Довод этот неоснователен потому, что если мы позволим себе признать каких-либо людей
злодеями особенными (ракà), то, во-первых, мы этим уничтожаем весь смысл христианского учения, по которому все мы равны и братья как сыны одного отца небесного; во-вторых, потому, что если бы и было разрешено богом употреблять насилие против
злодеев, то так как никак нельзя найти того верного и несомненного определения, по которому можно наверное узнать
злодея от незлодея, то каждый человек или общество людей стало бы признавать взаимно друг друга
злодеями, что и есть теперь; в-третьих, потому, что если бы и было возможно несомненно узнавать
злодеев от незлодеев, то и тогда нельзя бы было в христианском обществе
казнить или калечить, или запирать в тюрьмы этих
злодеев, потому что в христианском обществе некому бы было исполнять это, так как каждому христианину, как христианину, предписано не делать насилия над
злодеем.
Если бы это были революционеры, проповедующие насилие, убийство и совершающие эти дела, то противодействие им было бы легко: часть их подкупили бы, часть обманули, часть запугали бы; тех же, которых нельзя ни подкупить, ни обмануть, ни запугать, выставили бы
злодеями, врагами общества,
казнили бы или заперли бы, и толпа одобрила бы действие правительства.
Ведь, как бы мы ни назывались, какие бы мы ни надевали на себя наряды, чем бы и при каких священниках ни мазали себя, сколько бы ни имели миллионов, сколько бы охраны ни стояло по нашему пути, сколько бы полицейских ни ограждали наше богатство, сколько бы мы ни
казнили так называемых злодеев-революционеров и анархистов, какие бы мы сами ни совершали подвиги, какие бы ни основывали государства и ни воздвигали крепости и башни от Вавилонской до Эйфелевой, — перед всеми нами всегда стоят два неотвратимые условия нашей жизни, уничтожающие весь смысл ее: 1) смерть, всякую минуту могущая постигнуть каждого из нас, и 2) непрочность всех совершаемых нами дел, очень быстро, бесследно уничтожающихся.