Неточные совпадения
— Долли,
что я могу сказать?… Одно: прости, прости… Вспомни,
разве девять лет жизни не могут искупить минуты, минуты…
— Я помню про детей и поэтому всё в мире сделала бы, чтобы спасти их; но я сама не знаю,
чем я спасу их: тем ли,
что увезу от отца, или тем,
что оставлю с развратным отцом, — да, с развратным отцом… Ну, скажите, после того…
что было,
разве возможно нам жить вместе?
Разве это возможно? Скажите же,
разве это возможно? — повторяла она, возвышая голос. — После того как мой муж, отец моих детей, входит в любовную связь с гувернанткой своих детей…
— Он при мне звал ее на мазурку, — сказала Нордстон, зная,
что Кити поймет, кто он и она. — Она сказала:
разве вы не танцуете с княжной Щербацкой?
—
Разве я не знаю,
что я дурно поступил? Но кто причиной,
что я поступил так?
—
Разве вы не знаете,
что вы для меня вся жизнь; но спокойствия я не знаю и не могу вам дать. Всего себя, любовь… да. Я не могу думать о вас и о себе отдельно. Вы и я для меня одно. И я не вижу впереди возможности спокойствия ни для себя, ни для вас. Я вижу возможность отчаяния, несчастия… или я вижу возможность счастья, какого счастья!..
Разве оно не возможно? — прибавил он одними губами; но она слышала.
На мгновение лицо ее опустилось, и потухла насмешливая искра во взгляде; но слово «люблю» опять возмутило ее. Она подумала: «любит?
Разве он может любить? Если б он не слыхал,
что бывает любовь, он никогда и не употреблял бы этого слова. Он и не знает,
что такое любовь».
— Я вижу,
что случилось что-то.
Разве я могу быть минуту спокоен, зная,
что у вас есть горе, которого я не разделяю? Скажите ради Бога! — умоляюще повторил он.
— Так
что ж!
разве это не важно? — сказал Сергей Иванович, задетый за живое и тем,
что брат его находил неважным то,
что его занимало, и в особенности тем,
что он, очевидно, почти не слушал его.
—
Что ты говоришь?
Разве может быть сомнение в пользе образования? Если оно хорошо для тебя, то и для всякого.
Разве я не знаю вперед,
что мои друзья никогда не допустят меня до дуэли — не допустят того, чтобы жизнь государственного человека, нужного России, подверглась опасности?
Она чувствовала,
что слезы выступают ей на глаза. «
Разве я могу не любить его? — говорила она себе, вникая в его испуганный и вместе обрадованный взгляд. — И неужели он будет заодно с отцом, чтобы казнить меня? Неужели не пожалеет меня?» Слезы уже текли по ее лицу, и, чтобы скрыть их, она порывисто встала и почти выбежала на террасу.
Разве я могу не показать,
что я знаю то,
что она сказала мне?
— Ну, какое ваше дело! Мало вы
разве и так мужиков наградили! И то говорят: ваш барин от царя за то милость получит. И чудно:
что вам о мужиках заботиться?
― Анна! Ты оскорбляешь меня.
Разве ты не веришь мне?
Разве я не сказал тебе,
что у меня нет мысли, которую бы я не открыл тебе?
—
Разве он здесь? — сказал Левин и хотел спросить про Кити. Он слышал,
что она была в начале зимы в Петербурге у своей сестры, жены дипломата, и не знал, вернулась ли она или нет, но раздумал расспрашивать. «Будет, не будет — всё равно».
«Неужели будет приданое и всё это?—подумал Левин с ужасом. — А впрочем,
разве может приданое, и благословенье, и всё это —
разве это может испортить мое счастье? Ничто не может испортить!» Он взглянул на Кити и заметил,
что ее нисколько, нисколько не оскорбила мысль о приданом. «Стало быть, это нужно», подумал он.
— Но он видит это и знает. И
разве ты думаешь,
что он не менее тебя тяготится этим? Ты мучишься, он мучится, и
что же может выйти из этого? Тогда как развод развязывает всё, — не без усилия высказал Степан Аркадьич главную мысль и значительно посмотрел на нее.
— Я спрашивала доктора: он сказал,
что он не может жить больше трех дней. Но
разве они могут знать? Я всё-таки очень рада,
что уговорила его, — сказала она, косясь на мужа из-за волос. — Всё может быть, — прибавила она с тем особенным, несколько хитрым выражением, которое на ее лице всегда бывало, когда она говорила о религии.
