Неточные совпадения
Вспоминая вчерашний вечер, проведенный у Корчагиных, богатых и знаменитых людей, на дочери которых предполагалось
всеми, что он должен жениться, он вздохнул и, бросив выкуренную папироску, хотел достать из серебряного портсигара другую, но раздумал и, спустив с кровати гладкие белые ноги, нашел ими туфли, накинул на полные плечи шелковый халат и, быстро и тяжело ступая, пошел в соседнюю с спальней уборную,
всю пропитанную искусственным запахом элексиров, одеколона, фиксатуаров, духов.
Нехлюдов
вспомнил о
всех мучительных минутах, пережитых им по отношению этого человека:
вспомнил, как один раз он думал, что муж узнал, и готовился к дуэли с ним, в которой он намеревался выстрелить на воздух, и о той страшной сцене с нею, когда она в отчаянии выбежала в сад к пруду с намерением утопиться, и он бегал искать ее.
Получал ли Нехлюдов неприятное письмо от матери, или не ладилось его сочинение, или чувствовал юношескую беспричинную грусть, стоило только
вспомнить о том, что есть Катюша, и он увидит ее, и
всё это рассеивалось.
Когда он теперь
вспоминал Катюшу, то из
всех положений, в которых он видел ее, эта минута застилала
все другие.
Он пришел в столовую. Тетушки нарядные, доктор и соседка стояли у закуски.
Всё было так обыкновенно, но в душе Нехлюдова была буря. Он не понимал ничего из того, что ему говорили, отвечал невпопад и думал только о Катюше,
вспоминая ощущение этого последнего поцелуя, когда он догнал ее в коридоре. Он ни о чем другом не мог думать. Когда она входила в комнату, он, не глядя на нее, чувствовал
всем существом своим ее присутствие и должен был делать усилие над собой, чтобы не смотреть на нее.
И долго после этого он
всё ходил по своей комнате, и корчился, и даже прыгал, и вслух охал, как от физической боли, как только
вспоминал эту сцену.
— Да, как же, князь Нехлюдов? Очень приятно, мы уже встречались, — сказал председатель, пожимая руку и с удовольствием
вспоминая, как хорошо и весело он танцовал — лучше
всех молодых — в тот вечер, как встретился с Нехлюдовым. — Чем могу служить?
«Разумеется, удивительное и поразительное совпадение! И необходимо сделать
всё возможное, чтобы облегчить ее участь, и сделать это скорее. Сейчас же. Да, надо тут, в суде, узнать, где живет Фанарин или Микишин». Он
вспомнил двух известных адвокатов.
Хотя Нехлюдов хорошо знал и много paз и за обедом видал старого Корчагина, нынче как-то особенно неприятно поразило его это красное лицо с чувственными смакующими губами над заложенной за жилет салфеткой и жирная шея, главное —
вся эта упитанная генеральская фигура. Нехлюдов невольно
вспомнил то, что знал о жестокости этого человека, который, Бог знает для чего, — так как он был богат и знатен, и ему не нужно было выслуживаться, — сек и даже вешал людей, когда был начальником края.
«Нет, нет, — думал он, — освободиться надо, освободиться от
всех этих фальшивых отношений и с Корчагиными, и с Марьей Васильевной, и с наследством, и со
всем остальным… Да, подышать свободно. Уехать за границу — в Рим, заняться своей картиной… — Он
вспомнил свои сомнения насчет своего таланта. — Ну, да
всё равно, просто подышать свободно. Сначала в Константинополь, потом в Рим, только отделаться поскорее от присяжничества. И устроить это дело с адвокатом».
Он
вспомнил, как он когда-то гордился своей прямотой, как ставил себе когда-то правилом всегда говорить правду и действительно был правдив, и как он теперь был
весь во лжи — в самой страшной лжи, во лжи, признаваемой
всеми людьми, окружающими его, правдой.
И он
вспомнил свое вчерашнее намерение
всё сказать ее мужу, покаяться перед ним и выразить готовность на всякое удовлетворение. Но нынче утром это показалось ему не так легко, как вчера. «И потом зачем делать несчастным человека, если он не знает? Если он спросит, да, я скажу ему. Но нарочно итти говорить ему? Нет, это ненужно».
— И он живо
вспомнил основные положения Генри Джорджа и свое увлечение им и удивлялся на то, как он мог забыть
всё это.
Он не только
вспомнил, но почувствовал себя таким, каким он был тогда, когда он четырнадцатилетним мальчиком молился Богу, чтоб Бог открыл ему истину, когда плакал ребенком на коленях матери, расставаясь с ней и обещаясь ей быть всегда добрым и никогда не огорчать ее, — почувствовал себя таким, каким он был, когда они с Николенькой Иртеневым решали, что будут всегда поддерживать друг друга в доброй жизни и будут стараться сделать
всех людей счастливыми.
