Неточные совпадения
Лесничий
был женатый человек, но, точно
так же
как и становой, с первого же дня начал приставать к Катюше.
Выбрав из десятка галстуков и брошек те,
какие первые попались под руку, — когда-то это
было ново и забавно, теперь
было совершенно всё равно, — Нехлюдов оделся в вычищенное и приготовленное на стуле платье и вышел, хотя и не вполне свежий, но чистый и душистый, в длинную, с натертым вчера тремя мужиками паркетом столовую с огромным дубовым буфетом и
таким же большим раздвижным столом, имевшим что-то торжественное в своих широко расставленных в виде львиных лап резных ножках.
Да и не за чем
было,
так как не
было уже ни той силы убеждения, ни той решимости, ни того тщеславия и желания удивить, которые
были в молодости.
Так что доводов
было столько же за, сколько и против; по крайней мере, по силе своей доводы эти
были равны, и Нехлюдов, смеясь сам над собою, называл себя Буридановым ослом. И всё-таки оставался им, не зная, к
какой из двух вязанок обратиться.
Он
был женат, но вел очень распущенную жизнь,
так же
как и его жена.
На этом он уехал, боясь, что она сдержит свою угрозу,
так как от нее всего можно
было ожидать.
Одни слишком громко повторяли слова,
как будто с задором и выражением, говорящим: «а я всё-таки
буду и
буду говорить», другие же только шептали, отставали от священника и потом,
как бы испугавшись, не во-время догоняли его; одни крепко-крепко,
как бы боясь, что выпустят что-то, вызывающими жестами держали свои щепотки, а другие распускали их и опять собирали.
Бочковой
было 43 года, звание — коломенская мещанка, занятие — коридорная в той же гостинице «Мавритания». Под судом и следствием не
была, копию с обвинительного акта получила. Ответы свои выговаривала Бочкова чрезвычайно смело и с
такими интонациями, точно она к каждому ответу приговаривала: «да, Евфимия, и Бочкова, копию получила, и горжусь этим, и смеяться никому не позволю». Бочкова, не дожидаясь того, чтобы ей сказали сесть, тотчас же села,
как только кончились вопросы.
— Вы
так и должны
были сказать, — опять-таки особенно мягко сказал председатель. — Отчество
как?
— Очень хорошо, — сказал председатель, очевидно довольный достигнутыми результатами. —
Так расскажите,
как было дело, — сказал он, облокачиваясь на спинку и кладя обе руки на стол. — Расскажите всё,
как было. Вы можете чистосердечным признанием облегчить свое положение.
В особенности развращающе действует на военных
такая жизнь потому, что если невоенный человек ведет
такую жизнь, он в глубине души не может не стыдиться
такой жизни. Военные же люди считают, что это
так должно
быть, хвалятся, гордятся
такою жизнью, особенно в военное время,
как это
было с Нехлюдовым, поступившим в военную службу после объявления войны Турции. «Мы готовы жертвовать жизнью на войне, и потому
такая беззаботная, веселая жизнь не только простительна, но и необходима для нас. Мы и ведем ее».
Нехлюдову хотелось спросить Тихона про Катюшу: что она?
как живет? не выходит ли замуж? Но Тихон
был так почтителен и вместе строг,
так твердо настаивал на том, чтобы самому поливать из рукомойника на руки воду, что Нехлюдов не решился спрашивать его о Катюше и только спросил про его внуков, про старого братцева жеребца, про дворняжку Полкана. Все
были живы, здоровы, кроме Полкана, который взбесился в прошлом году.
Он чувствовал, что влюблен, но не
так,
как прежде, когда эта любовь
была для него тайной, и он сам не решался признаться себе в том, что он любит, и когда он
был убежден в том, что любить можно только один paз, — теперь он
был влюблен, зная это и радуясь этому и смутно зная, хотя и скрывая от себя, в чем состоит любовь, и что из нее может выйти.
Дороги до церкви не
было ни на колесах ни на санях, и потому Нехлюдов, распоряжавшийся
как дома у тетушек, велел оседлать себе верхового,
так называемого «братцева» жеребца и, вместо того чтобы лечь спать, оделся в блестящий мундир с обтянутыми рейтузами, надел сверху шинель и поехал на разъевшемся, отяжелевшем и не перестававшем ржать старом жеребце, в темноте, по лужам и снегу, к церкви.
