Неточные совпадения
— «
Вот и живи хорошей, нравственной жизнью, — думал он, глядя на сияющего, здорового, веселого
и добродушного председателя, который, широко расставляя локти, красивыми белыми руками расправлял густые
и длинные седеющие бакенбарды по обеим сторонам шитого воротника, — «он всегда доволен
и весел,
а я мучаюсь».
— Правую руку поднимите,
а персты сложите так
вот, — сказал он медленно старческим голосом, поднимая пухлую руку с ямочками над каждым пальцем
и складывая эти пальцы в щепоть.
— Ведь я знаю, всё это — вино;
вот я завтра скажу смотрителю, он вас проберет. Я слышу — пахнет, — говорила надзирательница. — Смотрите, уберите всё,
а то плохо будет, — разбирать вас некогда. По местам
и молчать.
—
Вот не думала, не гадала, — тихо сказала Маслова. — Другие что делают —
и ничего,
а я ни за что страдать должна.
«Он в освещенном вагоне, на бархатном кресле сидит, шутит, пьет,
а я
вот здесь, в грязи, в темноте, под дождем
и ветром — стою
и плачу», подумала Катюша, остановилась
и, закинув голову назад
и схватившись за нее руками, зарыдала.
«В-третьих, в заключительном слове своем председатель, вопреки категорического требования 1 пункта 801 статьи Устава уголовного судопроизводства, не разъяснил присяжным заседателям, из каких юридических элементов слагается понятие о виновности
и не сказал им, что они имеют право, признав доказанным факт дачи Масловою яду Смелькову, не вменить ей это деяние в вину за отсутствием у нее умысла на убийство
и таким образом признать ее виновною не в уголовном преступлении,
а лишь в проступке — неосторожности, последствием коей, неожиданным для Масловой, была смерть купца», Это
вот главное.
—
Вот кабы прежде адвокат бы хороший… — перебила она его. —
А то этот мой защитник дурачок совсем был. Всё мне комплименты говорил, — сказала она
и засмеялась. — Кабы тогда знали, что я вам знакома, другое б было.
А то что? Думают все — воровка.
Такая старушка чудесная,
а вот ни за что сидит,
и она
и сын;
и все знают, что они не виноваты,
а их обвинили, что подожгли,
и сидят.
— Правда, это по случаю, — сказал помощник смотрителя, — за бесписьменность взяли этих людей,
и надо было отослать их в их губернию,
а там острог сгорел,
и губернское правление отнеслось к нам, чтобы не посылать к ним.
Вот мы всех из других губерний разослали,
а этих держим.
Из всех выделился высокий благообразный крестьянин лет пятидесяти. Он разъяснил Нехлюдову, что они все высланы
и заключены в тюрьму за то, что у них не было паспортов. Паспорта же у них были, но только просрочены недели на две. Всякий год бывали так просрочены паспорта,
и ничего не взыскивали,
а нынче взяли да
вот второй месяц здесь держат, как преступников.
— Что ж, али что не ладно? — спросила Федосья, своими ясными голубыми глазами любовно глядя на Маслову. —
А вот нам к чаю, —
и она стала укладывать калачи на полочку.
—
А ты лесу дай, — сзади вступился маленький, невзрачный мужичок. — Я хотел летось загородить, так ты меня на три месяца затурил вшей кормить в зàмок.
Вот и загородил.
— Так
и делаем;
вот одного в работники отдал, да у вашей милости деньжонок взял. Еще до заговенья всё забрали,
а подати не плачены.
— Да так живем,
вот, как видишь. Изба завалиться хочет, того гляди убьет кого.
А старик говорит —
и эта хороша.
Вот и живем — царствуем, — говорила бойкая старуха, нервно подергиваясь головой. —
Вот сейчас обедать соберу. Рабочий народ кормить стану.
— Захотелось нашу мужицкую еду посмотреть? Дотошный ты, барин, посмотрю я на тебя. Всё ему знать надо. Сказывала — хлеб с квасом,
а еще щи, снытки бабы вчера принесли;
вот и щи, апосля того — картошки.
— Так что это не так просто, как кажется, — сказал Нехлюдов. —
И об этом не мы одни,
а многие люди думают.
И вот есть один американец, Джордж, так он
вот как придумал.
И я согласен с ним.
—
А плата должна быть такая, чтобы было не дорого
и не дешево… Если дорого, то не выплатят,
и убытки будут,
а если дешево, все станут покупать друг у друга, будут торговать землею.
Вот это самое я хотел сделать у вас.
—
Вот хорошо-то, что поймал тебя!
А то никого в городе нет. Ну, брат,
а ты постарел, — говорил он, выходя из пролетки
и расправляя плечи. — Я только по походке
и узнал тебя. Ну, что ж, обедаем вместе? Где у вас тут кормят порядочно?
— Да ведь народ бедствует.
Вот я сейчас из деревни приехал. Разве это надо, чтоб мужики работали из последних сил
и не ели досыта,
а чтобы мы жили в страшной роскоши, — говорил Нехлюдов, невольно добродушием тетушки вовлекаемый в желание высказать ей всё, что он думал.
—
А спасенье есть.
