Неточные совпадения
Вообще
все эти разговоры, даже и теперь,
вспоминаю с приятностью.
Даже про Крафта
вспоминал с горьким и кислым чувством за то, что тот меня вывел сам в переднюю, и так было вплоть до другого дня, когда уже
все совершенно про Крафта разъяснилось и сердиться нельзя было.
Только по приезде в Петербург, недели две спустя, я вдруг
вспомнил о
всей этой сцене, —
вспомнил, и до того мне стало вдруг стыдно, что буквально слезы стыда потекли по щекам моим.
Я
вспомнил Версилова и рассмеялся; да и
весь я был в сияющем расположении духа.
Я пустился домой; в моей душе был восторг.
Все мелькало в уме, как вихрь, а сердце было полно. Подъезжая к дому мамы, я
вспомнил вдруг о Лизиной неблагодарности к Анне Андреевне, об ее жестоком, чудовищном слове давеча, и у меня вдруг заныло за них
всех сердце! «Как у них у
всех жестко на сердце! Да и Лиза, что с ней?» — подумал я, став на крыльцо.
— Хохоча над тобой, сказал! — вдруг как-то неестественно злобно подхватила Татьяна Павловна, как будто именно от меня и ждала этих слов. — Да деликатный человек, а особенно женщина, из-за одной только душевной грязи твоей в омерзение придет. У тебя пробор на голове, белье тонкое, платье у француза сшито, а ведь
все это — грязь! Тебя кто обшил, тебя кто кормит, тебе кто деньги, чтоб на рулетках играть, дает?
Вспомни, у кого ты брать не стыдишься?
Но мне было
все равно, и если бы тут был и Матвей, то я наверно бы отвалил ему целую горсть золотых, да так и хотел, кажется, сделать, но, выбежав на крыльцо, вдруг
вспомнил, что я его еще давеча отпустил домой.
Тут я вдруг
вспомнил о Катерине Николавне, и что-то опять мучительно, как булавкой, кольнуло меня в сердце, и я
весь покраснел. Я, естественно, не мог быть в ту минуту добрым.
Спасало лишь чувство: я знал, что Лиза несчастна, что мама несчастна, и знал это чувством, когда
вспоминал про них, а потому и чувствовал, что
все, что случилось, должно быть нехорошо.
Скажу правду, что и
весь предыдущий день, несмотря на
все чрезвычайные впечатления мои, я поминутно
вспоминал о выигрыше у Зерщикова.
Я был бесконечно изумлен; эта новость была
всех беспокойнее: что-то вышло, что-то произошло, что-то непременно случилось, чего я еще не знаю! Я вдруг мельком
вспомнил, как Версилов промолвил мне вчера: «Не я к тебе приду, а ты ко мне прибежишь». Я полетел к князю Николаю Ивановичу, еще более предчувствуя, что там разгадка. Васин, прощаясь, еще раз поблагодарил меня.
«Мама, мама», — шептал я,
вспоминая, и
всю грудь мою сжимало, как в тисках.
Мальчик, как
вспомнил про
все, вскрикнул, бросился к воде, прижал себе к обеим грудкам по кулачку, посмотрел в небеса (видели, видели!) — да бух в воду!
А кончилось
все так, что и теперь там напреж
всего вспоминают.
Он осекся и опять уставился в меня с теми же вытаращенными глазами и с тою же длинною, судорожною, бессмысленно-вопрошающей улыбкой, раздвигавшейся
все более и более. Лицо его постепенно бледнело. Что-то вдруг как бы сотрясло меня: я
вспомнил вчерашний взгляд Версилова, когда он передавал мне об аресте Васина.
Почему он, вместо нее, не
вспомнил тогда о маме,
все ждавшей его в Кенигсберге, — осталось для меня невыясненным…
— Скажите, как могли вы согласиться прийти сюда? — спросил он вдруг, как бы
вспомнив о главном. — Мое приглашение и мое
все письмо — нелепость… Постойте, я еще могу угадать, каким образом вышло, что вы согласились прийти, но — зачем вы пришли — вот вопрос? Неужто вы из одного только страху пришли?
— Ну что, если мы встретимся когда-нибудь совсем друзьями и будем
вспоминать и об этой сцене с светлым смехом? — проговорил он вдруг; но
все черты лица его дрожали, как у человека, одержимого припадком.
Вспоминаю, что, пробудясь, я некоторое время лежал на диване как ошеломленный, стараясь сообразить и припомнить и притворясь, что
все еще сплю.
— Аркадий Макарович, мы оба, я и благодетель мой, князь Николай Иванович, приютились у вас. Я считаю, что мы приехали к вам, к вам одному, и оба просим у вас убежища.
Вспомните, что почти
вся судьба этого святого, этого благороднейшего и обиженного человека в руках ваших… Мы ждем решения от вашего правдивого сердца!
Он берет тогда ее фотографию, ту самую, которую он в тот вечер целовал, смотрит на нее со слезами, целует,
вспоминает, подзывает нас
всех к себе, но говорит в такие минуты мало…
Неточные совпадения
Анна Андреевна. После? Вот новости — после! Я не хочу после… Мне только одно слово: что он, полковник? А? (С пренебрежением.)Уехал! Я тебе
вспомню это! А
все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас». Вот тебе и сейчас! Вот тебе ничего и не узнали! А
все проклятое кокетство; услышала, что почтмейстер здесь, и давай пред зеркалом жеманиться: и с той стороны, и с этой стороны подойдет. Воображает, что он за ней волочится, а он просто тебе делает гримасу, когда ты отвернешься.
Вошла — и
все я
вспомнила: // Свечами воску ярого // Обставлен, среди горенки // Дубовый стол стоял, // На нем гробочек крохотный // Прикрыт камчатной скатертью, // Икона в головах…
Батрачка безответная // На каждого, кто чем-нибудь // Помог ей в черный день, //
Всю жизнь о соли думала, // О соли пела Домнушка — // Стирала ли, косила ли, // Баюкала ли Гришеньку, // Любимого сынка. // Как сжалось сердце мальчика, // Когда крестьянки
вспомнили // И спели песню Домнину // (Прозвал ее «Соленою» // Находчивый вахлак).
Вспомнили только что выехавшего из города старого градоначальника и находили, что хотя он тоже был красавчик и умница, но что, за
всем тем, новому правителю уже по тому одному должно быть отдано преимущество, что он новый.
На другой день, проснувшись рано, стали отыскивать"языка". Делали
все это серьезно, не моргнув. Привели какого-то еврея и хотели сначала повесить его, но потом
вспомнили, что он совсем не для того требовался, и простили. Еврей, положив руку под стегно, [Стегно́ — бедро.] свидетельствовал, что надо идти сначала на слободу Навозную, а потом кружить по полю до тех пор, пока не явится урочище, называемое Дунькиным вра́гом. Оттуда же, миновав три повёртки, идти куда глаза глядят.