Неточные совпадения
Простаков. При твоих глазах
мои ничего
не видят.
Скотинин. Кого? За что? В день
моего сговора! Я прошу тебя, сестрица, для такого праздника отложить наказание до завтрева; а завтра, коль изволишь, я и сам охотно помогу.
Не будь я Тарас Скотинин, если у меня
не всякая вина виновата. У меня в этом, сестрица, один обычай с тобою. Да за что ж ты так прогневалась?
Простаков. По крайней мере я люблю его, как надлежит родителю, то-то умное дитя, то-то разумное, забавник, затейник; иногда я от него вне себя и от радости сам истинно
не верю, что он
мой сын.
Скотинин. Что ж я
не вижу
моей невесты? Где она? Ввечеру быть уже сговору, так
не пора ли ей сказать, что выдают ее замуж?
Скотинин. И
не деревеньки, а то, что в деревеньках-то ее водится и до чего
моя смертная охота.
Софья. Я получила сейчас радостное известие. Дядюшка, о котором столь долго мы ничего
не знали, которого я люблю и почитаю, как отца
моего, на сих днях в Москву приехал. Вот письмо, которое я от него теперь получила.
Неужто-таки и грешные-то
мои молитвы
не доходили!
Скотинин. Хорошо, государь
мой! А как по фамилии, я
не дослышал.
Скотинин. А смею ли спросить, государь
мой, — имени и отчества
не знаю, — в деревеньках ваших водятся ли свинки?
Г-жа Простакова (бросаясь обнимать Софью). Поздравляю, Софьюшка! Поздравляю, душа
моя! Я вне себя от радости! Теперь тебе надобен жених. Я, я лучшей невесты и Митрофанушке
не желаю. То — то дядюшка! То-то отец родной! Я и сама все-таки думала, что Бог его хранит, что он еще здравствует.
Имею повеление объехать здешний округ; а притом, из собственного подвига сердца
моего,
не оставляю замечать тех злонравных невежд, которые, имея над людьми своими полную власть, употребляют ее во зло бесчеловечно.
Милон. Счастлив ты,
мой друг, будучи в состоянии облегчать судьбу несчастных.
Не знаю, что мне делать в горестном
моем положении.
Правдин.
Мой друг!
Не спрашивай о том, что столько ей прискорбно… Ты узнаешь от меня, какие грубости…
Милон. А! теперь я вижу
мою погибель. Соперник
мой счастлив! Я
не отрицаю в нем всех достоинств. Он, может быть, разумен, просвещен, любезен; но чтоб мог со мною сравниться в
моей к тебе любви, чтоб…
Софья. Подумай же, как несчастно
мое состояние! Я
не могла и на это глупое предложение отвечать решительно. Чтоб избавиться от их грубости, чтоб иметь некоторую свободу, принуждена была я скрыть
мое чувство.
Софья. Я сказала, что судьба
моя зависит от воли дядюшкиной, что он сам сюда приехать обещал в письме своем, которого (к Правдину)
не позволил вам дочитать господин Скотинин.
Скотинин. Эка притча! Я другому
не помеха. Всякий женись на своей невесте. Я чужу
не трону, и
мою чужой
не тронь же. (Софье.) Ты
не бось, душенька. Тебя у меня никто
не перебьет.
Скотинин. Худой покой! ба! ба! ба! да разве светлиц у меня мало? Для нее одной отдам угольную с лежанкой. Друг ты
мой сердешный! коли у меня теперь, ничего
не видя, для каждой свинки клевок особливый, то жене найду светелку.
Скотинин. Смотри ж,
не отпирайся, чтоб я в сердцах с одного разу
не вышиб из тебя духу. Тут уж руки
не подставишь.
Мой грех. Виноват Богу и государю. Смотри,
не клепли ж и на себя, чтоб напрасных побой
не принять.
Г-жа Простакова. Как за что,
мой батюшка! Солдаты такие добрые. До сих пор волоска никто
не тронул.
