Неточные совпадения
Жизнь есть та мельница, которую хочет исследовать
человек. Мельница нужна для того, чтобы она хорошо молола, жизнь нужна только затем, чтобы она была хорошая. И эту цель исследования
человек не
может покидать ни на одно мгновение безнаказанно. Если он покинет ее, то его рассуждения неизбежно потеряют свое место и сделаются подобны рассуждениям Кифы Мокеевича о том, какой нужен порох, чтобы пробить скорлупу слоновых яиц.
Они говорят: устроить так, чтобы
люди могли удовлетворять своим потребностям; наука выработает средства, во-первых, для того, чтобы правильно распределять удовлетворение потребностей, а во-вторых, средства производить так много и легко, что все потребности легко будут удовлетворены, и
люди тогда будут счастливы.
Живет всякий
человек только для того, чтобы ему было хорошо, для своего блага. Не чувствует
человек желания себе блага, — он и не чувствует себя живущим.
Человек не
может себе представить жизни без желания себе блага. Жить для каждого
человека всё равно, что желать и достигать блага; желать и достигать блага — всё равно, что жить.
Про жизнь других существ
человек знает, когда хочет думать о них, но про себя он знает, ни на секунду не
может перестать знать, что он живет, и потому настоящею жизнью представляется каждому
человеку только своя жизнь.
И, поняв это,
человек видит, что его личное благо, в котором одном он понимает жизнь, не только не
может быть легко приобретено им, но, наверное, будет отнято от него.
Чем дальше
человек живет, тем больше рассуждение это подтверждается опытом, и
человек видит, что жизнь мира, в которой он участвует, составленная из связанных между собой личностей, желающих истребить и съесть одна другую, не только не
может быть для него благом, но будет, наверное, великим злом.
Но мало того: если даже
человек и поставлен в такие выгодные условия, что он
может успешно бороться с другими личностями, не боясь за свою, очень скоро и разум и опыт показывают ему, что даже те подобия блага, которые он урывает из жизни, в виде наслаждений личности, не — блага, а как будто только образчики блага, данные ему только для того, чтобы он еще живее чувствовал страдания, всегда связанные с наслаждениями.
Человек видит, что он сам, сама его личность, — то, для чего одного он желает блага и жизни, — не
может иметь ни блага, ни жизни.
Единственная представляющаяся сначала
человеку цель жизни есть благо его личности, но блага для личности не
может быть; если бы и было в жизни нечто, похожее на благо, то жизнь, в которой одной возможно благо, жизнь личности, каждым движением, каждым дыханием неудержимо влечется к страданиям, к злу, к смерти, к уничтожению.
«Жизнь
человека, как личности, стремящейся только к своему благу, среди бесконечного числа таких же личностей, уничтожающих друг друга и самих уничтожающихся, есть зло и бессмыслица, и жизнь истинная не
может быть такою».
Это учение фарисеев в самом широком смысле, т. е.
людей, учащих тому, что сама в себе неразумная жизнь
может быть исправлена верою в другую жизнь, приобретаемую исполнением внешних обрядов.
Что
может быть яснее?» Так смотрели и всегда смотрят на жизнь самые грубые, невежественные
люди, едва выходящие из животного состояния.
Жизнь мы не
можем определить в своем сознании, говорит это учение. Мы заблуждаемся, рассматривая ее в себе. То понятие о благе, стремление к которому в нашем сознании составляет нашу жизнь, есть обманчивый призрак, и жизнь нельзя понимать в этом сознании. Чтобы понять жизнь, надо только наблюдать ее проявления, как движение вещества. Только из этих наблюдений и выведенных из них законов мы найдем и закон самой жизни, и закон жизни
человека.
«Жизнь определять нечего: всякий ее знает, вот и всё, и давайте жить», говорят в своем заблуждении
люди, поддерживаемые ложными учениями. И не зная, что такое жизнь и ее благо, им кажется, что они живут, как
может казаться
человеку, несомому по волнам без всякого направления, что он плывет туда, куда ему надобно и хочется.
Родится ребенок в нужде или роскоши и получает воспитание фарисейское или книжническое. Для ребенка, для юноши не существует еще противоречия жизни и вопроса о ней, и потому ни объяснение фарисеев, ни объяснение книжников не нужны ему и не
могут руководить его жизнью. Он учится одним примером
людей, живущих вокруг него, и пример этот, и фарисеев и книжников, одинаков: и те и другие живут только для блага личной жизни, и тому же поучают и его.
Всё, что
может сделать
человек для приобретения блага, не в этой, но в будущей жизни, это верить в то учение, которое мы преподаем вам, — исполнять обряды, которые мы предписываем.
