Неточные совпадения
Выбрав из десятка галстуков и брошек те,
какие первые попались под руку, — когда-то это было ново и забавно, теперь было совершенно всё равно, — Нехлюдов оделся в вычищенное и приготовленное на стуле платье и вышел, хотя и не вполне свежий, но чистый и душистый, в длинную, с натертым вчера тремя мужиками паркетом столовую с огромным дубовым буфетом и
таким же большим раздвижным столом, имевшим что-то торжественное в своих широко расставленных в виде львиных лап резных ножках.
Так что доводов было столько
же за, сколько и против; по крайней мере, по силе своей доводы эти были равны, и Нехлюдов, смеясь сам над собою, называл себя Буридановым ослом. И всё-таки оставался им, не зная, к
какой из двух вязанок обратиться.
Священник этот священствовал 46 лет и собирался через три года отпраздновать свой юбилей
так же,
как его недавно отпраздновал соборный протоиерей.
Одни слишком громко повторяли слова,
как будто с задором и выражением, говорящим: «а я всё-таки буду и буду говорить», другие
же только шептали, отставали от священника и потом,
как бы испугавшись, не во-время догоняли его; одни крепко-крепко,
как бы боясь, что выпустят что-то, вызывающими жестами держали свои щепотки, а другие распускали их и опять собирали.
Картинкин сел
так же быстро,
как он встал, и, запахнувшись халатом, стал опять беззвучно шевелить щеками.
Бочковой было 43 года, звание — коломенская мещанка, занятие — коридорная в той
же гостинице «Мавритания». Под судом и следствием не была, копию с обвинительного акта получила. Ответы свои выговаривала Бочкова чрезвычайно смело и с
такими интонациями, точно она к каждому ответу приговаривала: «да, Евфимия, и Бочкова, копию получила, и горжусь этим, и смеяться никому не позволю». Бочкова, не дожидаясь того, чтобы ей сказали сесть, тотчас
же села,
как только кончились вопросы.
В особенности развращающе действует на военных
такая жизнь потому, что если невоенный человек ведет
такую жизнь, он в глубине души не может не стыдиться
такой жизни. Военные
же люди считают, что это
так должно быть, хвалятся, гордятся
такою жизнью, особенно в военное время,
как это было с Нехлюдовым, поступившим в военную службу после объявления войны Турции. «Мы готовы жертвовать жизнью на войне, и потому
такая беззаботная, веселая жизнь не только простительна, но и необходима для нас. Мы и ведем ее».
Милые, твердые, красные губы ее всё
так же морщились,
как и прежде при виде его, от неудержимой радости.
— Здравствуй… здравствуйте, — не знал он,
как, на «ты» или на «вы» говорить с ней, и покраснел
так же,
как и она. — Живы, здоровы?
— Поблагодарите тетушку. А
как я рад, что приехал, — сказал Нехлюдов, чувствуя, что на душе у него становится
так же светло и умильно,
как бывало прежде.
Так же,
как и прежде, он не мог без волнения видеть теперь белый фартук Катюши, не мог без радости слышать ее походку, ее голос, ее смех, не мог без умиления смотреть в ее черные,
как мокрая смородина, глаза, особенно когда она улыбалась, не мог, главное, без смущения видеть,
как она краснела при встрече с ним.
Они вышли с Матреной Павловной на паперть и остановились, подавая нищим. Нищий, с красной, зажившей болячкой вместо носа, подошел к Катюше. Она достала из платка что-то, подала ему и потом приблизилась к нему и, не выражая ни малейшего отвращения, напротив,
так же радостно сияя глазами, три раза поцеловалась. И в то время,
как она целовалась с нищим, глаза ее встретились с взглядом Нехлюдова.
Как будто она спрашивала: хорошо ли,
так ли она делает?
— Что
же это вы делаете? — вскрикнула она
таким голосом,
как будто он безвозвратно разбил что-то бесконечно драгоценное, и побежала от него рысью.
Тетушки говорили, что она испортилась и была развращенная натура,
такая же,
как и мать.
Потом, после допроса сторон,
как они хотят спрашивать: под присягой или нет, опять, с трудом передвигая ноги, пришел тот
же старый священник и опять
так же, поправляя золотой крест на шелковой груди, с
таким же спокойствием и уверенностью в том, что он делает вполне полезное и важное дело, привел к присяге свидетелей и эксперта.
Он отвергал показание Масловой о том, что Бочкова и Картинкин были с ней вместе, когда она брала деньги, настаивая на том, что показание ее,
как уличенной отравительницы, не могло иметь веса. Деньги, 2500 рублей, говорил адвокат, могли быть заработаны двумя трудолюбивыми и честными людьми, получавшими иногда в день по 3 и 5 рублей от посетителей. Деньги
же купца были похищены Масловой и кому-либо переданы или даже потеряны,
так как она была не в нормальном состоянии. Отравление совершила одна Маслова.
Председатель говорил, а по бокам его члены с глубокомысленным видом слушали и изредка поглядывали на часы, находя его речь хотя и очень хорошею, т. е.
такою,
какая она должна быть, но несколько длинною.