Не прогневайся,
мой батюшка, что урод
мой вас прозевал. Отроду никого угостить
не смыслит. Уж так рохлею родился,
мой батюшка.
Г-жа Простакова. На него,
мой батюшка, находит такой, по-здешнему сказать, столбняк. Ино — гда, выпуча глаза, стоит битый час как вкопанный. Уж чего — то я с ним
не делала; чего только он у меня
не вытерпел! Ничем
не проймешь. Ежели столбняк и попройдет, то занесет,
мой батюшка, такую дичь, что у Бога просишь опять столбняка.
Г-жа Простакова. Как теленок,
мой батюшка; оттого-то у нас в доме все и избаловано. Вить у него нет того смыслу, чтоб в доме была строгость, чтоб наказать путем виноватого. Все сама управляюсь, батюшка. С утра до вечера, как за язык повешена, рук
не покладываю: то бранюсь, то дерусь; тем и дом держится,
мой батюшка!
Правдин. А кого он невзлюбит, тот дурной человек. (К Софье.) Я и сам имею честь знать вашего дядюшку. А, сверх того, от многих слышал об нем то, что вселило в душу
мою истинное к нему почтение. Что называют в нем угрюмостью, грубостью, то есть одно действие его прямодушия. Отроду язык его
не говорил да, когда душа его чувствовала нет.
Г-жа Простакова. Милость Божия к нам, что удалось. Ничего так
не желаю, как отеческой его милости к Митрофанушке. Софьюшка, душа
моя!
не изволишь ли посмотреть дядюшкиной комнаты?
Г-жа Простакова (к Простакову). Опять зазевался,
мой батюшка; да изволь, сударь, проводить ее. Ноги-то
не отнялись.
Правдин. Я поведу его в
мою комнату. Друзья, давно
не видавшись, о многом говорить имеют.
Еремеевна. Дитя
не потаил, уж давно-де, дядюшка, охота берет. Как он остервенится,
моя матушка, как вскинется!..
Г-жа Простакова. Ты же еще, старая ведьма, и разревелась. Поди, накорми их с собою, а после обеда тотчас опять сюда. (К Митрофану.) Пойдем со мною, Митрофанушка. Я тебя из глаз теперь
не выпущу. Как скажу я тебе нещечко, так пожить на свете слюбится.
Не век тебе,
моему другу,
не век тебе учиться. Ты, благодаря Бога, столько уже смыслишь, что и сам взведешь деточек. (К Еремеевне.) С братцем переведаюсь
не по-твоему. Пусть же все добрые люди увидят, что мама и что мать родная. (Отходит с Митрофаном.)
Правдин. Лишь только из-за стола встали, и я, подошед к окну, увидел вашу карету, то,
не сказав никому, выбежал к вам навстречу обнять вас от всего сердца.
Мое к вам душевное почтение…
Стародум. Ему многие смеются. Я это знаю. Быть так. Отец
мой воспитал меня по-тогдашнему, а я
не нашел и нужды себя перевоспитывать. Служил он Петру Великому. Тогда один человек назывался ты, а
не вы. Тогда
не знали еще заражать людей столько, чтоб всякий считал себя за многих. Зато нонче многие
не стоят одного. Отец
мой у двора Петра Великого…
Стародум. В тогдашнем веке придворные были воины, да воины
не были придворные. Воспитание дано мне было отцом
моим по тому веку наилучшее. В то время к научению мало было способов, да и
не умели еще чужим умом набивать пустую голову.
Стародум. Постой. Сердце
мое кипит еще негодованием на недостойный поступок здешних хозяев. Побудем здесь несколько минут. У меня правило: в первом движении ничего
не начинать.
Вдруг
мой граф сильно наморщился и, обняв меня, сухо: «Счастливый тебе путь, — сказал мне, — а я ласкаюсь, что батюшка
не захочет со мною расстаться».
