Неточные совпадения
На заре Федя разбудил меня. Этот веселый, бойкий парень очень мне нравился; да и, сколько я мог заметить, у старого Хоря он тоже был любимцем. Они оба весьма любезно друг над другом подтрунивали. Старик вышел ко мне навстречу. Оттого
ли,
что я провел ночь под его кровом, по другой
ли какой причине, только Хорь гораздо ласковее вчерашнего обошелся со мной.
Потому
ли,
что хлопотал-то я усердно около больной, по другим
ли каким-либо причинам, только меня, смею сказать, полюбили в доме, как родного…
«Слышите
ли, я люблю вас…» — «Александра Андреевна,
чем же я заслужил!» — «Нет, нет, вы меня не понимаете… ты меня не понимаешь…» И вдруг она протянула руки, схватила меня за голову и поцеловала…
— Эх! — сказал он, — давайте-ка о чем-нибудь другом говорить или не хотите
ли в преферансик по маленькой? Нашему брату, знаете
ли, не след таким возвышенным чувствованиям предаваться. Наш брат думай об одном: как бы дети не пищали да жена не бранилась. Ведь я с тех пор в законный, как говорится, брак вступить успел… Как же… Купеческую дочь взял: семь тысяч приданого. Зовут ее Акулиной; Трифону-то под стать. Баба, должен я вам сказать, злая, да благо спит целый день… А
что ж преферанс?
— А
что ж, дядюшка, не вы
ли сами мне говорить изволили…
— А
что, Павлуша, — промолвил Костя, — не праведная
ли это душа летела на небо, ась?
— А правда
ли, — спросил Костя, —
что Акулина дурочка с тех пор и рехнулась, как в воде побывала?
— Вы только смотрите, того, туда
ли он вас привезет. Да ось-то сами извольте выбрать: поздоровее ось извольте взять… А
что, Блоха, — прибавил он громко, —
что, у вас хлебушком можно разжиться?
— Аркадий Павлыч разнежился совершенно, пустился излагать мне на французском языке выгоды оброчного состоянья, причем, однако, заметил,
что барщина для помещиков выгоднее, — да мало
ли чего нет!..
— Мало
ли чего нет! Сама барыня приказать изволила, так тут нам с тобой рассуждать нечего.
На разъездах, переправах и в других тому подобных местах люди Вячеслава Илларионыча не шумят и не кричат; напротив, раздвигая народ или вызывая карету, говорят приятным горловым баритоном: «Позвольте, позвольте, дайте генералу Хвалынскому пройти», или: «Генерала Хвалынского экипаж…» Экипаж, правда, у Хвалынского формы довольно старинной; на лакеях ливрея довольно потертая (о том,
что она серая с красными выпушками, кажется, едва
ли нужно упомянуть); лошади тоже довольно пожили и послужили на своем веку, но на щегольство Вячеслав Илларионыч притязаний не имеет и не считает даже званию своему приличным пускать пыль в глаза.
Мардарий Аполлоныч Стегунов ни в
чем не походил на Хвалынского; он едва
ли где-нибудь служил и никогда красавцем не почитался.
Правда, иногда (особенно в дождливое время) не слишком весело скитаться по проселочным дорогам, брать «целиком», останавливать всякого встречного мужика вопросом: «Эй, любезный! как бы нам проехать в Мордовку?», а в Мордовке выпытывать у тупоумной бабы (работники-то все в поле): далеко
ли до постоялых двориков на большой дороге, и как до них добраться, и, проехав верст десять, вместо постоялых двориков, очутиться в помещичьем, сильно разоренном сельце Худобубнове, к крайнему изумлению целого стада свиней, погруженных по уши в темно-бурую грязь на самой середине улицы и нисколько не ожидавших,
что их обеспокоят.
«Не нужно
ли чего?» Молчит.
