Неточные совпадения
Вопрос о противлении или непротивлении злу насилием возник тогда, когда появилась первая
борьба между людьми, так как всякая
борьба есть не что иное, как противление насилием тому, что каждый из борющихся считает злом. Но люди до Христа не видали того, что противление насилием тому, что каждый считает злом, только потому, что он считает злом то, что другой считает
добром, есть только один из способов разрешения
борьбы, а что другой способ состоит в том, чтобы вовсе не противиться злу насилием.
Люди, облеченные святостью, считали злом то, что люди и учреждения, облеченные светской властью, считали
добром, и наоборот; и
борьба становилась всё жесточе и жесточе. И чем дальше держались люди такого способа разрешения
борьбы, тем очевиднее становилось, что этот способ не годится, потому что нет и не может быть такого внешнего авторитета определения зла, который признавался бы всеми.
В
борьбе этой наиболее жестокие, грубые, наименее христианские элементы общества, насилуя наиболее кротких, чутких к
добру, наиболее христианских людей, выступают посредством своего насилия в верхние слои общества.
Между ними сложные отношения,
борьба добра со злом, такая духовная борьба, о которой вы понятия не имеете.
Я говорил уже об основном парадоксе
борьбы добра и зла: борьба со злом постоянно порождает новое зло — нетерпимость, фанатизм, насилие, жестокость, злобные чувства.
Если бы жизнь исчерпывалась законническими категориями, то трагизма не было бы, ибо
борьба доброго и злого может быть очень мучительна, но сама по себе не есть трагедия.
Неточные совпадения
Иногда, в этом безусловном рвении к какой-то новой правде, виделось ей только неуменье справиться с старой правдой, бросающееся к новой, которая давалась не опытом и
борьбой всех внутренних сил, а гораздо дешевле, без
борьбы и сразу, на основании только слепого презрения ко всему старому, не различавшего старого зла от старого
добра, и принималась на веру от не проверенных ничем новых авторитетов, невесть откуда взявшихся новых людей — без имени, без прошедшего, без истории, без прав.
Самый любящий,
добрый, сердечный человек может безбоязненно принимать муку свершающейся истории, жестокость исторической
борьбы.
Но нельзя сказать, что в этой
борьбе один народ целиком представляет
добро, а другой народ целиком представляет зло.
Наиболее существенным в моей книге было мое крепкое, основоположное убеждение, что истина,
добро, красота не зависят от революционной классовой
борьбы, определяются не социальной средой, а трансцендентальным сознанием.
История есть и не прогресс по восходящей линии и не регресс, а трагическая
борьба, в ней вырастает и
добро и зло, в ней обнажаются противоположности.