Стародум. Оставя его, поехал я немедленно, куда звала меня должность. Многие случаи имел я отличать себя. Раны
мои доказывают, что я их и
не пропускал. Доброе мнение обо мне начальников и войска было лестною наградою службы
моей, как вдруг получил я известие, что граф, прежний
мой знакомец, о котором я гнушался вспоминать, произведен чином, а обойден я, я, лежавший тогда от ран в тяжкой болезни. Такое неправосудие растерзало
мое сердце, и я тотчас взял отставку.
Стародум. Надлежало образумиться.
Не умел я остеречься от первых движений раздраженного
моего любочестия. Горячность
не допустила меня тогда рассудить, что прямо любочестивый человек ревнует к делам, а
не к чинам; что чины нередко выпрашиваются, а истинное почтение необходимо заслуживается; что гораздо честнее быть без вины обойдену, нежели без заслуг пожаловану.
Стародум. От двора,
мой друг, выживают двумя манерами. Либо на тебя рассердятся, либо тебя рассердят. Я
не стал дожидаться ни того, ни другого. Рассудил, что лучше вести жизнь у себя дома, нежели в чужой передней.
Стародум.
Мой друг! Ошибаешься. Тщетно звать врача к больным неисцельно. Тут врач
не пособит, разве сам заразится.
Софья (к Правдину). Сил
моих не стало от их шуму.
Софья (смотря на Стародума). Боже
мой! Он меня назвал. Сердце
мое меня
не обманывает…
Стародум. Любезная Софья! Я узнал в Москве, что ты живешь здесь против воли. Мне на свете шестьдесят лет. Случалось быть часто раздраженным, ино-гда быть собой довольным. Ничто так
не терзало
мое сердце, как невинность в сетях коварства. Никогда
не бывал я так собой доволен, как если случалось из рук вырвать добычь от порока.
Стародум. Ты знаешь, что я одной тобой привязан к жизни. Ты должна делать утешение
моей старости, а
мои попечении твое счастье. Пошед в отставку, положил я основание твоему воспитанию, но
не мог иначе основать твоего состояния, как разлучась с твоей матерью и с тобою.
Стародум. Богату! А кто богат? Да ведаешь ли ты, что для прихотей одного человека всей Сибири мало! Друг
мой! Все состоит в воображении. Последуй природе, никогда
не будешь беден. Последуй людским мнениям, никогда богат
не будешь.
Стародум. Детям? Оставлять богатство детям? В голове нет. Умны будут — без него обойдутся; а глупому сыну
не в помощь богатство. Видал я молодцов в золотых кафтанах, да с свинцовой головою. Нет,
мой друг! Наличные деньги —
не наличные достоинства. Золотой болван — все болван.
Г-жа Простакова. Говори, Митрофанушка. Как — де, сударь, мне
не целовать твоей ручки? Ты
мой второй отец.
Митрофан. Как
не целовать, дядюшка, твоей ручки. Ты
мой отец… (К матери.) Который бишь?
Стародум. Этой забавы я так долго иметь
не могу. Софьюшка, друг
мой, завтра же поутру еду с тобой в Москву.
Софья. Дядюшка!
Не сумневайтесь в
моем повиновении.
Г-жа Простакова (с веселым видом). Вот отец! Вот послушать! Поди за кого хочешь, лишь бы человек ее стоил. Так,
мой батюшка, так. Тут лишь только женихов пропускать
не надобно. Коль есть в глазах дворянин, малый молодой…
Г-жа Простакова. Ты,
мой батюшка,
не диви на братца…
Г-жа Простакова. Старинные люди,
мой отец!
Не нынешний был век. Нас ничему
не учили. Бывало, добры люди приступят к батюшке, ублажают, ублажают, чтоб хоть братца отдать в школу. К статью ли, покойник-свет и руками и ногами, Царство ему Небесное! Бывало, изволит закричать: прокляну ребенка, который что-нибудь переймет у басурманов, и
не будь тот Скотинин, кто чему-нибудь учиться захочет.