Неточные совпадения
Так складывалась в голове m-lle Bourienne вся ее будущая
история, в самое то
время как она разговаривала с ним о Париже.
Как в часах результат сложного движения бесчисленных различных колес и блоков есть только медленное и уравномеренное движение стрелки, указывающей
время, так и результатом всех сложных человеческих движений этих 160 000 русских и французов — всех страстей, желаний, раскаяний, унижений, страданий, порывов гордости, страха, восторга этих людей — был только проигрыш Аустерлицкого сражения, так называемого сражения трех императоров, т. е. медленное передвижение всемирно-исторической стрелки на циферблате
истории человечества.
Каждый человек живет для себя, пользуется свободой для достижения своих личных целей и чувствует всем существом своим, что он может сейчас сделать или не сделать такое-то действие; но как скоро он сделает его, так действие это, совершенное в известный момент
времени, становится невозвратимым и делается достоянием
истории, в которой оно имеет не свободное, а предопределенное значение.
Так капитан рассказал трогательную
историю своей любви к одной обворожительной 35-ти летней маркизе и в то же
время к прелестному, невинному, 17-ти летнему ребенку, дочери обворожительной маркизы.
Так было (по
истории) с древнейших
времен и до настоящего
времени. Все войны Наполеона служат подтверждением этого правила. По степени поражения австрийских войск, Австрия лишается своих прав, и увеличиваются права и силы Франции. Победа французов под Иеной и Ауерштетом уничтожает самостоятельное существование Пруссии.
Ежели бы
история удержала старое воззрение, она бы сказала: Божество, в награду или в наказание своему народу, дало Наполеону власть и руководило его волей для достижения своих божественных целей. И ответ был бы полный и ясный. Можно было веровать или не веровать в божественное значение Наполеона; но для верующего в него, во всей
истории этого
времени, всё бы было понятно и не могло бы быть ни одного противоречия.
Напрасно подумали бы, что это есть насмешка, — каррикатура исторических описаний. Напротив, это есть самое мягкое выражение тех противоречивых и не отвечающих на вопросы ответов, которые дает вся
история, от составителей мемуаров и
историй отдельных государств до общих
историй и нового рода
историй культуры того
времени.
Наука прàва рассматривает государство и власть, как древние рассматривали огонь, как что-то абсолютно существующее. Для
истории же государство и власть суть только явления точно так же, как для физики нашего
времени огонь есть не стихия, а явление.
От этого-то основного различия воззрения
истории и науки прàва происходит то, что наука прàва может рассказать подробно о том, как, по ее мнению, надо бы устроить власть и чтó такое есть власть, неподвижно существующая вне
времени; но на вопросы исторические о значении видоизменяющейся во
времени власти, она не может ответить ничего.
Теория их, годная для первобытных и мирных периодов
истории, в приложении к сложным и бурным периодам жизни народов, во
время которых возникают одновременно и борются между собой различные власти, имеет то неудобство, что историк легитимист будет доказывать, что Конвент, Директория и Бонапарт были только нарушение власти, а республиканец и бонапартист будут доказывать: один, что Конвент, а другой, что Империя была настоящею властью, а что всё остальное было нарушение власти.
История культуры объяснит нам побуждения и условия жизни и мысли писателя или реформатора. Мы узнаем, что Лютер имел вспыльчивый характер и говорил такие-то речи: узнаем, что Руссо был недоверчив и писал такие-то книжки; но не узнаем мы, отчего после реформации резались народы и отчего, во
время французской революции, люди казнили друг друга.
Ежели Божество отдает приказание, выражает свою волю, как то нам показывает
история древних, то выражение этой воли не зависит от
времени и ничем не вызвано, так как Божество ничем не связано с событием.
Но точно так же, как предмет всякой науки есть проявление этой неизвестной сущности жизни, сама же эта сущность может быть только предметом метафизики, — точно так же проявление силы свободы людей в пространстве,
времени и зависимости от причин составляет предмет
истории; сама же свобода есть предмет метафизики.
История рассматривает проявления свободы человека в связи с внешним миром во
времени и в зависимости от причин, т. е. определяет эту свободу законами разума, и потому
история только на столько есть наука, на сколько эта свобода определена этими законами.
Для
истории существуют линии движения человеческих воль, один конец которых скрывается в неведомом, а на другом конце которых движется в пространстве, во
времени и в зависимости от причин сознание свободы людей в настоящем.
Так же долго и упорно идет борьба в настоящее
время между старым и новым воззрением на
историю и точно так же богословие стоит на страже за старый взгляд и обвиняет новый в разрушении откровения.
Точно так же теперь, как Вольтер в свое
время, непризванные защитники закона необходимости употребляют закон необходимости, как орудие против религии; тогда как, точно так же, как и закон Коперника в астрономии, — закон необходимости в
истории не только не уничтожает, но даже утверждает ту почву, на которой строятся государственные и церковные учреждения.
Как для астрономии трудность признания движения земли состояла в том, чтобы отказаться от непосредственного чувства неподвижности земли и такого же чувства движения планет, так и для
истории трудность признания подчиненности личности законам пространства,
времени и причин состоит в том, чтобы отказаться от непосредственного чувства независимости своей личности.
Но, как в астрономии новое воззрение говорило: «правда, мы не чувствуем движения земли, но, допустив ее неподвижность, мы приходим к бессмыслице; допустив же движение, которого мы не чувствуем, мы приходим к законам», так и в
истории новое воззрение говорит: «правда, мы не чувствуем нашей зависимости, но, допустив нашу свободу, мы приходим к бессмыслице; допустив же свою зависимость от внешнего мира,
времени и причин, приходим к законам».
Неточные совпадения
Главное препятствие для его бессрочности представлял, конечно, недостаток продовольствия, как прямое следствие господствовавшего в то
время аскетизма; но, с другой стороны,
история Глупова примерами совершенно положительными удостоверяет нас, что продовольствие совсем не столь необходимо для счастия народов, как это кажется с первого взгляда.
Давно уже имел я намерение написать
историю какого-нибудь города (или края) в данный период
времени, но разные обстоятельства мешали этому предприятию.
Cемен Константинович Двоекуров градоначальствовал в Глупове с 1762 по 1770 год. Подробного описания его градоначальствования не найдено, но, судя по тому, что оно соответствовало первым и притом самым блестящим годам екатерининской эпохи, следует предполагать, что для Глупова это было едва ли не лучшее
время в его
истории.
Строился новый город на новом месте, но одновременно с ним выползало на свет что-то иное, чему еще не было в то
время придумано названия и что лишь в позднейшее
время сделалось известным под довольно определенным названием"дурных страстей"и"неблагонадежных элементов". Неправильно было бы, впрочем, полагать, что это"иное"появилось тогда в первый раз; нет, оно уже имело свою
историю…
"Несмотря на добродушие Менелая, — говорил учитель
истории, — никогда спартанцы не были столь счастливы, как во
время осады Трои; ибо хотя многие бумаги оставались неподписанными, но зато многие же спины пребыли невыстеганными, и второе лишение с лихвою вознаградило за первое…"