Такого же мнения был и товарищ прокурора,
как и все вообще судейские и все бывшие в зале. Председатель кончил резюме.
И в его представлении происходило то обычное явление, что давно не виденное лицо любимого человека, сначала поразив теми внешними переменами, которые произошли за время отсутствия, понемногу делается совершенно
таким же,
каким оно было за много лет тому назад, исчезают все происшедшие перемены, и перед духовными очами выступает только то главное выражение исключительной, неповторяемой духовной личности.
Когда
же зашла речь об ее участии в отравлении, то горячий заступник ее, купец, сказал, что надо признать ее невиновной,
так как ей не зa чем было отравлять его.
Старшина
же сказал, что нельзя признать ее невиновной,
так как она сама созналась, что дала порошок.
—
Так как же, господа, — обратился старшина, — признаем виновной без умысла ограбления, и имущества не похищала.
— Ни в
каком случае, — отвечал он решительно. — И
так газеты говорят, что присяжные оправдывают преступников; что
же заговорят, когда суд оправдает. Я не согласен ни в
каком случае.
Нехлюдов посмотрел на подсудимых. Они, те самые, чья судьба решилась, всё
так же неподвижно сидели за своей решеткой перед солдатами. Маслова улыбалась чему-то. И в душе Нехлюдова шевельнулось дурное чувство. Перед этим, предвидя ее оправдание и оставление в городе, он был в нерешительности,
как отнестись к ней; и отношение к ней было трудно. Каторга
же и Сибирь сразу уничтожали возможность всякого отношения к ней: недобитая птица перестала бы трепаться в ягдташе и напоминать о себе.
Он видел нынче все морщинки на ее лице, знал, видел,
как взбиты волосы, видел остроту локтей и, главное, видел широкий ноготь большого пальца, напоминавший
такой же ноготь отца.
— Ну, здравствуйте, мой друг, садитесь и рассказывайте, — сказала княгиня Софья Васильевна с своей искусной, притворной, совершенно похожей на натуральную, улыбкой, открывавшей прекрасные длинные зубы, чрезвычайно искусно сделанные, совершенно
такие же,
какими были настоящие. — Мне говорят, что вы приехали из суда в очень мрачном настроении. Я думаю, что это очень тяжело для людей с сердцем, — сказала она по-французски.
— Я совсем оставил ее, — сухо отвечал Нехлюдов, которому нынче неправдивость ее лести была
так же очевидна,
как и скрываемая ею старость. Он никак не мог настроить себя, чтобы быть любезным.
Так же смутно представлялись ему и закрытые теперь шелком и бархатом плечи Софьи Васильевны,
какими они должны быть в действительности, но представление это было слишком страшно, и он постарался отогнать его.
— А помните,
как вы говорили, что надо всегда говорить правду, и
как вы тогда всем нам говорили
такие жестокие правды. Отчего
же теперь вы не хотите сказать? Помнишь, Мисси? — обратилась Катерина Алексеевна к вышедшей к ним Мисси.
— Не поправляйтесь, а лучше скажите, чем
же мы
так дурны, — сказала Катерина Алексеевна, играя словами и
как бы не замечая серьезности Нехлюдова.
Это было тем более отвратительно, что в этой
же комнате три месяца тому назад лежала эта женщина, ссохшаяся,
как мумия, и всё-таки наполнявшая мучительно тяжелым запахом, который ничем нельзя было заглушить, не только всю комнату, но и весь дом.
Различие между ним,
каким он был тогда и
каким он был теперь, было огромно: оно было
такое же, если не большее, чем различие между Катюшей в церкви и той проституткой, пьянствовавшей с купцом, которую они судили нынче утром.
«Ax, эти деньги! — с ужасом и отвращением,
такими же,
как и тогда, вспоминал он эту минуту.
— Ах, ах!
какая гадость! —
так же,
как и тогда, вслух: проговорил он.
Мальчишка в одной рубашонке пробегал мимо нее и приговаривал всё одно и то
же: «ишь, не поймала!» Старушка эта, обвинявшаяся вместе с сыном в поджоге, переносила свое заключение с величайшим добродушием, сокрушаясь только о сыне, сидевшем с ней одновременно в остроге, но более всего о своем старике, который, она боялась, совсем без нее завшивеет,
так как невестка ушла, и его обмывать некому.
Женщина эта — мать мальчишки, игравшего с старушкой, и семилетней девочки, бывшей с ней
же в тюрьме, потому что не с кем было оставить их, —
так же,
как и другие, смотрела в окно, но не переставая вязала чулок и неодобрительно морщилась, закрывая глаза, на то, что говорили со двора проходившие арестанты.
— Мотри,
как бы тебе еще не влетело, — тотчас ответила Кораблева, присоединив
такие же ругательства. И обе затихли.
Так же трудно показалось нынче утром сказать всю правду Мисси. Опять нельзя было начинать говорить, — это было бы оскорбительно. Неизбежно должно было оставаться,
как и во многих житейских отношениях, нечто подразумеваемое. Одно он решил нынче утром: он не будет ездить к ним и скажет правду, если спросят его.
