Неточные совпадения
«Да! она не простит и не может простить. И
всего ужаснее то, что виной
всему я, — виной я, а не виноват. В этом-то
вся драма, — думал он. — Ах, ах, ах!» приговаривал он с отчаянием,
вспоминая самые тяжелые для себя впечатления из этой ссоры.
Была пятница, и в столовой часовщик Немец заводил часы. Степан Аркадьич
вспомнил свою шутку об этом аккуратном плешивом часовщике, что Немец «сам был заведен на
всю жизнь, чтобы заводить часы», — и улыбнулся. Степан Аркадьич любил хорошую шутку. «А может быть, и образуется! Хорошо словечко: образуется, подумал он. Это надо рассказать».
Татарин,
вспомнив манеру Степана Аркадьича не называть кушанья по французской карте, не повторял за ним, но доставил себе удовольствие повторить
весь заказ по карте: «суп прентаньер, тюрбо сос Бомарше, пулард а лестрагон, маседуан де фрюи….» и тотчас, как на пружинах, положив одну переплетенную карту и подхватив другую, карту вин, поднес ее Степану Аркадьичу.
Она живо
вспомнила это мужественное, твердое лицо, это благородное спокойствие и светящуюся во
всем доброту ко
всем;
вспомнила любовь к себе того, кого она любила, и ей опять стало радостно на душе, и она с улыбкой счастия легла на подушку.
Кити молча улыбалась. «Но как же она прошла через это? Как бы я желала знать
весь ее роман», подумала Кити,
вспоминая непоэтическую наружность Алексея Александровича, ее мужа.
— Ах, много! И я знаю, что он ее любимец, но всё-таки видно, что это рыцарь… Ну, например, она рассказывала, что он хотел отдать
всё состояние брату, что он в детстве еще что-то необыкновенное сделал, спас женщину из воды. Словом, герой, — сказала Анна, улыбаясь и
вспоминая про эти двести рублей, которые он дал на станции.
Вспоминал он, как брат в университете и год после университета, несмотря на насмешки товарищей, жил как монах, в строгости исполняя
все обряды религии, службы, посты и избегая всяких удовольствий, в особенности женщин; и потом как вдруг его прорвало, он сблизился с самыми гадкими людьми и пустился в самый беспутный разгул.
— А как я
вспоминаю ваши насмешки! — продолжала княгиня Бетси, находившая особенное удовольствие в следовании за успехом этой страсти. — Куда это
все делось! Вы пойманы, мой милый.
Обдумав
всё, полковой командир решил оставить дело без последствий, но потом ради удовольствия стал расспрашивать Вронского о подробностях его свиданья и долго не мог удержаться от смеха, слушая рассказ Вронского о том, как затихавший титулярный советник вдруг опять разгорался,
вспоминая подробности дела, и как Вронский, лавируя при последнем полуслове примирения, ретировался, толкая вперед себя Петрицкого.
Еще в первое время по возвращении из Москвы, когда Левин каждый раз вздрагивал и краснел,
вспоминая позор отказа, он говорил себе: «так же краснел и вздрагивал я, считая
всё погибшим, когда получил единицу за физику и остался на втором курсе; так же считал себя погибшим после того, как испортил порученное мне дело сестры. И что ж? — теперь, когда прошли года, я
вспоминаю и удивляюсь, как это могло огорчать меня. То же будет и с этим горем. Пройдет время, и я буду к этому равнодушен».
С каждою неделей он
всё реже
вспоминал о Кити.
Он уже входил, ступая во
всю ногу, чтобы не шуметь, по отлогим ступеням террасы, когда вдруг
вспомнил то, что он всегда забывал, и то, что составляло самую мучительную сторону его отношений к ней, — ее сына с его вопрошающим, противным, как ему казалось, взглядом.
Это не человек, а машина, и злая машина, когда рассердится, — прибавила она,
вспоминая при этом Алексея Александровича со
всеми подробностями его фигуры, манеры говорить и его характера и в вину ставя ему
всё, что только могла она найти в нем нехорошего, не прощая ему ничего зa ту страшную вину, которою она была пред ним виновата.
Она
вспоминала свое усилие в первое время, чтобы преодолеть отвращение, которое она испытывала к нему, как и ко
всем чахоточным, и старания, с которыми она придумывала, что сказать ему.
«Да, —
вспоминала она, что-то было ненатуральное в Анне Павловне и совсем непохожее на ее доброту, когда она третьего дня с досадой сказала: «Вот,
всё дожидался вас, не хотел без вас пить кофе, хотя ослабел ужасно».
