Неточные совпадения
Однако в этот вечер мы с Катей долго не засыпали и все говорили, не о нем, а о том, как проведем нынешнее лето, где и как будем жить зиму. Страшный вопрос: зачем? — уже не представлялся мне. Мне казалось очень просто и ясно,
что жить надо для того, чтобы быть счастливою, и в будущем представлялось много
счастия. Как будто вдруг наш старый, мрачный покровский дом наполнился жизнью и светом.
Недаром он говорил,
что в жизни есть только одно несомненное
счастье — жить для другого.
А Катя так сладко похрапывала под белым батистовым платочком на нашей прохладной скамейке, вишни так сочно-глянцевито чернели на тарелке, платья наши были так свежи и чисты, вода в кружке так радужно-светло играла на солнце, и мне так было хорошо! «
Что же делать? — думала я. —
Чем же я виновата,
что я счастлива? Но как поделиться
счастьем? как и кому отдать всю себя и все свое
счастие?..»
И такая радость была во мне, и так дурны казались все и я сама, и так кротко я смотрела на себя и на всех,
что мысль о смерти, как мечта о
счастье, приходила мне.
Только теперь я понимала, почему он говорил,
что счастие только в том, чтобы жить для другого, и я теперь совершенно была согласна с ним.
В груди у меня было такое полное
счастие, когда я возвращалась в этот день из церкви,
что я боялась жизни, боялась всякого впечатления, всего того,
что могло нарушить это
счастие.
— За
что? За
что? — все еще твердила я, а в душе у меня было
счастье, навеки ушедшее, невозвратившееся
счастье.
Он рассказывал мне, как его мать была недовольна тем,
что свадьба должна была сделаться без музыки, без гор сундуков и без переделки заново всего дома, не так, как ее свадьба, стоившая тридцать тысяч; и как она серьезно и тайно от него, перебирая в кладовой сундуки, совещалась с экономкой Марьюшкой о каких-то необходимейших для нашего
счастья коврах, гардинах и подносах.
Она твердо была убеждена,
что мы, говоря между собой о нашем будущем, только нежничаем, делаем пустяки, как и свойственно людям в таком положении; но
что существенное-то наше будущее
счастье будет зависеть только от правильной кройки и шитья сорочек и подрубки скатертей и салфеток.
— Да, еще бы немного, и все мое
счастье погибло бы от меня самого. Вы спасли меня. Но главное,
что я все лгал тогда, и мне совестно, я хочу досказать теперь.
Я прожил много, и мне кажется,
что нашел то,
что нужно для
счастья.
Тихая, уединенная жизнь в нашей деревенской глуши, с возможностью делать добро людям, которым так легко делать добро, к которому они не привыкли; потом труд, — труд, который, кажется,
что приносит пользу; потом отдых, природа, книга, музыка, любовь к близкому человеку, — вот мое
счастье, выше которого я не мечтал.
— Для меня, который прожил молодость, — да, но не для вас, — продолжал он. — Вы еще не жили, вы еще в другом, может быть, захотите искать
счастья и, может быть, в другом найдете его. Вам кажется теперь,
что это
счастье, оттого
что вы меня любите.
Я верила, но не понимала его. Мне было хорошо, но казалось,
что все это так, а не иначе должно быть и всегда со всеми бывает, а
что есть там, где-то, еще другое, хотя не большее, но другое
счастие.
И точно, я была счастлива; но меня мучило то,
что счастие это не стоило мне никакого труда, никакой жертвы, когда силы труда и жертвы томили меня.
— Ну
что ж! Ты жертвуешь (он особенно ударил на это слово), и я жертвую,
чего же лучше. Борьба великодушия. Какого же еще семейного
счастия?
— Мерзко,
что принц нашел тебя хорошенькою и
что ты из-за этого бежишь ему навстречу, забывая и мужа, и себя, и достоинство женщины, и не хочешь понять тою,
что должен за тебя чувствовать твой муж, ежели в тебе самой нет чувства достоинства; напротив, ты приходишь говорить мужу,
что ты жертвуешь, то есть «показаться его высочеству для меня большое
счастье, но я жертвую им».
Мне стало страшно,
что точно навеки разорвется эта связь, составлявшая все мое
счастие, и я хотела вернуться.
Я не поняла бы теперь того,
что прежде мне казалось так ясно и справедливо:
счастие жить для другого.
«Не так ты говорил мне когда-то про свое
счастье, — подумала я. — Как ни велико оно было, ты говорил,
что все еще и еще чего-то хотелось тебе. А теперь ты спокоен и доволен, когда у меня в душе как будто невысказанное раскаянье и невыплаканные слезы».
— Зачем не употребил ты свою власть, — продолжала я, — не связал, не убил меня? Мне бы лучше было теперь,
чем лишиться всего,
что составляло мое
счастье, мне бы хорошо, не стыдно было.
— Не будем стараться повторять жизнь, — продолжал он, — не будем лгать сами перед собою. А
что нет старых тревог и волнений, и слава богу! Нам нечего искать и волноваться. Мы уж нашли, и на нашу долю выпало довольно
счастия. Теперь нам уж нужно стираться и давать дорогу вот кому, — сказал он, указывая на кормилицу, которая с Ваней подошла и остановилась у дверей террасы. — Так-то, милый друг, — заключил он, пригибая к себе мою голову и целуя ее. Не любовник, а старый друг целовал меня.
Неточные совпадения
«Ах, боже мой!» — думаю себе и так обрадовалась,
что говорю мужу: «Послушай, Луканчик, вот какое
счастие Анне Андреевне!» «Ну, — думаю себе, — слава богу!» И говорю ему: «Я так восхищена,
что сгораю нетерпением изъявить лично Анне Андреевне…» «Ах, боже мой! — думаю себе.
Хлестаков. Возле вас стоять уже есть
счастие; впрочем, если вы так уже непременно хотите, я сяду. Как я счастлив,
что наконец сижу возле вас.
—
Чего вы тут расхвастались // Своим мужицким
счастием?
Пришел дьячок уволенный, // Тощой, как спичка серная, // И лясы распустил, //
Что счастие не в пажитях, // Не в соболях, не в золоте, // Не в дорогих камнях. // «А в
чем же?» // — В благодушестве! // Пределы есть владениям // Господ, вельмож, царей земных, // А мудрого владение — // Весь вертоград Христов! // Коль обогреет солнышко // Да пропущу косушечку, // Так вот и счастлив я! — // «А где возьмешь косушечку?» // — Да вы же дать сулилися…
Попа уж мы доведали, // Доведали помещика, // Да прямо мы к тебе! //
Чем нам искать чиновника, // Купца, министра царского, // Царя (еще допустит ли // Нас, мужичонков, царь?) — // Освободи нас, выручи! // Молва идет всесветная, //
Что ты вольготно, счастливо // Живешь… Скажи по-божески // В
чем счастие твое?»