Неточные совпадения
У
меня перед глазами не было ни затворенной двери комнаты матушки, мимо которой
я не мог проходить без содрогания, ни закрытого рояля, к которому не только не подходили, но на который и
смотрели с какою-то боязнью, ни траурных одежд (на всех нас были простые дорожные платья), ни всех тех вещей, которые, живо напоминая
мне невозвратимую потерю, заставляли
меня остерегаться каждого проявления жизни из страха оскорбить как-нибудь ее память.
Филипп, с засученными рукавами рубашки, вытягивает колесом бадью из глубокого колодца, плеская светлую воду, выливает ее в дубовую колоду, около которой в луже уже полощутся проснувшиеся утки; и
я с удовольствием
смотрю на значительное, с окладистой бородой, лицо Филиппа и на толстые жилы и мускулы, которые резко обозначаются на его голых мощных руках, когда он делает какое-нибудь усилие.
— Любочка! Катенька! — кричу
я, подавая туда несколько веток черемухи, —
посмотри, как хорошо!
Катенька сидела подле
меня в бричке и, склонив свою хорошенькую головку, задумчиво следила за убегающей под колесами пыльной дорогой.
Я молча
смотрел на нее и удивлялся тому не детски грустному выражению, которое в первый раз встречал на ее розовеньком личике.
Когда
я глядел на деревни и города, которые мы проезжали, в которых в каждом доме жило, по крайней мере, такое же семейство, как наше, на женщин, детей, которые с минутным любопытством
смотрели на экипаж и навсегда исчезали из глаз, на лавочников, мужиков, которые не только не кланялись нам, как
я привык видеть это в Петровском, но не удостоивали нас даже взглядом,
мне в первый раз пришел в голову вопрос: что же их может занимать, ежели они нисколько не заботятся о нас? и из этого вопроса возникли другие: как и чем они живут, как воспитывают своих детей, учат ли их, пускают ли играть, как наказывают? и т. д.
Володя в это самое время поднял голову и с чуть заметной добродушно насмешливой улыбкой смело
посмотрел на
меня.
Володя
смотрел на
меня, однако, так, как будто никак не понимал, отчего у
меня слезы на глазах…
Когда папа пришел из флигеля и мы вместе с ним пошли к бабушке, в комнате ее уже сидела Мими около окна и с каким-то таинственно официальным выражением грозно
смотрела мимо двери. В руке ее находилось что-то завернутое в несколько бумажек.
Я догадался, что это была дробь и что бабушке уже все известно.
Один раз, в большой праздник,
я сказал сержанту, который
смотрел за нами: «Господин сержант, нынче большой праздник,
я хочу вспомнить его.
И сержант сказал: «Вы бедный человек, и
я не возьму ваши деньги, но помогу вам. Когда
я пойду спать, купите ведро водки солдатам, и они будут спать.
Я не буду
смотреть на вас».
Часовой ходил с ружьем auf und ab [взад и вперед (нем.).] и
смотрел на
меня. «Qui vive» — sagte er auf einmal, [«Кто идет?» (фр.) — сказал он вдруг (нем.).] и
я молчал. «Qui vive?» — sagte er zum zweiten Mal, [«Кто идет?» (фр.) — сказал он второй раз (нем.).] и
я молчал. «Qui vive?» — sagte er zum dritten Mal, [«Кто идет?» (фр.) — сказал он в третий раз (нем.).] и
я бегал.
В фуре сидел хорошо одетый человек, курил трубочку и
смотрел на
меня.
Я пошел потихоньку, чтобы фура обогнала
меня, но
я шел потихоньку, и фура ехала потихоньку, и человек
смотрел на
меня;
я шел поскорее, и фура ехала поскорее, и человек
смотрел на
меня.
Я сел на дороге; человек остановил своих лошадей и
смотрел на
меня.
Я сел подле столика, пил свою рюмочку ликер, курил трубочку и
смотрел на папеньку, Mariechen и Johann, который тоже вошел в лавку.
Я бы умерла спокойно, ежели бы еще раз
посмотреть на него, на моего любимого сына; но бог не хочет этого», — и он заплакал…
«Вы здесь?» — сказала она, грозно
посмотрев на
меня, потом на дверь девичьей и потом опять на
меня.
Мне нечего было терять,
я прокашлялся и начал врать все, что только
мне приходило в голову. Учитель молчал, сметая со стола пыль перышком, которое он у
меня отнял, пристально
смотрел мимо моего уха и приговаривал: «Хорошо-с, очень хорошо-с».
