Неточные совпадения
«Не могу
я теперь ехать и не могу ничего предпринять, пока она не ответит
мне»,
подумал Нехлюдов.
—
Я и не
думал отвертываться, — строго и уныло сказал Нехлюдов.
«Этот протоиереев сын сейчас станет
мне «ты» говорить»,
подумал Нехлюдов и, выразив на своем лице такую печаль, которая была бы естественна только, если бы он сейчас узнал о смерти всех родных, отошел от него и приблизился к группе, образовавшейся около бритого высокого, представительного господина, что-то оживленно рассказывавшего.
— «Вот и живи хорошей, нравственной жизнью, —
думал он, глядя на сияющего, здорового, веселого и добродушного председателя, который, широко расставляя локти, красивыми белыми руками расправлял густые и длинные седеющие бакенбарды по обеим сторонам шитого воротника, — «он всегда доволен и весел, а
я мучаюсь».
Нехлюдов с тетушками и прислугой, не переставая поглядывать на Катюшу, которая стояла у двери и приносила кадила, отстоял эту заутреню, похристосовался с священником и тетушками и хотел уже итти спать, как услыхал в коридоре сборы Матрены Павловны, старой горничной Марьи Ивановны, вместе с Катюшей в церковь, чтобы святить куличи и пасхи. «Поеду и
я»,
подумал он.
—
Я никак не
думал, — сказал Нехлюдов.
— Не виновата
я, не виновата, — вдруг на всю залу вскрикнула она. — Грех это. Не виновата
я. Не хотела, не
думала. Верно говорю. Верно. — И, опустившись на лавку, она громко зарыдала.
— Право, не знаю,
я никогда не
думал об этом, — отвечал Нехлюдов.
«Нельзя бросить женщину, которую
я любил, и удовлетвориться тем, что
я заплачу деньги адвокату и избавлю ее от каторги, которой она и не заслуживает, загладить вину деньгами, как
я тогда
думал, что сделал что должно, дав ей деньги».
— Э, эхма! Вернулась. А
я таки
думала, что оправят, — сказала она своим хриплым, басистым, почти мужским голосом. — Видно, закатали.
— Вот не
думала, не гадала, — тихо сказала Маслова. — Другие что делают — и ничего, а
я ни за что страдать должна.
«Поеду в тюрьму, скажу ей, буду просить ее простить
меня. И если нужно, да, если нужно, женюсь на ней»,
думал он.
— Вы не то
думаете, Аграфена Петровна.
Я за границу не поеду; если поеду, то совсем в другое место.
—
Я про себя не
думаю.
Я покойницей так облагодетельствована, что ничего не желаю.
Меня Лизанька зовет (это была ее замужняя племянница),
я к ней и поеду, когда не нужна буду. Только вы напрасно принимаете это к сердцу, — со всеми это бывает.
— Ну,
я не так
думаю. И всё-таки прошу вас, помогите
мне сдать квартиру и вещи убрать. И не сердитесь на
меня.
Я вам очень, очень благодарен за всё.
«Такое же опасное существо, как вчерашняя преступница, —
думал Нехлюдов, слушая всё, что происходило перед ним. — Они опасные, а мы не опасные?..
Я — распутник, блудник, обманщик, и все мы, все те, которые, зная
меня таким, каков
я есмь, не только не презирали, но уважали
меня? Но если бы даже и был этот мальчик самый опасный для общества человек из всех людей, находящихся в этой зале, то что же, по здравому смыслу, надо сделать, когда он попался?
— Извините,
я не
думаю, чтобы это имело связь с моей просьбой, — вспыхнув, злобно ответил Нехлюдов.
«Он в освещенном вагоне, на бархатном кресле сидит, шутит, пьет, а
я вот здесь, в грязи, в темноте, под дождем и ветром — стою и плачу»,
подумала Катюша, остановилась и, закинув голову назад и схватившись за нее руками, зарыдала.