Вот оно, легкое, радостное. Спасенье это — пролитая за нас кровь единственного сына Бога, отдавшего себя за нас на мучение. Его мучение, его кровь спасает нас. Братья
и сестры, — опять со слезами в голосе заговорил он, — возблагодарим Бога, отдавшего единственного сына в искупление за род человеческий. Святая кровь его…
— Уж позволь мне знать лучше тебя, — продолжала тетка. — Видите ли, — продолжала она, обращаясь к Нехлюдову, — всё вышло оттого, что одна личность просила меня приберечь на время его бумаги,
а я, не имея квартиры, отнесла ей.
А у ней в ту же ночь сделали обыск
и взяли
и бумаги
и ее
и вот держали до сих пор, требовали, чтоб она сказала, от кого получила.
Так
вот в исследовании вопроса о том, зачем все эти столь разнообразные люди были посажены в тюрьмы,
а другие, точно такие же люди ходили на воле
и даже судили этих людей,
и состояло четвертое дело, занимавшее в это время Нехлюдова.
— Что отчего так? Что помирают от солнечного удара?
А так, сидя без движения, без света всю зиму,
и вдруг на солнце, да в такой день, как нынче, да идут толпою, притока воздуха нет.
Вот и удар.
—
А умный, так
и того лучше, — сказал старик. —
А вот этим не займается? — прибавил он, указывая глазами на парочку — мужа с женой, очевидно фабричных, сидевших на другой стороне прохода.
— Что, барин? Что пьем-то мы? Как работаем — никто не видит,
а вот как пьем — все видят. Заработал —
и пью
и супругу потчую.
И больше никаких.
—
Вот так-то, — продолжал фабричный, — то хороша-хороша,
а то
и заскрипит, как телега немазанная. Мавра, так я говорю?
—
Вот так-то, хороша-хороша, да до поры до времени,
а попади ей вожжа под хвост, она то сделает, что
и вздумать нельзя… Верно я говорю. Вы меня, барин, извините. Я выпил, ну, что же теперь делать… — сказал фабричный
и стал укладываться спать, положив голову на колени улыбающейся жены.
Нехлюдов посидел несколько времени с стариком, который рассказал ему про себя, что он печник, 53 года работает
и склал на своем веку печей что
и счету нет,
а теперь собирается отдохнуть, да всё некогда. Был
вот в городе, поставил ребят на дело,
а теперь едет в деревню домашних проведать. Выслушав рассказ старика, Нехлюдов встал
и пошел на то место, которое берег для него Тарас.
— Ну,
вот и князь наш объявился, — сказал он, ставя чайник среди чашек
и передавая хлеб Масловой. — Чудесные штуки мы накупили, — проговорил он, скидывая полушубок
и швыряя его через головы в угол нар. — Маркел молока
и яиц купил; просто бал нынче будет.
А Кирилловна всё свою эстетическую чистоту наводит, — сказал он улыбаясь, глядя на Ранцеву. — Ну, теперь заваривай чай, — обратился он к ней.
— Да, — сказал он вдруг. — Меня часто занимает мысль, что
вот мы идем вместе, рядом с ними, — с кем с «ними»? С теми самыми людьми, за которых мы
и идем.
А между тем мы не только не знаем, но
и не хотим знать их.
А они, хуже этого, ненавидят нас
и считают своими врагами.
Вот это ужасно.
— Ты говоришь — звери.
А вот сейчас Нехлюдов рассказывал о таком поступке, — раздражительно сказал Крыльцов,
и он рассказал про то, как Макар рискует жизнью, спасая земляка. — Это-то уже не зверство,
а подвиг.
—
А, каково? — сказала Марья Павловна. — Влюблен, совсем влюблен.
Вот уж чего никогда не ожидала бы, чтобы Владимир Симонсон влюбился таким самым глупым, мальчишеским влюблением. Удивительно
и, по правде скажу, огорчительно, — заключила она, вздохнув.
— Да, поэт, фантазер, такие люди не выдерживают одиночки, — сказал Новодворов. — Я
вот, когда попадал в одиночку, не позволял воображению работать,
а самым систематическим образом распределял свое время. От этого всегда
и переносил хорошо.
— Оттого
и разные веры, что людям верят,
а себе не верят.
И я людям верил
и блудил, как в тайге; так заплутался, что не чаял выбраться.
И староверы,
и нововеры,
и субботники,
и хлысты,
и поповцы,
и беспоповцы,
и австрияки,
и молокане,
и скопцы. Всякая вера себя одна восхваляет.
Вот все
и расползлись, как кутята [Кутята — щенки.] слепые. Вер много,
а дух один.
И в тебе,
и во мне,
и в нем. Значит, верь всяк своему духу,
и вот будут все соединены. Будь всяк сам себе,
и все будут заедино.
— Ну-с, так
вот что: вы у кого? у Дюка? Ну,
и там скверно.
А вы приходите обедать, — сказал генерал, отпуская Нехлюдова, — в пять часов. Вы по-английски говорите?
— Ну,
вот и прекрасно. Сюда, видите ли, приехал англичанин, путешественник. Он изучает ссылку
и тюрьмы в Сибири. Так
вот он у нас будет обедать,
и вы приезжайте. Обедаем в пять,
и жена требует исполнительности. Я вам тогда
и ответ дам
и о том, как поступить с этой женщиной,
а также о больном. Может быть,
и можно будет оставить кого-нибудь при нем.
«Да, не было воли Отца, чтобы они погибли,
а вот они гибнут сотнями, тысячами.
И нет средств спасти их», — подумал он.