Он догнал ее еще раз, опять обнял и поцеловал в шею. Этот поцелуй
был совсем уже не
такой,
как те первых два поцелуя: один бессознательный за кустом сирени и другой нынче утром в церкви. Этот
был страшен, и она почувствовала это.
Шенбок пробыл только один день и в следующую ночь уехал вместе с Нехлюдовым. Они не могли дольше оставаться,
так как был уже последний срок для явки в полк.
В глубине, в самой глубине души он знал, что поступил
так скверно, подло, жестоко, что ему, с сознанием этого поступка, нельзя не только самому осуждать кого-нибудь, но смотреть в глаза людям, не говоря уже о том, чтобы считать себя прекрасным, благородным, великодушным молодым человеком,
каким он считал себя. А ему нужно
было считать себя
таким для того, чтобы продолжать бодро и весело жить. А для этого
было одно средство: не думать об этом.
Так он и сделал.
Тетушки говорили, что она испортилась и
была развращенная натура,
такая же,
как и мать.
Но вот теперь эта удивительная случайность напомнила ему всё и требовала от него признания своей бессердечности, жестокости, подлости, давших ему возможность спокойно жить эти десять лет с
таким грехом на совести. Но он еще далек
был от
такого признания и теперь думал только о том,
как бы сейчас не узналось всё, и она или ее защитник не рассказали всего и не осрамили бы его перед всеми.
— Купец
был уже в экстазе, — слегка улыбаясь, говорила Китаева, — и у нас продолжал
пить и угощать девушек; но
так как у него не достало денег, то он послал к себе в номер эту самую Любашу, к которой он получил предилекция, — сказала она, взглянув на подсудимую.
Председатель, который гнал дело
как мог скорее, чтобы
поспеть к своей швейцарке, хотя и знал очень хорошо, что прочтение этой бумаги не может иметь никакого другого следствия,
как только скуку и отдаление времени обеда, и что товарищ прокурора требует этого чтения только потому, что он знает, что имеет право потребовать этого, всё-таки не мог отказать и изъявил согласие. Секретарь достал бумагу и опять своим картавящим на буквы л и р унылым голосом начал читать...
Он отвергал показание Масловой о том, что Бочкова и Картинкин
были с ней вместе, когда она брала деньги, настаивая на том, что показание ее,
как уличенной отравительницы, не могло иметь веса. Деньги, 2500 рублей, говорил адвокат, могли
быть заработаны двумя трудолюбивыми и честными людьми, получавшими иногда в день по 3 и 5 рублей от посетителей. Деньги же купца
были похищены Масловой и кому-либо переданы или даже потеряны,
так как она
была не в нормальном состоянии. Отравление совершила одна Маслова.
Хотел он подпустить красноречия, сделав обзор того,
как была вовлечена в разврат Маслова мужчиной, который остался безнаказанным, тогда
как она должна
была нести всю тяжесть своего падения, но эта его экскурсия в область психологии совсем не вышла,
так что всем
было совестно.
Председатель говорил, а по бокам его члены с глубокомысленным видом слушали и изредка поглядывали на часы, находя его речь хотя и очень хорошею, т. е.
такою,
какая она должна
быть, но несколько длинною.
Такого же мнения
был и товарищ прокурора,
как и все вообще судейские и все бывшие в зале. Председатель кончил резюме.
Казалось, всё
было сказано. Но председатель никак не мог расстаться с своим правом говорить —
так ему приятно
было слушать внушительные интонации своего голоса — и нашел нужным еще сказать несколько слов о важности того права, которое дано присяжным, и о том,
как они должны с вниманием и осторожностью пользоваться этим правом и не злоупотреблять им, о том, что они принимали присягу, что они — совесть общества, и что тайна совещательной комнаты должна
быть священна, и т. д., и т. д.
И в его представлении происходило то обычное явление, что давно не виденное лицо любимого человека, сначала поразив теми внешними переменами, которые произошли за время отсутствия, понемногу делается совершенно
таким же,
каким оно
было за много лет тому назад, исчезают все происшедшие перемены, и перед духовными очами выступает только то главное выражение исключительной, неповторяемой духовной личности.