—
Я сам в первый раз и не знаю, но
думаю, что надо спросить этого человека, — сказал Нехлюдов, указывая на надзирателя с галунами, сидевшего с книжкой направо.
«Сейчас решится, —
думал он. — Как
мне позвать ее? Или сама подойдет?»
«Да,
я делаю то, что должно,
я каюсь»,
подумал Нехлюдов. И только что он
подумал это, слезы выступили ему на глаза, подступили к горлу, и он, зацепившись пальцами за решетку, замолчал, делая усилие, чтобы не разрыдаться.
«Нет, не мог сказать главного, —
думал Нехлюдов, направляясь вместе с народом к выходу. —
Я не сказал ей, что женюсь на ней. Не сказал, а сделаю это»,
думал он.
«Не стоит изменять формы жизни теперь, когда дело Масловой не решено, —
думал Нехлюдов. — Да и слишком трудно это. Всё равно само собой всё изменится, когда освободят или сошлют ее, и
я поеду за ней».
— Вот кабы прежде адвокат бы хороший… — перебила она его. — А то этот мой защитник дурачок совсем был. Всё
мне комплименты говорил, — сказала она и засмеялась. — Кабы тогда знали, что
я вам знакома, другое б было. А то что?
Думают все — воровка.
— Нечего
мне успокаиваться. Ты
думаешь,
я пьяна?
Я и пьяна, да помню, что говорю, — вдруг быстро заговорила она и вся багрово покраснела: —
я каторжная, б…., а вы барин, князь, и нечего тебе со
мной мараться. Ступай к своим княжнам, а моя цена — красненькая.
— Вы теперь возбуждены. Если можно будет,
я завтра приеду. А вы
подумайте, — сказал Нехлюдов.
«Нет, не поддамся», —
подумал Нехлюдов и очнулся и спросил себя: «Что же, хорошо или дурно
я делаю?
«И
я непременно найду их, —
думал он, ходя взад и вперед по ближайшей березовой аллее.
«Да, да, —
думал он. — Дело, которое делается нашей жизнью, всё дело, весь смысл этого дела непонятен и не может быть понятен
мне: зачем были тетушки, зачем Николенька Иртенев умер, а
я живу? Зачем была Катюша? И мое сумасшествие? Зачем была эта война? И вся моя последующая беспутная жизнь? Всё это понять, понять всё дело Хозяина — не в моей власти. Но делать Его волю, написанную в моей совести, — это в моей власти, и это
я знаю несомненно. И когда делаю, несомненно спокоен».
—
Я так же
думаю, как и вы, — сказал Нехлюдов, — и считаю грехом владеть землею. И вот хочу отдать ее.
— Так что это не так просто, как кажется, — сказал Нехлюдов. — И об этом не мы одни, а многие люди
думают. И вот есть один американец, Джордж, так он вот как придумал. И
я согласен с ним.
«Неужели
я был такой? —
думал Нехлюдов, продолжая свой путь к адвокату. — Да, хоть не совсем такой, но хотел быть таким и
думал, что так и проживу жизнь».
— Да ведь народ бедствует. Вот
я сейчас из деревни приехал. Разве это надо, чтоб мужики работали из последних сил и не ели досыта, а чтобы мы жили в страшной роскоши, — говорил Нехлюдов, невольно добродушием тетушки вовлекаемый в желание высказать ей всё, что он
думал.
— Так
я оставлю en blanc [пробел] что тебе нужно о стриженой, а она уж велит своему мужу. И он сделает. Ты не
думай, что
я злая. Они все препротивные, твои protégées, но je ne leur veux pas de mal. [
я им зла не желаю.] Бог с ними! Ну, ступай. А вечером непременно будь дома. Услышишь Кизеветера. И мы помолимся. И если ты только не будешь противиться, ça vous fera beaucoup de bien. [это тебе принесет большую пользу.]
Я ведь знаю, и Элен и вы все очень отстали в этом. Так до свиданья.