— Очень благодарю вас, Аграфена Петровна, за все заботы обо мне, но мне теперь не нужна
такая большая квартира и вся прислуга. Если
же вы хотите помочь мне, то будьте
так добры распорядиться вещами, убрать их покамест,
как это делалось при мама. А Наташа приедет, она распорядится. (Наташа была сестра Нехлюдова.)
В то время
как он подходил к этой комнате, присяжные уж выходили из нее, чтобы итти в залу заседания. Купец был
так же весел и
так же закусил и выпил,
как и вчера, и,
как старого друга, встретил Нехлюдова. И Петр Герасимович не вызывал нынче в Нехлюдове никакого неприятного чувства своей фамильярностью и хохотом.
Дело велось точно
так же,
как и вчерашнее, со всем арсеналом доказательств, улик, свидетелей, присяги их, допросов, экспертов и перекрестных вопросов. Свидетель-городовой на вопросы председателя, обвинителя, защитника безжизненно отрубал: «
так точно-с», «не могу знать» и опять «
так точно»…, но, несмотря на его солдатское одурение и машинообразность, видно было, что он жалел мальчика и неохотно рассказывал о своей поимке.
Так говорили свидетели, сам
же обвиняемый во всем винился и,
как пойманный зверок, бессмысленно оглядываясь по сторонам, прерывающимся голосом рассказывал всё,
как было.
Дело было ясно, но товарищ прокурора,
так же,
как и вчера, поднимая плечи, делал тонкие вопросы, долженствовавшие уловить хитрого преступника.
Назначенный
же от суда защитник доказывал, что кража совершена не в жилом помещении, и что потому, хотя преступление и нельзя отрицать, но всё-таки преступник еще не
так опасен для общества,
как это утверждал товарищ прокурора.
В трактире он сошелся с
таким же,
как он, еще прежде лишившимся места и сильно пившим слесарем, и они вдвоем ночью, пьяные, сломали замок и взяли оттуда первое, что попалось.
«
Такое же опасное существо,
как вчерашняя преступница, — думал Нехлюдов, слушая всё, что происходило перед ним. — Они опасные, а мы не опасные?.. Я — распутник, блудник, обманщик, и все мы, все те, которые, зная меня
таким, каков я есмь, не только не презирали, но уважали меня? Но если бы даже и был этот мальчик самый опасный для общества человек из всех людей, находящихся в этой зале, то что
же, по здравому смыслу, надо сделать, когда он попался?
Что
же мы делаем? Мы хватаем
такого одного случайно попавшегося нам мальчика, зная очень хорошо, что тысячи
таких остаются не пойманными, и сажаем его в тюрьму, в условия совершенной праздности или самого нездорового и бессмысленного труда, в сообщество
таких же,
как и он, ослабевших и запутавшихся в жизни людей, а потом ссылаем его на казенный счет в сообщество самых развращенных людей из Московской губернии в Иркутскую.
— Так-с, — сказал прокурор всё с той
же чуть заметной улыбкой,
как бы показывая этой улыбкой то, что
такие заявления знакомы ему и принадлежат к известному ему забавному разряду. — Так-с, но вы, очевидно, понимаете, что я,
как прокурор суда, не могу согласиться с вами. И потому советую вам заявить об этом на суде, и суд разрешит ваше заявление и признает его уважительным или неуважительным и в последнем случае наложит на вас взыскание. Обратитесь в суд.
Еще не успели за ним затворить дверь,
как опять раздались всё те
же бойкие, веселые звуки,
так не шедшие ни к месту, в котором они производились, ни к лицу жалкой девушки,
так упорно заучивавшей их. На дворе Нехлюдов встретил молодого офицера с торчащими нафабренными усами и спросил его о помощнике смотрителя. Это был сам помощник. Он взял пропуск, посмотрел его и сказал, что по пропуску в дом предварительного заключения он не решается пропустить сюда. Да уж и поздно..
Она решила, что сделает
так. Но тут
же,
как это и всегда бывает в первую минуту затишья после волнения, он, ребенок — его ребенок, который был в ней, вдруг вздрогнул, стукнулся и плавно потянулся и опять стал толкаться чем-то тонким, нежным и острым. И вдруг всё то, что за минуту
так мучало ее, что, казалось, нельзя было жить, вся злоба на него и желание отомстить ему хоть своей смертью, — всё это вдруг отдалилось. Она успокоилась, оправилась, закуталась платком и поспешно пошла домой.
Кроме того, было прочтено дьячком несколько стихов из Деяний Апостолов
таким странным, напряженным голосом, что ничего нельзя было понять, и священником очень внятно было прочтено место из Евангелия Марка, в котором сказано было,
как Христос, воскресши, прежде чем улететь на небо и сесть по правую руку своего отца, явился сначала Марии Магдалине, из которой он изгнал семь бесов, и потом одиннадцати ученикам, и
как велел им проповедывать Евангелие всей твари, причем объявил, что тот, кто не поверит, погибнет, кто
же поверит и будет креститься, будет спасен и, кроме того, будет изгонять бесов, будет излечивать людей от болезни наложением на них рук, будет говорить новыми языками, будет брать змей и, если выпьет яд, то не умрет, а останется здоровым.