Но только что он
вспоминал о том, что он делает, и начинал стараться сделать лучше, тотчас же он испытывал
всю тяжесть труда, и ряд выходил дурен.
Хотя и хлопотливо было смотреть за
всеми детьми и останавливать их шалости, хотя и трудно было
вспомнить и не перепутать
все эти чулочки, панталончики, башмачки с разных ног и развязывать, расстегивать и завязывать тесемочки и пуговки.
— Сережа? Что Сережа? — оживляясь вдруг, спросила Анна,
вспомнив в первый paз зa
всё утро о существовании своего сына.
— Может быть. Но ты
вспомни, что я сказал тебе. И еще: женщины
все материальнее мужчин. Мы делаем из любви что-то огромное, а они всегда terre-à-terre. [будничны.]
Очень может быть, что благовидное лицо бабы в калошках много содействовало тому впечатлению благоустройства, которое произвел на Левина этот крестьянский дом, но впечатление это было так сильно, что Левин никак не мог отделаться от него. И
всю дорогу от старика до Свияжского нет-нет и опять
вспоминал об этом хозяйстве, как будто что-то в этом впечатлении требовало его особенного внимания.
Я уверен, что Франклин чувствовал себя так же ничтожным и так же не доверял себе,
вспоминая себя
всего.
Упоминание Агафьи Михайловны о том самом, о чем он только что думал, огорчило и оскорбило его. Левин нахмурился и, не отвечая ей, сел опять за свою работу, повторив себе
всё то, что он думал о значении этой работы. Изредка только он прислушивался в тишине к звуку спиц Агафьи Михайловны и,
вспоминая то, о чем он не хотел
вспоминать, опять морщился.
— Да, но что же делать девушке, у которой нет семьи? — вступился Степан Аркадьич,
вспоминая о Чибисовой, которую он
всё время имел в виду, сочувствуя Песцову и поддерживая его.
— Красивее. Я тоже венчалась вечером, — отвечала Корсунская и вздохнула,
вспомнив о том, как мила она была в этот день, как смешно был влюблен ее муж и как теперь
всё другое.
Она
вспоминала не одну себя, но
всех женщин, близких и знакомых ей; она
вспомнила о них в то единственное торжественное для них время, когда они, так же как Кити, стояли под венцом с любовью, надеждой и страхом в сердце, отрекаясь от прошедшего и вступая в таинственное будущее.
В числе этих
всех невест, которые приходили ей на память, она
вспомнила и свою милую Анну, подробности о предполагаемом разводе которой она недавно слышала.
— Так вот как, — начал Вронский, чтобы начать какой-нибудь разговор. — Так ты поселился здесь? Так ты
всё занимаешься тем же? — продолжал он,
вспоминая, что ему говорили, что Голенищев писал что-то…
Одно успокоительное рассуждение о своем поступке пришло ей тогда в первую минуту разрыва, и, когда она
вспомнила теперь обо
всем прошедшем, она
вспомнила это одно рассуждение.
«Женатый заботится о мирском, как угодить жене, неженатый заботится о Господнем, как угодить Господу», говорит апостол Павел, и Алексей Александрович, во
всех делах руководившийся теперь Писанием, часто
вспоминал этот текст. Ему казалось, что, с тех пор как он остался без жены, он этими самыми проектами более служил Господу, чем прежде.
И точно такое же чувство стыда и раскаяния он испытывал теперь, перебирая
всё свое прошедшее с нею и
вспоминая неловкие слова, которыми он после долгих колебаний сделал ей предложение.
О матери Сережа не думал
весь вечер, но, уложившись в постель, он вдруг
вспомнил о ней и помолился своими словами о том, чтобы мать его завтра, к его рожденью, перестала скрываться и пришла к нему.
Кроме того, в девочке
всё было еще ожидания, а Сережа был уже почти человек, и любимый человек; в нем уже боролись мысли, чувства; он понимал, он любил, он судил ее, думала она,
вспоминая его слова и взгляды.
Она ни разу не
вспоминала о нем
всё это утро.
— Одно…. это прежняя пассия Вареньки, — сказала она, по естественной связи мысли
вспомнив об этом. — Я хотела сказать как-нибудь Сергею Ивановичу, приготовить его. Они,
все мужчины. — прибавила она, — ужасно ревнивы к нашему прошедшему.
Сколько он ни
вспоминал женщин и девушек, которых он знал, он не мог
вспомнить девушки, которая бы до такой степени соединяла
все, именно
все качества, которые он, холодно рассуждая, желал видеть в своей жене.
