Неточные совпадения
Жизнь
есть та мельница, которую хочет исследовать
человек. Мельница нужна
для того, чтобы она хорошо молола, жизнь нужна только затем, чтобы она
была хорошая. И эту цель исследования
человек не может покидать ни на одно мгновение безнаказанно. Если он покинет ее, то его рассуждения неизбежно потеряют свое место и сделаются подобны рассуждениям Кифы Мокеевича о том, какой нужен порох, чтобы пробить скорлупу слоновых яиц.
Исследует
человек жизнь только
для того, чтобы она
была лучше.
Единственное средство умственного общения
людей есть слово, и
для того, чтобы общение это
было возможно, нужно употреблять слова так, чтобы при каждом слове несомненно вызывались у всех соответствующие и точные понятия. Если же можно употреблять слова как попало и под словами разуметь, что нам вздумается, то лучше уж не говорить, а показывать всё знаками.
Они говорят: устроить так, чтобы
люди могли удовлетворять своим потребностям; наука выработает средства, во-первых,
для того, чтобы правильно распределять удовлетворение потребностей, а во-вторых, средства производить так много и легко, что все потребности легко
будут удовлетворены, и
люди тогда
будут счастливы.
Живет всякий
человек только
для того, чтобы ему
было хорошо,
для своего блага. Не чувствует
человек желания себе блага, — он и не чувствует себя живущим.
Человек не может себе представить жизни без желания себе блага. Жить
для каждого
человека всё равно, что желать и достигать блага; желать и достигать блага — всё равно, что жить.
Человек видит, что каждое из живых существ точно так же, как и он, должно
быть готово,
для своего маленького блага, лишить большего блага и даже жизни все другие существа, а в том числе и его, так рассуждающего
человека.
Чем дальше
человек живет, тем больше рассуждение это подтверждается опытом, и
человек видит, что жизнь мира, в которой он участвует, составленная из связанных между собой личностей, желающих истребить и съесть одна другую, не только не может
быть для него благом, но
будет, наверное, великим злом.
Так что та единственно чувствуемая
человеком жизнь,
для которой происходит вся его деятельность, оказывается чем-то обманчивым и невозможным, а жизнь вне его, нелюбимая, нечувствуемая им, неизвестная ему, и
есть единая настоящая жизнь.
Единственная представляющаяся сначала
человеку цель жизни
есть благо его личности, но блага
для личности не может
быть; если бы и
было в жизни нечто, похожее на благо, то жизнь, в которой одной возможно благо, жизнь личности, каждым движением, каждым дыханием неудержимо влечется к страданиям, к злу, к смерти, к уничтожению.
Жизнь человеческая
есть ряд поступков от вставанья до постели; каждый день
человек должен не переставая выбирать из сотни возможных
для него поступков те, которые он сделает.
Жить
для будущей жизни? говорит себе
человек. Но если та жизнь, тот единственный образчик жизни, который я знаю, — моя теперешняя жизнь, — должна
быть бессмысленной, то это не только не утверждает меня в возможности другой, разумной жизни, но, напротив, убеждает меня в том, что жизнь по существу своему бессмысленна, что никакой другой, кроме бессмысленной жизни, и
быть не может.
Только редкий
человек, не имеющий сношений с
людьми других образов жизни, и только
человек, постоянно занятый напряженной борьбой с природой
для поддержания своего телесного существования, может верить в то, что исполнение тех бессмысленных дел, которые он называет своим долгом, может
быть свойственным ему долгом его жизни.
«Вся жизнь моя
есть желание себе блага», говорит себе
человек пробудившийся, — «разум же мой говорит мне, что блага этого
для меня
быть не может, и что бы я ни делал, чего бы ни достигал, всё кончится одним и тем же: страданиями и смертью, уничтожением. Я хочу блага, я хочу жизни, я хочу разумного смысла, а во мне и во всем меня окружающем — зло, смерть, бессмыслица… Как
быть? Как жить? Что делать?» И ответа нет.