На второй вопрос о Бочковой, после долгих толков и разъяснений, ответили: «не виновна»,
так как не
было явных доказательств ее участия в отравлении, на что особенно налегал ее адвокат.
Когда же зашла речь об ее участии в отравлении, то горячий заступник ее, купец, сказал, что надо признать ее невиновной,
так как ей не зa чем
было отравлять его.
То, а не другое решение принято
было не потому, что все согласились, а, во-первых, потому, что председательствующий, говоривший
так долго свое резюме, в этот раз упустил сказать то, что он всегда говорил, а именно то, что, отвечая на вопрос, они могут сказать: «да—виновна, но без намерения лишить жизни»; во-вторых, потому, что полковник очень длинно и скучно рассказывал историю жены своего шурина; в-третьих, потому, что Нехлюдов
был так взволнован, что не заметил упущения оговорки об отсутствии намерения лишить жизни и думал, что оговорка: «без умысла ограбления» уничтожает обвинение; в-четвертых, потому, что Петр Герасимович не
был в комнате, он выходил в то время,
как старшина перечел вопросы и ответы, и, главное, потому, что все устали и всем хотелось скорей освободиться и потому согласиться с тем решением, при котором всё скорей кончается.
Нехлюдов посмотрел на подсудимых. Они, те самые, чья судьба решилась, всё
так же неподвижно сидели за своей решеткой перед солдатами. Маслова улыбалась чему-то. И в душе Нехлюдова шевельнулось дурное чувство. Перед этим, предвидя ее оправдание и оставление в городе, он
был в нерешительности,
как отнестись к ней; и отношение к ней
было трудно. Каторга же и Сибирь сразу уничтожали возможность всякого отношения к ней: недобитая птица перестала бы трепаться в ягдташе и напоминать о себе.
Хотя Нехлюдов хорошо знал и много paз и за обедом видал старого Корчагина, нынче как-то особенно неприятно поразило его это красное лицо с чувственными смакующими губами над заложенной за жилет салфеткой и жирная шея, главное — вся эта упитанная генеральская фигура. Нехлюдов невольно вспомнил то, что знал о жестокости этого человека, который, Бог знает для чего, —
так как он
был богат и знатен, и ему не нужно
было выслуживаться, — сек и даже вешал людей, когда
был начальником края.
Мисси очень хотела выйти замуж, и Нехлюдов
был хорошая партия. Кроме того, он нравился ей, и она приучила себя к мысли, что он
будет ее (не она
будет его, а он ее), и она с бессознательной, но упорной хитростью,
такою,
какая бывает у душевно больных, достигала своей цели. Она заговорила с ним теперь, чтобы вызвать его на объяснение.
— Ну, здравствуйте, мой друг, садитесь и рассказывайте, — сказала княгиня Софья Васильевна с своей искусной, притворной, совершенно похожей на натуральную, улыбкой, открывавшей прекрасные длинные зубы, чрезвычайно искусно сделанные, совершенно
такие же,
какими были настоящие. — Мне говорят, что вы приехали из суда в очень мрачном настроении. Я думаю, что это очень тяжело для людей с сердцем, — сказала она по-французски.
— Я совсем оставил ее, — сухо отвечал Нехлюдов, которому нынче неправдивость ее лести
была так же очевидна,
как и скрываемая ею старость. Он никак не мог настроить себя, чтобы
быть любезным.
Убедившись, что Нехлюдов не в духе, и нельзя его вовлечь в приятный и умный разговор, Софья Васильевна обратилась к Колосову с вопросом об его мнении о новой драме
таким тоном,
как будто это мнение Колосова должно
было решить всякие сомнения, и каждое слово этого мнения должно
быть увековечено.
Слушая то Софью Васильевну, то Колосова, Нехлюдов видел, во-первых, что ни Софье Васильевне ни Колосову нет никакого дела ни до драмы ни друг до друга, а что если они говорят, то только для удовлетворения физиологической потребности после еды пошевелить мускулами языка и горла; во-вторых, то, что Колосов,
выпив водки, вина, ликера,
был немного пьян, не
так пьян,
как бывают пьяны редко пьющие мужики, но
так,
как бывают пьяны люди, сделавшие себе из вина привычку.