Мы
можем показать и доказать, что всё так было и будет, как мы говорим; наши исследования, кроме того, содействуют улучшению благосостояния
человека.
А без руководства в выборе своих поступков
человек не
может жить.
И богатый и бедный исполняют то, что делают вокруг них другие, и дела эти называют своим долгом, священным долгом, успокоивая себя тем, что то, что делается так давно, таким большим количеством
людей и так высоко ценится ими, не
может не быть настоящим делом жизни.
Сколько бы ни уверял себя
человек, и сколько бы ни уверяли его в этом другие, что жизнь
может быть благою и разумною только за гробом, или что одна личная жизнь
может быть благою и разумною, —
человек не
может верить в это.
Жить для будущей жизни? говорит себе
человек. Но если та жизнь, тот единственный образчик жизни, который я знаю, — моя теперешняя жизнь, — должна быть бессмысленной, то это не только не утверждает меня в возможности другой, разумной жизни, но, напротив, убеждает меня в том, что жизнь по существу своему бессмысленна, что никакой другой, кроме бессмысленной жизни, и быть не
может.
Только редкий
человек, не имеющий сношений с
людьми других образов жизни, и только
человек, постоянно занятый напряженной борьбой с природой для поддержания своего телесного существования,
может верить в то, что исполнение тех бессмысленных дел, которые он называет своим долгом,
может быть свойственным ему долгом его жизни.
Наступает время и наступило уже, когда обман, выдающий отрицание — на словах — этой жизни, для приготовления себе будущей, и признание одного личного животного существования за жизнь и так называемого долга за дело жизни, — когда обман этот становится ясным для большинства
людей, и только забитые нуждой и отупевшие от похотливой жизни
люди могут еще существовать, не чувствуя бессмысленности и бедственности своего существования.
«Вся жизнь моя есть желание себе блага», говорит себе
человек пробудившийся, — «разум же мой говорит мне, что блага этого для меня быть не
может, и что бы я ни делал, чего бы ни достигал, всё кончится одним и тем же: страданиями и смертью, уничтожением. Я хочу блага, я хочу жизни, я хочу разумного смысла, а во мне и во всем меня окружающем — зло, смерть, бессмыслица… Как быть? Как жить? Что делать?» И ответа нет.
Все живут, как будто и не сознавая бедственности своего положения и бессмысленности своей деятельности. «Или онибезумны, или я, — говорит себе проснувшийся
человек. Но все не
могут быть безумны, стало-быть, безумен-то я. Но нет, — то разумное я, которое говорит мне это, не
может быть безумно. Пускай оно будет одно против всего мира, но я не
могу не верить ему».
Человеку кажется, что пробудившееся в нем разумное сознание разрывает и останавливает его жизнь только потому, что он признает своей жизнью то, что не было, не есть и не
могло быть его жизнью.
Человек жил как животное во время ребячества и ничего не знал о жизни. Если бы
человек прожил десять месяцев, он бы ничего не знал ни о своей, ни о какой бы то ни было жизни; так же мало знал бы о жизни, как и тогда, когда бы он умер в утробе матери. И не только младенец, но и неразумный взрослый, и совершенный идиот не
могут знать про то, что они живут и живут другие существа. И потому они и не имеют человеческой жизни.
Человек хочет определять свою жизнь временем, как он определяет видимое им существование вне себя, и вдруг в нем пробуждается жизнь, не совпадающая с временем его плотского рождения, и он не хочет верить тому, что то, что не определяется временем,
может быть жизнью. Но сколько бы ни искал
человек во времени той точки, с которой бы он
мог считать начало своей разумной жизни, он никогда не найдет ее.
Разум
человека ложно направлен. Его научили признавать жизнью одно свое плотское личное существование, которое не
может быть жизнью.
Если же
человек увидал, что другие личности — такие же, как и он, что страдания угрожают ему, что существование его есть медленная смерть: если его разумное сознание стало разлагать существование его личности, он уже не
может ставить свою жизнь в этой разлагающейся личности, а неизбежно должен полагать ее в той новой жизни, которая открывается ему. И опять нет противоречия, как нет противоречия в зерне, пустившем уже росток и потому разлагающемся.
Ложное познание, не имея в виду этого главного предмета знания, направляет свои силы на изучение животного существования прошедших и современных
людей и на изучение условий существования
человека вообще, как животного. Ему представляется, что из этих изучений
может быть найдено и руководство для блага жизни человеческой.
Если же для
человека возможно знание того разумного закона, которому должна быть подчинена его жизнь, то очевидно, что познание этого закона разума он нигде не
может почерпнуть, кроме как там, где он и открыт ему: в своем разумном сознании.
И они изучают в
человеке то, что происходит и в мертвом веществе, и в растении, и в животном, предполагая, что уяснение законов явлений, сопутствующих жизни
человека,
может уяснить им самую жизнь
человека.