Но
для человека, как разумного существа, отрицание возможности личного блага и жизни
есть неизбежное последствие условий личной жизни и свойства разумного сознания, соединенного с нею.
Но как животному
для того, чтобы перестать страдать, нужно признавать своим законом не низший закон вещества, а закон своей личности и, исполняя его, пользоваться законами вещества
для удовлетворения целей своей личности, так точно и
человеку стоит признать свою жизнь не в низшем законе личности, а в высшем законе, включающем первый закон, — в законе, открытом ему в его разумном сознании, — и уничтожится противоречие, и личность
будет свободно подчиняться разумному сознанию и
будет служить ему.
Заблуждение, что видимый нами, на нашей животной личности совершающийся, закон и
есть закон нашей жизни,
есть старинное заблуждение, в которое всегда впадали и впадают
люди. Заблуждение это, скрывая от
людей главный предмет их познания, подчинение животной личности разуму
для достижения блага жизни, ставит на место его изучение существования
людей, независимо от блага жизни.
Вместо того, чтобы изучать тот закон, которому,
для достижения своего блага, должна
быть подчинена животная личность
человека, и, только познав этот закон, на основании его изучать все остальные явления мира, ложное познание направляет свои усилия на изучение только блага и существования животной личности
человека, без всякого отношения к главному предмету знания, — подчинению этой животной личности
человека закону разума,
для достижения блага истинной жизни.
Ложное познание, не имея в виду этого главного предмета знания, направляет свои силы на изучение животного существования прошедших и современных
людей и на изучение условий существования
человека вообще, как животного. Ему представляется, что из этих изучений может
быть найдено и руководство
для блага жизни человеческой.
Если же
для человека возможно знание того разумного закона, которому должна
быть подчинена его жизнь, то очевидно, что познание этого закона разума он нигде не может почерпнуть, кроме как там, где он и открыт ему: в своем разумном сознании.
И потому, сколько бы ни изучали
люди того, как существовали
люди, как животные, они никогда не узнают о существовании
человека ничего такого, чего само собой не происходило бы в
людях и без этого знания; и никогда, сколько бы они ни изучали животного существования
человека, не узнают они того закона, которому
для блага его жизни должно
быть подчинено это животное существование
человека.
Чтобы понять жизнь
человека, т. е. тот закон, которому
для блага
человека должна
быть подчинена его животная личность,
люди рассматривают: или историческое существование, но не жизнь
человека, или несознаваемое
человеком, но только видимое ему подчинение и животного, и растения, и вещества разным законам, т. е. делают то же, что бы делали
люди, изучающие положение неизвестных им предметов
для того, чтобы найдти ту неизвестную цель, которой им нужно следовать.
Совершенно справедливо то, что знание видимого нам проявления существования
людей в истории может
быть поучительно
для нас; что точно так же может
быть поучительно
для нас и изучение законов животной личности
человека и других животных, и поучительно изучение тех законов, которым подчиняется само вещество.
Изучение всего этого важно
для человека, показывая ему, как в отражении, то, что необходимо совершается в его жизни; но очевидно, что знание того, что уже совершается и видимо нами, как бы оно ни
было полно, не может дать нам главного знания, которое нужно нам, — знания того закона, которому должна
для нашего блага
быть подчинена наша животная личность.
Такому
человеку представляется, что благо вообще и его благо
есть самый непознаваемый
для него предмет. Почти столь же непознаваемым предметом представляется ему его разум, его разумное сознание; несколько более познаваемым предметом представляется ему он сам как животное; еще более познаваемыми предметами представляются ему животныя и растения, и наиболее познаваемым представляется ему мертвое, бесконечно-распространенное вещество.
Невозможность
для человека истинного знания
людей происходит уже и оттого, что таких
людей он видит не одного, а сотни, тысячи, и знает, что
есть, и
были, и
будут такие
люди, которых он никогда не видал и не увидит.
Существа эти
были бы совершенно непонятны
для него, если бы он не имел знания о
человеке вообще; но имея это знание и отвлекая от понятия
человека его разумное сознание, он получает и о животных некоторое представление, но представление это еще менее
для него похоже на знание, чем его представление о
людях вообще.