—
Я знаю: графиня Катерина Ивановна
думает, что
я имею влияние на мужа в делах. Она заблуждается.
Я ничего не могу и не хочу вступаться. Но, разумеется, для графини и вас
я готова отступить от своего правила. В чем же дело? — говорила она, маленькой рукой в черной перчатке тщетно отыскивая карман.
—
Мне всегда ужасно-ужасно больно бывает
думать, что люди, мнением которых
я дорожу, смешивают
меня с тем положением, в котором
я нахожусь.
— Вы
думаете, что
я не понимаю вас и всего, что в вас происходит. Ведь то, что вы сделали, всем известно. C’est le secret de polichinelle. [Это секрет полишинеля.] И
я восхищаюсь этим и одобряю вас.
— Ах, тетя, не мешайте… — и она не переставая тянула себя за прядь волос и всё оглядывалась. — И вдруг, представьте себе, на другой день узнаю —
мне перестукиванием передают — , что Митин взят. Ну,
думаю,
я выдала. И так это
меня стало мучать, так стало мучать, что
я чуть с ума не сошла.
— Да я-то не знала.
Думаю —
я выдала. Хожу, хожу от стены до стены, не могу не
думать.
Думаю: выдала. Лягу, закроюсь и слышу — шепчет кто-то
мне на ухо: выдала, выдала Митина, Митина выдала. Знаю, что это галлюцинация, и не могу не слушать. Хочу заснуть — не могу, хочу не
думать — тоже не могу. Вот это было ужасно! — говорила Лидия, всё более и более волнуясь, наматывая на палец прядь волос и опять разматывая ее и всё оглядываясь.
— Ну, чудесно, что ты заехал. Не хочешь позавтракать? А то садись. Бифштекс чудесный.
Я всегда с существенного начинаю и кончаю. Ха, ха, ха. Ну, вина выпей, — кричал он, указывая на графин с красным вином. — А
я об тебе
думал. Прошение
я подам. В руки отдам — это верно; только пришло
мне в голову, не лучше ли тебе прежде съездить к Топорову.
«Могу ли
я противостоять этим соблазнам? — не совсем искренно
думал он. — Посмотрю в последний раз».
«Так же и та в театре улыбнулась
мне, когда
я вошел, —
думал он, — и тот же смысл был в той и в этой улыбке.
—
Я не
думаю, — сказала Наталья Ивановна, — чтобы ты мог быть счастлив.
— Позвольте, — не давая себя перебить, продолжал Игнатий Никифорович, —
я говорю не за себя и за своих детей. Состояние моих детей обеспечено, и
я зарабатываю столько, что мы живем и полагаю, что и дети будут жить безбедно, и потому мой протест против ваших поступков, позвольте сказать, не вполне обдуманных, вытекает не из личных интересов, а принципиально
я не могу согласиться с вами. И советовал бы вам больше
подумать, почитать…
—
Я бы не служил, если бы так
думал, — сказал Игнатий Никифорович и встал.
«Очень может быть, что правда то, что
я говорил, — по крайней мере, он ничего не возразил
мне. Но не так надо было говорить. Мало же
я изменился, если
я мог так увлечься недобрым чувством и так оскорбить его и огорчить бедную Наташу»,
думал он.
«Милая Наташа, не могу уехать под тяжелым впечатлением вчерашнего разговора с Игнатьем Никифоровичем…» начал он. «Что же дальше? Просить простить за то, чтò
я вчера сказал? Но
я сказал то, что
думал. И он
подумает, что
я отрекаюсь. И потом это его вмешательство в мои дела… Нет, не могу», и, почувствовав поднявшуюся опять в нем ненависть к этому чуждому, самоуверенному, непонимающему его человеку, Нехлюдов положил неконченное письмо в карман и, расплатившись, вышел на улицу и поехал догонять партию.
От этого-то
мне и бывает так тяжело с этими людьми, —
думал Нехлюдов.
Слез
я, иду за санями, а он шепчет: «Ты что же
думаешь?