Неточные совпадения
На нем
был оборванный подоткнутый зипун, на
ногах обвязанные веревочками по онучам оленьи поршни и растрепанная белая шапчонка.
У самых
ног спереди
был берег, под которым бурлил поток.
«Видно, Ванюша прав! — подумал Оленин: — Татарин благороднее», и, провожаемый бранью бабуки Улитки, вышел из хаты. В то время как он выходил, Марьяна, как
была в одной розовой рубахе, но уже до самых глаз повязанная белым платком, неожиданно шмыгнула мимо его из сеней. Быстро постукивая по сходцам босыми
ногами, она сбежала с крыльца, приостановилась, порывисто оглянулась смеющимися глазами на молодого человека и скрылась за углом хаты.
Мышцы
ног, рук и плеч
были так полны и бочковаты, как бывают только у молодого человека.
— А то бают еще, девкам постелю стлать велено для солдатов и чихирем с медом
поить, — сказал Назарка, отставляя
ногу как Лукашка и так же, как он, сбивая на затылок папаху.
Мерный топот шагов на конце улицы прервал хохот. Три солдата в шинелях, с ружьями на плечо шли в
ногу на смену к ротному ящику. Ефрейтор, старый кавалер, сердито глянув на казаков, провел солдат так, что Лукашка с Назаркой, стоявшие на самой дороге, должны
были посторониться. Назарка отступил, но Лукашка, только прищурившись, оборотил голову и широкую спину и не тронулся с места.
На полу
была брошена сеть, несколько убитых фазанов, а около стола гуляла, постукивая по грязному полу, привязанная за
ногу курочка.
Когда тело отнесено
было в каюк, чеченец-брат подошел к берегу. Казаки невольно расступились, чтобы дать ему дорогу. Он сильною
ногой оттолкнулся от берега и вскочил в лодку. Тут он в первый раз, как Оленин заметил, быстрым взглядом окинул всех казаков и опять что-то отрывисто спросил у товарища. Товарищ ответил что-то и указал на Лукашку. Чеченец взглянул на него и, медленно отвернувшись, стал смотреть на тот берег. Не ненависть, а холодное презрение выразилось в этом взгляде. Он еще сказал что-то.
Лукашка забежал домой, соскочил с коня и отдал его матери, наказав пустить его в казачий табун; сам же он в ту же ночь должен
был вернуться на кордон. Немая взялась свести коня и знаками показывала, что она как увидит человека, который подарил лошадь, так и поклонится ему в
ноги. Старуха только покачала головой на рассказ сына и в душе порешила, что Лукашка украл лошадь, и потому приказала немой вести коня в табун еще до света.
Марьяна, пообедав, подложила быкам травы, свернула свой бешмет под головы и легла под арбой на примятую сочную траву. На ней
была одна красная сорочка, то
есть шелковый платок на голове, и голубая полинялая ситцевая рубаха; но ей
было невыносимо жарко. Лицо ее горело,
ноги не находили места, глаза
были подернуты влагой сна и усталости; губы невольно открывались, и грудь дышала тяжело и высоко.
Но ее лицо, ее блестящие глаза, ее высокая грудь, стройные
ноги говорили совсем другое. Ему казалось, что она понимала, как
было пошло всё, что он говорил ей, но стояла выше таких соображений; ему казалось, что она давно знала всё то, что он хотел и не умел сказать ей, но хотела послушать, как он это скажет ей. «И как ей не знать, — думал он, — когда он хотел сказать ей лишь только всё то, что она сама
была? Но она не хотела понимать, не хотела отвечать», думал он.
Он бросился к дверям; но опять ничего не
было слышно, кроме равномерного дыхания, и опять на дворе после тяжелого вздоха поворачивалась буйволица, вставая на передние колени, потом на все
ноги, взмахивала хвостом, и равномерно шлепало что-то по сухой глине двора, и опять со вздохом укладывалась она в месячной мгле…
Оленину видны
были только ее колено и стройная спущенная
нога.
Лукашка после двух бессонных ночей так много
выпил на празднике, что свалился в первый раз с
ног и спал у Ямки.
— Уйди, постылый! — крикнула девка, топнула
ногой и угрожающе подвинулась к нему. И такое отвращение, презрение и злоба выразились на лице ее, что Оленин вдруг понял, что ему нечего надеяться, чтò он прежде думал о неприступности этой женщины —
была несомненная правда.
— Не, отец мой, ваших-то русских я бы давно перевешал, кабы царь
был. Только резать и умеют. Так-то нашего казака Баклашева не-человеком сделали,
ногу отрезали. Стало, дураки. На чтò теперь Баклашев годится? Нет, отец мой, в горах дохтура
есть настоящие. Так-то Гирчика, няню моего, в походе ранили в это место, в грудь, так дохтура ваши отказались, а из гор приехал Саиб, вылечил. Травы, отец мой, знают.
Неточные совпадения
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то же время говорит про себя.)А вот посмотрим, как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да
есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с
ног. Только бы мне узнать, что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Осип. Да на что мне она? Не знаю я разве, что такое кровать? У меня
есть ноги; я и постою. Зачем мне ваша кровать?
Вы, может
быть, думаете, что я только переписываю; нет, начальник отделения со мной на дружеской
ноге.
Гостья. Да, она такова всегда
была; я ее знаю: посади ее за стол, она и
ноги свои…
Городничий. Не гневись! Вот ты теперь валяешься у
ног моих. Отчего? — оттого, что мое взяло; а
будь хоть немножко на твоей стороне, так ты бы меня, каналья! втоптал в самую грязь, еще бы и бревном сверху навалил.