Для человека же, понимающего свою жизнь в том, в чем она и
есть, — в деятельности разумного сознания, не может
быть этих промежутков.
Разумная жизнь
есть. Она одна
есть. Промежутки времени одной минуты или 50000 лет безразличны
для нее, потому что
для нее нет времени. Жизнь
человека истинная — та, из которой он составляет себе понятие о всякой другой жизни, —
есть стремление к благу, достигаемому подчинением своей личности закону разума. Ни разум, ни степень подчинения ему не определяются ни пространством, ни временем. Истинная жизнь человеческая происходит вне пространства и времени.
Животное может жить только
для своего тела — ничто не мешает ему жить так; оно удовлетворяет своей личности и бессознательно служит своему роду и не знает того, что оно
есть личность; но разумный
человек не может жить только
для своего тела. Он не может жить так потому, что он знает, что он личность, а потому знает, что и другие существа — такие же личности, как и он, знает всё то, что должно происходить от отношений этих личностей.
Для животного деятельность, не имеющая своей целью благо личности, а прямо противоположная этому благу,
есть отрицание жизни, но
для человека это как раз наоборот. Деятельность
человека, направленная на достижение только блага личности,
есть полное отрицание жизни человеческой.
Для животного, не имеющего разумного сознания, показывающего ему бедственность и конечность его существования, благо личности и вытекающее из него продолжение рода личности
есть высшая цель жизни.
Для человека же личность
есть только та ступень существования, с которой открывается ему истинное благо его жизни, не совпадающее с благом его личности.
В чем бы ни состояло истинное благо
человека,
для него неизбежно отречение его от блага животной личности. Отречение от блага животной личности
есть закон жизни человеческой. Если он не совершается свободно, выражаясь в подчинении разумному сознанию, то он совершается в каждом
человеке насильно при плотской смерти его животного, когда он от тяжести страданий желает одного: избавиться от мучительного сознания погибающей личности и перейти в другой вид существования.
Животная личность, в которой застает себя
человек и которую он призван подчинять своему разумному сознанию,
есть не преграда, но средство, которым он достигает цели своего блага: животная личность
для человека есть то орудие, которым он работает.
Точно так же
для людей, не доживших еще до внутреннего противоречия животной личности и разумного сознания, свет солнца разума
есть только незначущая случайность, сентиментальные, мистические слова.
И в самом деле: что же может знать
человек о том, как зарождается в нем жизнь? Жизнь
есть свет человеков, жизнь
есть жизнь, — начало всего; как же может знать
человек о том, как она зарождается? Зарождается и погибает
для человека то, что не живет, то, что проявляется в пространстве и времени. Жизнь же истинная
есть, и потому она
для человека не может ни зарождаться, ни погибать.
Человек с проснувшимся (только проснувшимся), но не подчинившим еще себе животную личность разумным сознанием, если он не убивает себя, то живет только
для того, чтобы осуществить это невозможное благо: живет и действует
человек только
для того, чтобы благо
было ему одному, чтобы все
люди и даже все существа жили и действовали только
для того, чтобы ему одному
было хорошо, чтобы ему
было наслаждение,
для него не
было страданий и не
было смерти.
Люди делали и делают всё, что могут,
для этой цели и вместе с тем видят, что они делают невозможное. «Жизнь моя
есть стремление к благу», говорит себе
человек. «Благо возможно
для меня только, когда все
будут любить меня больше, чем самих себя, а все существа любят только себя, — стало-быть всё, что я делаю
для того, чтобы их заставить любить меня, бесполезно. Бесполезно, а другого ничего я делать не могу».
Другая причина бедственности личной жизни и невозможности блага
для человека была: обманчивость наслаждений личности, тратящих жизнь, приводящих к пресыщению и страданиям.
Знаю более того, — знаю, что такая жизнь
есть жизнь и благо, и
для человека, и
для всего мира.
