Неточные совпадения
«Ах, как хорошо!»
подумала Наташа, и когда
Соня с Николаем вышли из комнаты, она пошла за ними и вызвала к себе Бориса.
Ростов видел, что всё это было хорошо придумано ими.
Соня и вчера поразила его своею красотой. Нынче, увидав ее мельком, она ему показалась еще лучше. Она была прелестная 16-тилетняя девочка, очевидно страстно его любящая (в этом он не сомневался ни на минуту). Отчего же ему было не любить ее теперь, и не жениться даже,
думал Ростов, но… теперь столько еще других радостей и занятий! «Да, они это прекрасно придумали»,
подумал он, «надо оставаться свободным».
Когда он
думал о
Соне в это новое пребывание в Москве, он говорил себе: «Э! еще много, много таких будет и есть там, где-то, мне еще неизвестных.
Ростов замечал что-то новое между Долоховым и
Соней; но он не определял себе, какие это были новые отношения. «Они там все влюблены в кого-то»,
думал он про
Соню и Наташу. Но ему было не так, как прежде, ловко с
Соней и Долоховым, и он реже стал бывать дома.
«Да иначе и не могла поступить моя
Соня!»
подумал Николай.
Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и
думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и
Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты».
«
Соня?» —
подумала она, глядя на спящую, свернувшуюся кошечку с ее огромною косой.
«Да, может быть, я и люблю бедную девушку — говорил сам себе Николай, — чтó ж, мне пожертвовать чувством и честью для состояния? Удивляюсь, как маменька могла мне сказать это. Оттого что
Соня бедна, то я и не могу любить ее, —
думал он, — не могу отвечать на ее верную, преданную любовь. А уж наверное с ней я буду счастливее, чем с какою нибудь куклой Жюли. Я не могу приказывать своему чувству», — говорил он сам себе. «Ежели я люблю
Соню, то чувство мое сильнее и выше всего для меня».
Соня прошла в буфет с рюмкой через залу. Наташа взглянула на нее, на щель в буфетной двери и ей показалось, что она вспоминает то, что из буфетной двери в щель падал свет и что
Соня прошла с рюмкой. «Да и это было точь в точь также»,
подумала Наташа.
—
Соня, ты поди разбуди его, — сказала Наташа. — Скажи, что я его зову петь. — Она посидела,
подумала о том, что́ это значит, что́ всё это было и, не разрешив этого вопроса и нисколько не сожалея о том, опять в воображении своем перенеслась к тому времени, когда она была с ним вместе, и он влюбленными глазами смотрел на нее.
— Знаешь, я
думаю, — сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и
Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что-нибудь новое, — что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, чтó было еще прежде, чем я была на свете…
Соня, слушая,
думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько-нибудь быть столь обворожительною, как ее кузина.
«Это прежде была
Соня»,
подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее, и улыбнулся.
«Совсем другая, и всё та же»,
думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой.
Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
— «И как может
Соня так ровно, так спокойно любить Николиньку, и ждать так долго и терпеливо»!
подумала она, глядя на входившую, тоже одетую, с веером в руках
Соню.
Одной старой графине Наташа в состоянии была бы ночью в постели рассказать всё, что́ она
думала.
Соня, она знала, с своим строгим и цельным взглядом, или ничего бы не поняла, или ужаснулась бы ее признанию. Наташа одна сама с собой старалась разрешить то, что̀ ее мучило.
Прочтя письмо, Наташа села к письменному столу, чтобы написать ответ: «Chère princesse», [Милая княжна,] быстро, механически написала она и остановилась. «Что́ ж дальше могла написать она после всего того, что́ было вчера? Да, да, всё это было, и теперь уж всё другое»,
думала она, сидя над начатым письмом. «Надо отказать ему? Неужели надо? Это ужасно!»… И чтобы не
думать этих страшных мыслей, она пошла к
Соне и с ней вместе стала разбирать узоры.
Так вот что́ значило ее взволнованное, решительное и неестественное лицо третьего дня, и вчера, и нынче»,
думала Соня; «но не может быть, чтоб она любила его!