Я чувствовал, что ничего не знаю, выражаюсь совсем не так, как следует, и
мне страшно больно было видеть, что учитель не останавливает и не поправляет
меня.
Я решительно замялся, не сказал ни слова больше и чувствовал, что ежели этот злодей-учитель хоть год целый будет молчать и вопросительно
смотреть на
меня,
я все-таки не в состоянии буду произнести более ни одного звука. Учитель минуты три
смотрел на
меня, потом вдруг проявил в своем лице выражение глубокой печали и чувствительным голосом сказал Володе, который в это время вошел в комнату...
Учитель развернул тетрадь и, бережно обмакнув перо, красивым почерком написал Володе пять в графе успехов и поведения. Потом, остановив перо над графою, в которой означались мои баллы, он
посмотрел на
меня, стряхнул чернила и задумался.
— Принеси, да
смотри у
меня — ничего не трогать! — сказал он
мне вслед.
Мне пришла мысль, что Мими сказала ему, где она видела
меня во время класса, и что он пошел
посмотреть журнал.
Катенька, Любочка и Володя
посмотрели на
меня в то время, как Jérôme за руку проводил
меня через залу, точно с тем же выражением, с которым мы обыкновенно
смотрели на колодников, проводимых по понедельникам мимо наших окон. Когда же
я подошел к креслу бабушки, с намерением поцеловать ее руку, она отвернулась от
меня и спрятала руку под мантилью.
Несмотря на то, что с того времени St.-Jérôme, как казалось, махнул на
меня рукою, почти не занимался
мною,
я не мог привыкнуть
смотреть на него равнодушно.
Она бы шила в пяльцах, а
я бы в зеркало
смотрел на нее, и что бы ни захотела,
я все бы для нее делал; подавал бы ей салоп, кушанье, сам бы подавал…»
— Ничего, — сказала, подмигивая, Надежа, —
я вот пойду самовар
посмотрю.
Однако философские открытия, которые
я делал, чрезвычайно льстили моему самолюбию:
я часто воображал себя великим человеком, открывающим для блага всего человечества новые истины, и с гордым сознанием своего достоинства
смотрел на остальных смертных; но, странно, приходя в столкновение с этими смертными,
я робел перед каждым, и чем выше ставил себя в собственном мнении, тем менее был способен с другими не только выказывать сознание собственного достоинства, но не мог даже привыкнуть не стыдиться за каждое свое самое простое слово и движение.
Любочка
смотрит всегда прямо и иногда, остановив на ком-нибудь свои огромные черные глаза, не спускает их так долго, что ее бранят за это, говоря, что это неучтиво; Катенька, напротив, опускает ресницы, щурится и уверяет, что она близорука, тогда как
я очень хорошо знаю, что она прекрасно видит.
Мими с недовольным видом говорит, что только глупые смеются без причины, и Любочка, вся красная от напряжения сдержанного смеха, исподлобья
смотрит на
меня.
Неточные совпадения
Хлестаков (пишет).Ну, хорошо. Отнеси только наперед это письмо; пожалуй, вместе и подорожную возьми. Да зато,
смотри, чтоб лошади хорошие были! Ямщикам скажи, что
я буду давать по целковому; чтобы так, как фельдъегеря, катили и песни бы пели!.. (Продолжает писать.)Воображаю, Тряпичкин умрет со смеху…
Городничий.
Я здесь напишу. (Пишет и в то же время говорит про себя.)А вот
посмотрим, как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы
мне узнать, что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Марья Антоновна. Право, маменька, все
смотрел. И как начал говорить о литературе, то взглянул на
меня, и потом, когда рассказывал, как играл в вист с посланниками, и тогда
посмотрел на
меня.
Хлестаков. Да что?
мне нет никакого дела до них. (В размышлении.)
Я не знаю, однако ж, зачем вы говорите о злодеях или о какой-то унтер-офицерской вдове… Унтер-офицерская жена совсем другое, а
меня вы не смеете высечь, до этого вам далеко… Вот еще!
смотри ты какой!..
Я заплачу, заплачу деньги, но у
меня теперь нет.
Я потому и сижу здесь, что у
меня нет ни копейки.
Бобчинский. Ничего, ничего,
я так: петушком, петушком побегу за дрожками.
Мне бы только немножко в щелочку-та, в дверь этак
посмотреть, как у него эти поступки…