Так же смутно представлялись ему и закрытые теперь шелком и бархатом плечи Софьи Васильевны,
какими они должны
быть в действительности, но представление это
было слишком страшно, и он постарался отогнать его.
Это
было тем более отвратительно, что в этой же комнате три месяца тому назад лежала эта женщина, ссохшаяся,
как мумия, и всё-таки наполнявшая мучительно тяжелым запахом, который ничем нельзя
было заглушить, не только всю комнату, но и весь дом.
«Ведь я любил ее, истинно любил хорошей, чистой любовью в эту ночь, любил ее еще прежде, да еще
как любил тогда, когда я в первый раз жил у тетушек и писал свое сочинение!» И он вспомнил себя
таким,
каким он
был тогда.
Различие между ним,
каким он
был тогда и
каким он
был теперь,
было огромно: оно
было такое же, если не большее, чем различие между Катюшей в церкви и той проституткой, пьянствовавшей с купцом, которую они судили нынче утром.
Как развязать отношения с Марьей Васильевной, с ее мужем
так, чтобы
было не стыдно смотреть в глаза ему и его детям?
Всегда после
таких пробуждений Нехлюдов составлял себе правила, которым намеревался следовать уже навсегда: писал дневник и начинал новую жизнь, которую он надеялся никогда уже не изменять, — turning a new leaf, [превернуть страницу,]
как он говорил себе. Но всякий раз соблазны мира улавливали его, и он, сам того не замечая, опять падал, и часто ниже того,
каким он
был прежде.
Женщина эта — мать мальчишки, игравшего с старушкой, и семилетней девочки, бывшей с ней же в тюрьме, потому что не с кем
было оставить их, —
так же,
как и другие, смотрела в окно, но не переставая вязала чулок и неодобрительно морщилась, закрывая глаза, на то, что говорили со двора проходившие арестанты.
— Конвойный, и то говорит: «это всё тебя смотреть ходят». Придет какой-нибудь: где тут бумага
какая или еще что, а я вижу, что ему не бумага нужна, а меня
так глазами и
ест, — говорила она, улыбаясь и
как бы в недоумении покачивая головой. — Тоже — артисты.
Так же трудно показалось нынче утром сказать всю правду Мисси. Опять нельзя
было начинать говорить, — это
было бы оскорбительно. Неизбежно должно
было оставаться,
как и во многих житейских отношениях, нечто подразумеваемое. Одно он решил нынче утром: он не
будет ездить к ним и скажет правду, если спросят его.
— Очень благодарю вас, Аграфена Петровна, за все заботы обо мне, но мне теперь не нужна
такая большая квартира и вся прислуга. Если же вы хотите помочь мне, то
будьте так добры распорядиться вещами, убрать их покамест,
как это делалось при мама. А Наташа приедет, она распорядится. (Наташа
была сестра Нехлюдова.)
Удивительное дело: с тех пор
как Нехлюдов понял, что дурен и противен он сам себе, с тех пор другие перестали
быть противными ему; напротив, он чувствовал и к Аграфене Петровне и к Корнею ласковое и уважительное чувство. Ему хотелось покаяться и перед Корнеем, но вид Корнея
был так внушительно-почтителен, что он не решился этого сделать.
В то время
как он подходил к этой комнате, присяжные уж выходили из нее, чтобы итти в залу заседания. Купец
был так же весел и
так же закусил и
выпил,
как и вчера, и,
как старого друга, встретил Нехлюдова. И Петр Герасимович не вызывал нынче в Нехлюдове никакого неприятного чувства своей фамильярностью и хохотом.
Дело велось точно
так же,
как и вчерашнее, со всем арсеналом доказательств, улик, свидетелей, присяги их, допросов, экспертов и перекрестных вопросов. Свидетель-городовой на вопросы председателя, обвинителя, защитника безжизненно отрубал: «
так точно-с», «не могу знать» и опять «
так точно»…, но, несмотря на его солдатское одурение и машинообразность, видно
было, что он жалел мальчика и неохотно рассказывал о своей поимке.
Так говорили свидетели, сам же обвиняемый во всем винился и,
как пойманный зверок, бессмысленно оглядываясь по сторонам, прерывающимся голосом рассказывал всё,
как было.