— Но ты
подумай, что́ ты делаешь, — говорила
Соня, — я не могу этого так оставить. Эти тайные письма… Как ты могла его допустить до этого? — говорила она с ужасом и с отвращением, которое она с трудом скрывала.
— Но зачем эти тайны? Отчего же он не ездит в дом? — спрашивала
Соня. — Отчего он прямо не ищет твоей руки? Ведь князь Андрей дал тебе полную свободу, ежели уж так; но я не верю этому. Наташа, ты
подумала, какие могут быть тайные причины?
— Подожди,
Соня, ты всё поймешь. Увидишь, какой он человек. Ты не
думай дурное ни про меня, ни про него.
«Она убежит с ним!»
думала Соня.
«Да, это верно, она бежит с ним, — но что́ мне делать?»
думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое-то страшное намерение.
«Но так или иначе»,
думала Соня, стоя в темном коридоре; «теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство»,
думала она.
— Ну пускай спит, — сказала Марья Дмитриевна, уходя из комнаты,
думая, что она спит. Но Наташа не спала и остановившимися раскрытыми глазами из бледного лица прямо смотрела перед собою. Всю эту ночь Наташа не спала, и не плакала, и не говорила с
Соней, несколько раз встававшею и подходившею к ней.
Граф, судя по мнимой болезни, по расстройству дочери, по сконфуженным лицам
Сони и Марьи Дмитриевны, ясно видел, что в его отсутствие должно было что-нибудь случиться; но ему так страшно было
думать, что что-нибудь постыдное случилось с его любимою дочерью, он так любил свое веселое спокойствие, что он избегал расспросов и всё старался уверить себя, что ничего особенного не было и только тужил о том, что по случаю ее нездоровья откладывался их отъезд в деревню.
После его свиданья с княжной Марьей, хотя образ жизни его наружно оставался тот же, но все прежние удовольствия потеряли для него свою прелесть и он часто
думал о княжне Марье; но он никогда не
думал о ней так, как он без исключения
думал о всех барышнях, встречавшихся ему в свете, не так, как он долго и когда-то с восторгом
думал о
Соне.
Мечтания о
Соне имели в себе что-то веселое, игрушечное. Но
думать о княжне Марье всегда было трудно и немного страшно.
«Мне слишком тяжело было
думать, что я могу быть причиной горя или раздора в семействе, которое меня облагодетельствовало», — писала она, — «и любовь моя имеет одною целью счастье тех, кого я люблю; и потому я умоляю вас, Nicolas, считать себя свободным и знать, что, несмотря ни на чтò, никто сильнее не может вас любить, как ваша
Соня».
Соня была взволнована не меньше своей подруги и ее страхом и горем, и своими личными, никому не высказанными мыслями. Она рыдая целовала, утешала Наташу. «Только бы он был жив!»
думала она. Поплакав, поговорив и отерев слезы, обе подруги подошли к двери князя Андрея. Наташа, осторожно отворив двери, заглянула в комнату.
Соня рядом с ней стояла у полуотворенной двери.
— Он внизу, Наташа с ним, — отвечала
Соня краснея. — Пошли узнать. Вы, я
думаю, устали, княжна?
— Мы ничего не знали, когда ехали из Москвы. Я не смела спросить про него. И вдруг
Соня сказала мне, что он с нами. Я ничего не
думала, не могла представить себе, в каком он положении; мне только надо было видеть его, быть с ним, — говорила она, дрожа и задыхаясь. И не давая перебивать себя, она рассказала то, чего она еще никогда, никому не рассказывала: всё то, чтò она пережила в те три недели их путешествия и жизни в Ярославле.
Графиня Марья чувствовала вполне вину своего мужа; чувствовала и свою вину перед
Соней;
думала, что ее состояние имело влияние на выбор Николая, не могла ни в чем упрекнуть
Соню, желала любить ее; но не только не любила, а часто находила против нее в своей душе злые чувства и не могла преодолеть их.