Обратный путь был так же весел, как и путь туда. Весловский то пел, то
вспоминал с наслаждением свои похождения у мужиков, угостивших его водкой и сказавших ему: «не обсудись»; то свои ночные похождения с орешками и дворовою девушкой и мужиком, который спрашивал его, женат ли он, и, узнав, что он не женат, сказал ему: «А ты на чужих жен не зарься, а пуще
всего домогайся, как бы свою завести». Эти слова особенно смешили Весловского.
— Я хотел… — Он замолчал было, но вдруг,
вспомнив Кити и
всё, что было, решительно глядя ему в глаза, сказал: — я велел вам закладывать лошадей.
«Потом болезни детей, этот страх вечный; потом воспитание, гадкие наклонности (она
вспомнила преступление маленькой Маши в малине), ученье, латынь, —
всё это так непонятно и трудно.
Загублена
вся жизнь!» Ей опять вспомнилось то, что сказала молодайка, и опять ей гадко было
вспомнить про это; но она не могла не согласиться, что в этих словах была и доля грубой правды.
— Хорошо, я поговорю. Но как же она сама не думает? — сказала Дарья Александровна, вдруг почему-то при этом
вспоминая странную новую привычку Анны щуриться. И ей вспомнилось, что Анна щурилась, именно когда дело касалось задушевных сторон жизни. «Точно она на свою жизнь щурится, чтобы не
всё видеть», подумала Долли. — Непременно, я для себя и для нее буду говорить с ней, — отвечала Дарья Александровна на его выражение благодарности.
— Немец уже взялся было за карман, где у него был карандаш в книжечке, в которой он
всё вычислял, но,
вспомнив, что он сидит за обедом и заметив холодный взгляд Вронского, воздержался.
Потом она
вспомнила его, что он тут,
весь, со своими руками, глазами.
Он сказал это не думая, только чтоб утешить ее. Но когда он, взглянув на нее, увидал, что эти правдивые милые глаза вопросительно устремлены на него, он повторил то же уже от
всей души. «Я решительно забываю ее», подумал он. И он
вспомнил то, что так скоро ожидало их.
― Я думаю, что выслать его за границу
всё равно, что наказать щуку, пустив ее в воду, ― сказал Левин. Уже потом он
вспомнил, что эта, как будто выдаваемая им за свою, мысль, услышанная им от знакомого, была из басни Крылова и что знакомый повторил эту мысль из фельетона газеты.
Не переставая думать об Анне, о
всех тех самых простых разговорах, которые были с нею, и
вспоминая при этом
все подробности выражения ее лица,
всё более и более входя в ее положение и чувствуя к ней жалость, Левин приехал домой.
Только уж потом он
вспомнил тишину ее дыханья и понял
всё, что происходило в ее дорогой, милой душе в то время, как она, не шевелясь, в ожидании величайшего события в жизни женщины, лежала подле него.
Он поспешно вскочил, не чувствуя себя и не спуская с нее глаз, надел халат и остановился,
всё глядя на нее. Надо было итти, но он не мог оторваться от ее взгляда. Он ли не любил ее лица, не знал ее выражения, ее взгляда, но он никогда не видал ее такою. Как гадок и ужасен он представлялся себе,
вспомнив вчерашнее огорчение ее, пред нею, какою она была теперь! Зарумянившееся лицо ее, окруженное выбившимися из-под ночного чепчика мягкими волосами, сияло радостью и решимостью.
Но ему во
всё это время было неловко и досадно, он сам не знал отчего: оттого ли, что ничего не выходило из каламбура: «было дело до Жида, и я дожида-лся», или от чего-нибудь другого. Когда же наконец Болгаринов с чрезвычайною учтивостью принял его, очевидно торжествуя его унижением, и почти отказал ему, Степан Аркадьич поторопился как можно скорее забыть это. И, теперь только
вспомнив, покраснел.
И он
вспомнил то робкое, жалостное выражение, с которым Анна, отпуская его, сказала: «Всё-таки ты увидишь его. Узнай подробно, где он, кто при нем. И Стива… если бы возможно! Ведь возможно?» Степан Аркадьич понял, что означало это: «если бы возможно» — если бы возможно сделать развод так, чтоб отдать ей сына… Теперь Степан Аркадьич видел, что об этом и думать нечего, но всё-таки рад был увидеть племянника.
Степан Аркадьич был в упадке духа, что редко случалось с ним, и долго не мог заснуть.
Всё, что он ни
вспоминал,
всё было гадко, но гаже
всего, точно что-то постыдное, вспоминался ему вечер у графини Лидии Ивановны.