Он не может не видеть и того, что, при допущении такого же понимания жизни и в других
людях и существах, жизнь всего мира, вместо прежде представлявшихся безумия и жестокости, становится тем высшим разумным благом, которого только может желать
человек, — вместо прежней бессмысленности и бесцельности, получает
для него разумный смысл: целью жизни мира представляется такому
человеку бесконечное просветление и единение существ мира, к которому идет жизнь и в котором сначала
люди, а потом и все существа, более и более подчиняясь закону разума,
будут понимать (то, что дано понимать теперь одному
человеку), что благо жизни достигается не стремлением каждого существа к своему личному благу, а стремлением, согласно с законом разума, каждого существа к благу всех других.
«Это противоестественно, говорят они, и потому невозможно». Да никто и не говорит об отречении от личности. Личность
для разумного
человека есть то же, что дыхание, кровообращение
для животной личности. Как животной личности отречься от кровообращения? Про это и говорить нельзя. Так же нельзя говорить разумному
человеку и об отречении от личности. Личность
для разумного
человека есть такое же необходимое условие его жизни, как и кровообращение — условие существования его животной личности.
Не отречься от личности, а отречься от блага личности и перестать признавать личность жизнью: вот что должно сделать
человеку для того, чтобы возвратиться к единству, и
для того, чтобы то благо, стремление к которому составляет его жизнь,
было доступно ему.
«Это буддизм, нирвана», говорят они, и им кажется, что этими словами они опровергли всё то, что признавалось и признается миллиардами
людей и что каждый из нас в глубине души знает очень хорошо, — именно, что жизнь
для целей личности губительна и бессмысленна, и что если
есть какой-нибудь выход из этой губительности и бессмысленности, то выход этот несомненно ведет через отречение от блага личности.
Положение о том, что жизнь человеческая не
есть существование личности
человека, добытое тысячелетним духовным трудом всего человечества, — положение это
для человека (не животного) стало в нравственном мире не только такой же, но гораздо более несомненной и несокрушимой истиной, чем вращение земли и законы тяготения.
Жизнь
есть деятельность животной личности, подчиненной закону разума. Разум
есть тот закон, которому
для своего блага должна
быть подчинена животная личность
человека. Любовь
есть единственная разумная деятельность
человека.
Животная личность
человека требует блага, разумное сознание показывает
человеку бедственность всех борющихся между собою существ, показывает ему, что блага
для его животной личности
быть не может, показывает ему, что единственное благо, возможное ему,
было бы такое, при котором не
было бы ни борьбы с другими существами, ни прекращения блага, пресыщения им, не
было бы предвидения и ужаса смерти.
Слова эти точно выражают смутное сознание
людей, что в любви — спасение от бедствий жизни и единственное нечто, похожее на истинное благо, и вместе с тем признание в том, что
для людей, не понимающих жизни, любовь не может
быть якорем спасения.
Но мало и этого, деятельность любви
для людей, признающих жизнь в благе животной личности, представляет такие затруднения, что проявления ее становятся не только мучительными, но часто и невозможными. «Надо не рассуждать о любви, — говорят обыкновенно
люди, не понимающие жизни, а предаваться тому непосредственному чувству предпочтения, пристрастия к
людям, которое испытываешь, и это-то и
есть настоящая любовь».
Если
человек может отказывать требованиям самой малой любви настоящего во имя требования самой большой любви будущего, то разве не ясно, что такой
человек, если бы он всеми силами и желал этого, никогда не
будет в состоянии взвесить, на сколько он может отказывать требованиям настоящего во имя будущего, и потому, не
будучи в силах решить этого вопроса, всегда выберет то проявление любви, которое
будет приятно
для него, т. е.
будет действовать не во имя любви, а во имя своей личности.
Возможность истинной любви начинается только тогда, когда
человек понял, что нет
для него блага его животной личности. Только тогда все соки жизни переходят в один облагороженный черенок истинной любви, разростающийся уже всеми силами ствола дичка животной личности. Учение Христа и
есть прививка этой любви, как Он и сам сказал это. Он сказал, что Он, Его любовь,
есть та одна лоза, которая может приносить плод, и что всякая ветвь, не приносящая плода, отсекается.