Никто не крикнул, даже не шевельнулся; все как будто ждали, не будет
ли он еще петь; но он раскрыл глаза, словно удивленный нашим молчаньем, вопрошающим взором обвел всех кругом и увидал,
что победа была его…
— Да нет, — перебил он меня, — такие
ли бывают хозяева! Вот видите
ли, — продолжал он, скрутив голову набок и прилежно насасывая трубку, — вы так, глядя на меня, можете подумать,
что я и того… а ведь я, должен вам признаться, воспитанье получил средственное; достатков не было. Вы меня извините, я человек откровенный, да и наконец…
«
Что вам угодно?» Я сперва, знаете
ли, почел за нужное объявить,
что, дескать, рад знакомству.
Поверите
ли, насилу уломал ее; вздумала еще толковать о том,
что, дескать, вы за это отвечать будете…
«
Что? аль и там тебя открыли?» — «Нет, Петр Петрович, — говорит она, — никто меня не беспокоит в Бубнове; да долго
ли это продолжится?
—
Что это? Ведь прах! (И деньги полетели на пол.) А вы лучше скажите мне, читали
ли вы Полежаева?
— Ну, да
что, — проговорил он наконец, — кто старое помянет, тому глаз вон… Не правда
ли? (И он засмеялся.) На ваше здоровье!
Внутренность рощи, влажной от дождя, беспрестанно изменялась, смотря по тому, светило
ли солнце, или закрывалось облаком; она то озарялась вся, словно вдруг в ней все улыбнулось: тонкие стволы не слишком частых берез внезапно принимали нежный отблеск белого шелка, лежавшие на земле мелкие листья вдруг пестрели и загорались червонным золотом, а красивые стебли высоких кудрявых папоротников, уже окрашенных в свой осенний цвет, подобный цвету переспелого винограда, так и сквозили, бесконечно путаясь и пересекаясь перед глазами; то вдруг опять все кругом слегка синело: яркие краски мгновенно гасли, березы стояли все белые, без блеску, белые, как только
что выпавший снег, до которого еще не коснулся холодно играющий луч зимнего солнца; и украдкой, лукаво, начинал сеяться и шептать по лесу мельчайший дождь.
Я, видите
ли, робок, и робок не в ту силу,
что я провинциал, нечиновный, бедняк, а в ту силу,
что я страшно самолюбивый человек.
Думал я, нет
ли чего в прошедшем?
Крестьяне выучили статью; барин спросил их: понимают
ли они,
что там написано?
— Не могу, — твердила Маша, — грустно мне таково… Тоска замучит. — Понемногу ее лицо приняло такое равнодушное, почти сонливое выражение,
что Чертопханов спросил ее, уж не опоили
ли ее дурманом?
Тем неожиданнее поразил его поступок Маши: он поразил его едва
ли не глубже,
чем самого Чертопханова.
Я не знал,
что сказать, и как ошеломленный глядел на это темное, неподвижное лицо с устремленными на меня светлыми и мертвенными глазами. Возможно
ли? Эта мумия — Лукерья, первая красавица во всей нашей дворне, высокая, полная, белая, румяная, хохотунья, плясунья, певунья! Лукерья, умница Лукерья, за которою ухаживали все наши молодые парни, по которой я сам втайне вздыхал, я — шестнадцатилетний мальчик!
— Экая я! — проговорила вдруг Лукерья с неожиданной силой и, раскрыв широко глаза, постаралась смигнуть с них слезу. — Не стыдно
ли?
Чего я? Давно этого со мной не случалось… с самого того дня, как Поляков Вася у меня был прошлой весной. Пока он со мной сидел да разговаривал — ну, ничего; а как ушел он — поплакала я таки в одиночку! Откуда бралось!.. Да ведь у нашей сестры слезы некупленные. Барин, — прибавила Лукерья, — чай, у вас платочек есть… Не побрезгуйте, утрите мне глаза.
— Только вот беда моя: случается, целая неделя пройдет, а я не засну ни разу. В прошлом году барыня одна проезжала, увидела меня, да и дала мне сткляночку с лекарством против бессонницы; по десяти капель приказала принимать. Очень мне помогало, и я спала; только теперь давно та сткляночка выпита… Не знаете
ли,
что это было за лекарство и как его получить?
Я стал прощаться с нею, повторил ей мое обещание прислать ей лекарство, попросил ее еще раз хорошенько подумать и сказать мне — не нужно
ли ей
чего?