Неточные совпадения
— Прежде этого
не разбирали, — внушительным тоном сказал старик, — нынче только завелось это. Как что, она сейчас говорит: «я от
тебя уйду». У мужиков на что, и то эта самая мода завелась. «На, — говорит, — вот
тебе твои рубахи и портки, а я пойду с Ванькой, он кудрявей
тебя». Ну вот и толкуй. А в женщине первое дело страх должен быть.
Удивительное дело, какая полная бывает иллюзия того, что красота есть добро. Красивая женщина говорит глупости,
ты слушаешь и
не видишь глупости, а видишь умное. Она говорит, делает гадости, и
ты видишь что-то милое. Когда же она
не говорит ни глупостей ни гадостей, а красива, то сейчас уверяешься, что она чудо как умна и нравственна.
— «
Тебе хорошо, —
не только думала, но и говорила она, — а я всю ночь
не спала с ребенком».
Начинается перепрыгиванье с одного предмета на другой, попреки: «ну, да это давно известно, всегда так:
ты сказал…», — «нет, я
не говорил», — «стало быть, я лгу!..» Чувствуешь, что вот-вот начнется та страшная ссора, при которой хочется себя или ее убить.
Я говорю: «
не притворяйся!» Она говорит: «для
тебя всё притворство;
ты убьешь человека и будешь говорить, что он притворяется.
—
Не говори больше,
ты раскаешься.
«И
не думай, чтоб я ревновал
тебя, мысленно сказал я ей, — или чтоб я боялся
тебя», мысленно сказал я ему и пригласил его привозить как-нибудь вечером скрипку, чтобы играть с женой.
— Как я рада, что
ты пришел; мы
не решили, что играть в воскресенье, — сказала она таким тоном, которым
не говорила бы со мной, если бы мы были одни. Это и то, что она сказала «мы» про себя и его, возмутило меня. Я молча поздоровался с ним.
— Ну, поздравляю
тебя, что
ты видишь. Я же ничего
не вижу, кроме того, что
ты ведешь себя как кокотка…
—
Ты решительно стал невозможен, — начала она. — Это такой характер, с которым ангел но уживется, — и, как всегда, стараясь уязвить меня как можно больнее, она напомнила мне мой поступок с сестрой (это был случай с сестрой, когда я вышел из себя и наговорил сестре своей грубости; она знала, что это мучит меня, и в это место кольнула меня). — После этого меня уж ничто
не удивит от
тебя, — сказала она.
— Убирайся, или я
тебя убью! — закричал я, подойдя к ней и схватив ее за руку. Я сознательно усиливал интонации злости своего голоса, говоря это. И должно быть, я был страшен, потому что она так заробела, что даже
не имела силы уйти, а только говорила...
— Уходи! — заревел я еще громче. — Только
ты можешь довести меня до бешенства. Я
не отвечаю за себя!
«Да, всё кончено», говорил мне один голос, и тотчас же другой голос говорил совсем другое: «это что-то нашло на
тебя, этого
не может быть», говорил этот другой голос.
Я чуть было
не зарыдал, но тотчас же дьявол подсказал: «
ты плачь, сантиментальничай, а они спокойно разойдутся, улик
не будет, и
ты век будешь сомневаться и мучаться». И тотчас чувствительность над собой исчезла, и явилось странное чувство — вы
не поверите — чувство радости, что кончится теперь мое мученье, что теперь я могу наказать ее, могу избавиться от нее, что я могу дать волю моей злобе. И я дал волю моей злобе — я сделался зверем, злым и хитрым зверем.
—
Не надо,
не надо, — сказал я Егору, хотевшему итти в гостиную, — а
ты вот что:
ты поди, скорее возьми извозчика и поезжай; вот квитанция, получи вещи. Ступай.
— Добился своего, убил… — И в лице ее, сквозь физические страдания и даже близость смерти, выразилась та же старая, знакомая мне холодная животная ненависть. Детей… я всё-таки
тебе…
не отдам… Она (ее сестра) возьмет…
— Прости? Всё это вздор!.. Только бы
не умереть!.. — вскрикнула она, приподнялась, и лихорадочно блестящие глаза ее устремились на меня. — Да,
ты добился своего!.. Ненавижу! Ай! Ах! — очевидно в бреду, пугаясь чего-то, закричала она. — Ну, убивай, убивай, я
не боюсь… Только всех, всех, и его. Ушел, ушел!
— Да как же, вот этого бедного Миколку вы ведь как, должно быть, терзали и мучили, психологически-то, на свой манер, покамест он не сознался; день и ночь, должно быть, доказывали ему: «ты убийца, ты убийца…», — ну, а теперь, как он уж сознался, вы его опять по косточкам разминать начнете: «Врешь, дескать,
не ты убийца! Не мог ты им быть! Не свои ты слова говоришь!» Ну, так как же после этого должность не комическая?
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Что тут пишет он мне в записке? (Читает.)«Спешу
тебя уведомить, душенька, что состояние мое было весьма печальное, но, уповая на милосердие божие, за два соленые огурца особенно и полпорции икры рубль двадцать пять копеек…» (Останавливается.)Я ничего
не понимаю: к чему же тут соленые огурцы и икра?
Хлестаков. Поросенок
ты скверный… Как же они едят, а я
не ем? Отчего же я, черт возьми,
не могу так же? Разве они
не такие же проезжающие, как и я?
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак!
Ты привык там обращаться с другими: я, брат,
не такого рода! со мной
не советую… (Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает есть.)Я думаю, еще ни один человек в мире
не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это
не жаркое.
(Насвистывает сначала из «Роберта», потом «
Не шей
ты мне, матушка», а наконец ни се ни то.
Анна Андреевна. После? Вот новости — после! Я
не хочу после… Мне только одно слово: что он, полковник? А? (С пренебрежением.)Уехал! Я
тебе вспомню это! А все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас». Вот
тебе и сейчас! Вот
тебе ничего и
не узнали! А все проклятое кокетство; услышала, что почтмейстер здесь, и давай пред зеркалом жеманиться: и с той стороны, и с этой стороны подойдет. Воображает, что он за ней волочится, а он просто
тебе делает гримасу, когда
ты отвернешься.