Неточные совпадения
Пеньку продавать их дело, и они ее точно продают, — не в городе, в город надо самим тащиться, а приезжим торгашам, которые, за неимением безмена, считают пуд в сорок горстей — а вы
знаете, что за горсть и что за ладонь у русского
человека, особенно, когда он «усердствует»!
Разве только в необыкновенных случаях, как-то: во дни рождений, именин и выборов, повара старинных помещиков приступают к изготовлению долгоносых птиц и, войдя в азарт, свойственный русскому
человеку, когда он сам хорошенько не
знает, что делает, придумывают к ним такие мудреные приправы, что гости большей частью с любопытством и вниманием рассматривают поданные яства, но отведать их никак не решаются.
Ермолай, этот беззаботный и добродушный
человек, обходился с ней жестоко и грубо, принимал у себя дома грозный и суровый вид — и бедная его жена не
знала, чем угодить ему, трепетала от его взгляда, на последнюю копейку покупала ему вина и подобострастно покрывала его своим тулупом, когда он, величественно развалясь на печи, засыпал богатырским сном.
Последний дворовый
человек чувствовал свое превосходство над этим бродягой и, может быть, потому именно и обращался с ним дружелюбно; а мужики сначала с удовольствием загоняли и ловили его, как зайца в поле, но потом отпускали с Богом и, раз
узнавши чудака, уже не трогали его, даже давали ему хлеба и вступали с ним в разговоры…
— Позвольте мне вам заметить, — пропищал он наконец, — вы все, молодые
люди, судите и толкуете обо всех вещах наобум; вы мало
знаете собственное свое отечество...
Думаю, авось опомнится; не хочется,
знаете ли, верить злу, черной неблагодарности в
человеке.
В товарище Степушки я
узнал тоже знакомого: это был вольноотпущенный
человек графа Петра Ильича***, Михайло Савельев, по прозвищу Туман.
— Если я буду
знать наверное, что я умереть должна… я вам тогда все скажу, все!» — «Александра Андреевна, помилуйте!» — «Послушайте, ведь я не спала нисколько, я давно на вас гляжу… ради Бога… я вам верю, вы
человек добрый, вы честный
человек, заклинаю вас всем, что есть святого на свете, — скажите мне правду!
«Теперь… ну, теперь я могу вам сказать, что я благодарна вам от всей души, что вы добрый, хороший
человек, что я вас люблю…» Я гляжу на нее, как шальной; жутко мне,
знаете…
Человек он, вы
знаете, молодой, недавно после матери наследство получил.
—
Знаю,
знаю, что ты мне скажешь, — перебил его Овсяников, — точно: по справедливости должен
человек жить и ближнему помогать обязан есть. Бывает, что и себя жалеть не должен… Да ты разве все так поступаешь? Не водят тебя в кабак, что ли? не поят тебя, не кланяются, что ли: «Дмитрий Алексеич, дескать, батюшка, помоги, а благодарность мы уж тебе предъявим», — да целковенький или синенькую из-под полы в руку? А? не бывает этого? сказывай, не бывает?
Он был вольноотпущенный дворовый
человек; в нежной юности обучался музыке, потом служил камердинером,
знал грамоте, почитывал, сколько я мог заметить, кое-какие книжонки и, живя теперь, как многие живут на Руси, без гроша наличного, без постоянного занятия, питался только что не манной небесной.
— Поздно
узнал, — отвечал старик. — Да что! кому как на роду написано. Не жилец был плотник Мартын, не жилец на земле: уж это так. Нет, уж какому
человеку не жить на земле, того и солнышко не греет, как другого, и хлебушек тому не впрок, — словно что его отзывает… Да; упокой Господь его душу!
— Да уж это я
знаю. А вот и ученый пес у тебя и хороший, а ничего не смог. Подумаешь, люди-то,
люди, а? Вот и зверь, а что из него сделали?