Совершенно справедливо то, что знание видимого нам проявления существования
людей в истории
может быть поучительно для нас; что точно так же
может быть поучительно для нас и изучение законов животной личности
человека и других животных, и поучительно изучение тех законов, которым подчиняется само вещество.
Изучение всего этого важно для
человека, показывая ему, как в отражении, то, что необходимо совершается в его жизни; но очевидно, что знание того, что уже совершается и видимо нами, как бы оно ни было полно, не
может дать нам главного знания, которое нужно нам, — знания того закона, которому должна для нашего блага быть подчинена наша животная личность.
При предположении же о том, что жизнь
человека есть только его животное существование, и что благо, указываемое разумным сознанием, невозможно, и что закон разума есть только призрак, такое изучение делается не только праздным, но и губительным, закрывая от
человека его единственный предмет познания и поддерживая его в том заблуждении, что, исследуя отражение предмета, он
может познать и предмет.
Ведь это как раз наоборот. Прежде всего и несомненнее всего всякий
человек может знать и знает то благо, к которому он стремится; потом так же несомненно он знает тот разум, который указывает ему это благо, потом уже он знает свое животное, подчиненное этому разуму, и потом уже видит, но не знает, все другие явления, представляющиеся ему в пространстве и времени.
Всё, что находится вне этого своего я,
человек не знает, но
может только наблюдать и определять внешним условным образом.
Отрешившись на время от знания самого себя как разумного центра, стремящегося к благу, т. е. вневременного и внепространственного существа,
человек может на время условно допустить, что он есть часть видимого мира, проявляющаяся и в пространстве и во времени.
Что
может быть понятнее слов: собаке больно; теленок ласков — он меня любит; птица радуется, лошадь боится, добрый
человек, злое животное?
Жизнь свою истинную
человек делает сам, сам проживает ее; но в тех двух видах существования, связанных с его жизнью, —
человек не
может принимать участия. Тело и вещество, его составляющее, существуют сами собой.
Человеку полезно изучать и материал и орудие своей работы. Чем лучше он познает их, тем лучше он будет в состоянии работать. Изучение этих включенных в его жизнь видов существования — своего животного и вещества, составляющего животное, показывает
человеку, как бы в отражении, общий закон всего существующего — подчинение закону разума и тем утверждает его в необходимости подчинения своего животного своему закону, но не
может и не должен
человек смешивать материал и орудие своей работы с самой своей работой.
Иной жизни человеческой он не знает и знать не
может. Ведь животное
человек признает только тогда живым, когда вещество, составляющее его, подчинено не только своим законам, но и высшему закону организма.
Временные и пространственные условия, в которых находится животная личность
человека, не
могут влиять на жизнь истинную, состоящую в подчинении животной личности разумному сознанию.
Человеку представляется, что жизнь его останавливается и раздваивается, но эти задержки и колебания суть только обман сознания (подобный обману внешних чувств). Задержек и колебаний истинной жизни нет и не
может быть: они только нам кажутся при ложном взгляде на жизнь.
Для
человека же, понимающего свою жизнь в том, в чем она и есть, — в деятельности разумного сознания, не
может быть этих промежутков.
Животное
может жить только для своего тела — ничто не мешает ему жить так; оно удовлетворяет своей личности и бессознательно служит своему роду и не знает того, что оно есть личность; но разумный
человек не
может жить только для своего тела. Он не
может жить так потому, что он знает, что он личность, а потому знает, что и другие существа — такие же личности, как и он, знает всё то, что должно происходить от отношений этих личностей.
Если бы
человек стремился только к благу своей личности, любил только себя, свою личность, то он не знал бы, что другие существа любят также себя, как не знают этого животныя; но если
человек знает, что он личность, стремящаяся к тому же, к чему стремятся и все окружающие его личности, он не
может уж стремиться к тому благу, которое видно, как зло, его разумному сознанию, и жизнь его не
может уже быть в стремлении к благу личности.
Но разумное сознание всегда показывает
человеку, что удовлетворение требований его животной личности не
может быть его благом, а потому и его жизнью, и неудержимо влечет его к тому благу и потому к той жизни, которая свойственна ему и не умещается в его животной личности.
Обыкновенно думают и говорят, что отречение от блага личности есть подвиг, достоинство
человека. Отречение от блага личности — не достоинство, не подвиг, а неизбежное условие жизни
человека. В то же время, как
человек сознает себя личностью, отделенной от всего мира, он познает и другие личности отделенными от всего мира, и их связь между собою, и призрачность блага своей личности, и одну действительность блага только такого, которое
могло бы удовлетворять его разумное сознание.