И тут же
вспомнил острог, бритые головы, камеры, отвратительный запах, цепи и рядом с этим — безумную роскошь своей и
всей городской, столичной, господской жизни.
Нехлюдов
вспомнил, что слышал, как этот Шенбок именно потому, что он прожил
всё свое состояние и наделал неоплатных долгов, был по какой-то особенной протекции назначен опекуном над состоянием старого богача, проматывавшего свое состояние, и теперь, очевидно, жил этой опекой.
Вспомнила она, как она в открытом, залитом вином красном шелковом платье, с красным бантом в спутанных волосах, измученная и ослабевшая и опьяненная, проводив гостей к двум часам ночи, подсела в промежуток танцев к худой, костлявой, прыщеватой аккомпаньяторше скрипача и стала жаловаться ей на свою тяжелую жизнь, и как эта аккомпаньяторша тоже говорила, что тяготится своим положением и хочет переменить его, и как к ним подошла Клара, и как они вдруг решили
все три бросить эту жизнь.
— Сенат не имеет права сказать этого. Если бы Сенат позволял себе кассировать решения судов на основании своего взгляда на справедливость самих решений, не говоря уже о том, что Сенат потерял бы всякую точку опоры и скорее рисковал бы нарушать справедливость, чем восстановлять ее, — сказал Селенин,
вспоминая предшествовавшее дело, — не говоря об этом, решения присяжных потеряли бы
всё свое значение.
И от этого у него всегда были грустные глаза. И от этого, увидав Нехлюдова, которого он знал тогда, когда
все эти лжи еще не установились в нем, он
вспомнил себя таким, каким он был тогда; и в особенности после того как он поторопился намекнуть ему на свое религиозное воззрение, он больше чем когда-нибудь почувствовал
всё это «не то», и ему стало мучительно грустно. Это же самое — после первого впечатления радости увидать старого приятеля — почувствовал и Нехлюдов.
И ответы на эти вопросы в эту светлую петербургскую ночь, видневшуюся сквозь неплотно опущенную штору, были неопределенные.
Всё спуталось в его голове. Он вызвал в себе прежнее настроение и
вспомнил прежний ход мыслей; но мысли эти уже не имели прежней силы убедительности.
Он стал
вспоминать: гадости не было, поступка не было дурного, но были мысли, дурные мысли о том, что
все его теперешние намерения — женитьбы на Катюше и отдачи земли крестьянам — , что
всё это неосуществимые мечты, что
всего этого он не выдержит, что
всё это искусственно, неестественно, а надо жить, как жил.
Нехлюдов вскочил, протирая глаза, и
вспомнил, где он и
всё то, что было в нынешнее утро.
«Вот он, le vrai grand monde», думал Нехлюдов,
вспоминая фразу, сказанную князем Корчагиным, и
весь этот праздный, роскошный мир Корчагиных с их ничтожными жалкими интересами.
Нехлюдов
вспомнил цепи, бритые головы, побои, разврат, умирающего Крыльцова, Катюшу со
всем ее прошедшим. И ему стало завидно и захотелось себе такого же изящного, чистого, как ему казалось теперь, счастья.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. После? Вот новости — после! Я не хочу после… Мне только одно слово: что он, полковник? А? (С пренебрежением.)Уехал! Я тебе
вспомню это! А
все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас». Вот тебе и сейчас! Вот тебе ничего и не узнали! А
все проклятое кокетство; услышала, что почтмейстер здесь, и давай пред зеркалом жеманиться: и с той стороны, и с этой стороны подойдет. Воображает, что он за ней волочится, а он просто тебе делает гримасу, когда ты отвернешься.
Вошла — и
все я
вспомнила: // Свечами воску ярого // Обставлен, среди горенки // Дубовый стол стоял, // На нем гробочек крохотный // Прикрыт камчатной скатертью, // Икона в головах…
Батрачка безответная // На каждого, кто чем-нибудь // Помог ей в черный день, //
Всю жизнь о соли думала, // О соли пела Домнушка — // Стирала ли, косила ли, // Баюкала ли Гришеньку, // Любимого сынка. // Как сжалось сердце мальчика, // Когда крестьянки
вспомнили // И спели песню Домнину // (Прозвал ее «Соленою» // Находчивый вахлак).
Вспомнили только что выехавшего из города старого градоначальника и находили, что хотя он тоже был красавчик и умница, но что, за
всем тем, новому правителю уже по тому одному должно быть отдано преимущество, что он новый.
На другой день, проснувшись рано, стали отыскивать"языка". Делали
все это серьезно, не моргнув. Привели какого-то еврея и хотели сначала повесить его, но потом
вспомнили, что он совсем не для того требовался, и простили. Еврей, положив руку под стегно, [Стегно́ — бедро.] свидетельствовал, что надо идти сначала на слободу Навозную, а потом кружить по полю до тех пор, пока не явится урочище, называемое Дунькиным вра́гом. Оттуда же, миновав три повёртки, идти куда глаза глядят.