Он удивительно хорошо себя держит, осторожен, как кошка, и ни в какую историю замешан отроду не бывал, хотя при случае дать себя
знать и робкого
человека озадачить и срезать любит.
— Ведь вы, может быть, не
знаете, — продолжал он, покачиваясь на обеих ногах, — у меня там мужики на оброке. Конституция — что будешь делать? Однако оброк мне платят исправно. Я бы их, признаться, давно на барщину ссадил, да земли мало! я и так удивляюсь, как они концы с концами сводят. Впрочем, c’est leur affaire [Это их дело (фр.).]. Бурмистр у меня там молодец, une forte tête [Умная голова (фр.).], государственный
человек! Вы увидите… Как, право, это хорошо пришлось!
— Эка! не
знает небось? я об Татьяне говорю. Побойтесь Бога, — за что мстите? Стыдитесь: вы
человек женатый, дети у вас с меня уже ростом, а я не что другое… я жениться хочу, я по чести поступаю.
— А что будешь делать с размежеваньем? — отвечал мне Мардарий Аполлоныч. — У меня это размежевание вот где сидит. (Он указал на свой затылок.) И никакой пользы я от этого размежевания не предвижу. А что я конопляники у них отнял и сажалки, что ли, там у них не выкопал, — уж про это, батюшка, я сам
знаю. Я
человек простой, по-старому поступаю. По-моему: коли барин — так барин, а коли мужик — так мужик… Вот что.
— Что вы, молодой
человек, что вы? — заговорил он, качая головой. — Что я злодей, что ли, что вы на меня так уставились? Любяй да наказует: вы сами
знаете.
Кто не
знал ни зависти, ни самолюбия, кто бескорыстно жертвовал собою, кто охотно подчинялся
людям, не стоившим развязать ремень от сапог его?..
Он
знает толк во всем, что важно или занимательно для русского
человека: в лошадях и в скотине, в лесе, в кирпичах, в посуде, в красном товаре и в кожевенном, в песнях и плясках.
Никто не
знал, откуда он свалился к нам в уезд; поговаривали, что происходил он от однодворцев и состоял будто где-то прежде на службе, но ничего положительного об этом не
знали; да и от кого было и
узнавать, — не от него же самого: не было
человека более молчаливого и угрюмого.
В этом
человеке было много загадочного; казалось, какие-то громадные силы угрюмо покоились в нем, как бы
зная, что раз поднявшись, что сорвавшись раз на волю, они должны разрушить и себя и все, до чего ни коснутся; и я жестоко ошибаюсь, если в жизни этого
человека не случилось уже подобного взрыва, если он, наученный опытом и едва спасшись от гибели, неумолимо не держал теперь самого себя в ежовых рукавицах.
Наследник, к которому Ростислав Адамыч случайно обратился с этим вопросом, к сожалению, не
знал по-французски и потому ограничился одним одобрительным и легким кряхтением. Зато другой наследник, молодой
человек с желтоватыми пятнами на лбу, поспешно подхватил: «Вуй, вуй, разумеется».
— Что Поляков? Потужил, потужил — да и женился на другой, на девушке из Глинного.
Знаете Глинное? От нас недалече. Аграфеной ее звали. Очень он меня любил, да ведь
человек молодой — не оставаться же ему холостым. И какая уж я ему могла быть подруга? А жену он нашел себе хорошую, добрую, и детки у них есть. Он тут у соседа в приказчиках живет: матушка ваша по пачпорту его отпустила, и очень ему, слава Богу, хорошо.
—
Знаю, барин, что для моей пользы. Да, барин, милый, кто другому помочь может? Кто ему в душу войдет? Сам себе
человек помогай! Вы вот не поверите — а лежу я иногда так-то одна… и словно никого в целом свете, кроме меня, нету. Только одна я — живая! И чудится мне, будто что меня осенит… Возьмет меня размышление — даже удивительно!