— Да
разве это дурно,
что она влюблена в Каренина?
— Если вы спрашиваете моего совета, — сказала она, помолившись и открывая лицо, — то я не советую вам делать этого.
Разве я не вижу, как вы страдаете, как это раскрыло ваши раны? Но, положим, вы, как всегда, забываете о себе. Но к
чему же это может повести? К новым страданиям с вашей стороны, к мучениям для ребенка? Если в ней осталось что-нибудь человеческое, она сама не должна желать этого. Нет, я не колеблясь не советую, и, если вы разрешаете мне, я напишу к ней.
— Да
чем же? — с тою же улыбкой продолжала Кити. —
Разве ты тоже не делаешь для других? И твои хутора, и твое хозяйство, и твоя книга?…
Это важно», говорил себе Сергей Иванович, чувствуя вместе с тем,
что это соображение для него лично не могло иметь никакой важности, а
разве только портило в глазах других людей его поэтическую роль.
— Было, — сказала она дрожащим голосом. — Но, Костя, ты не видишь
разве,
что не я виновата? Я с утра хотела такой тон взять, но эти люди… Зачем он приехал? Как мы счастливы были! — говорила она, задыхаясь от рыданий, которые поднимали всё ее пополневшее тело.
Так
что и вывести детей я не могу сама, а
разве с помощью других, с унижением.
— Да, да, — отвернувшись и глядя в открытое окно, сказала Анна. — Но я не была виновата. И кто виноват?
Что такое виноват?
Разве могло быть иначе? Ну, как ты думаешь? Могло ли быть, чтобы ты не была жена Стивы?
—
Разве невозможен развод? Мне говорили,
что муж твой согласен.
— Я только хочу сказать,
что могут встретиться дела необходимые. Вот теперь мне надо будет ехать в Москву, по делу дома… Ах, Анна, почему ты так раздражительна?
Разве ты не знаешь,
что я не могу без тебя жить?
— Разумеется, ты хотел остаться и остался. Ты делаешь все,
что ты хочешь. Но зачем ты говоришь мне это? Для
чего? — говорила она, всё более разгорячаясь. —
Разве кто-нибудь оспаривает твои права? Но ты хочешь быть правым, и будь прав.
— Да о
чем мы? — сказал он, ужаснувшись пред выражением ее отчаянья и опять перегнувшись к ней и взяв ее руку и целуя ее. — За
что?
Разве я ищу развлечения вне дома?
Разве я не избегаю общества женщин?
— Знаешь, на меня нашло почти вдохновение, — говорила она. — Зачем ждать здесь развода?
Разве не все равно в деревне? Я не могу больше ждать. Я не хочу надеяться, не хочу ничего слышать про развод. Я решила,
что это не будет больше иметь влияния на мою жизнь. И ты согласен?
Никогда еще не проходило дня в ссоре. Нынче это было в первый раз. И это была не ссора. Это было очевидное признание в совершенном охлаждении.
Разве можно было взглянуть на нее так, как он взглянул, когда входил в комнату за аттестатом? Посмотреть на нее, видеть,
что сердце ее разрывается от отчаяния, и пройти молча с этим равнодушно-спокойным лицом? Он не то
что охладел к ней, но он ненавидел ее, потому
что любил другую женщину, — это было ясно.
—
Разве можно другому рассказывать то,
что чувствуешь?
Разве я не знаю,
что он не стал бы обманывать меня,
что он не имеет видов на Сорокину,
что он не влюблен в Кити,
что он не изменит мне?
«И
разве не то же делают все теории философские, путем мысли странным, несвойственным человеку, приводя его к знанию того,
что он давно знает и так верно знает,
что без того и жить бы не мог?
Разве не видно ясно в развитии теории каждого философа,
что он вперед знает так же несомненно, как и мужик Федор, и ничуть не яснее его главный смысл жизни и только сомнительным умственным путем хочет вернуться к тому,
что всем известно?»
Лежа на спине, он смотрел теперь на высокое, безоблачное небо. «
Разве я не знаю,
что это — бесконечное пространство, и
что оно не круглый свод? Но как бы я ни щурился и ни напрягал свое зрение, я не могу видеть его не круглым и не ограниченным, и, несмотря на свое знание о бесконечном пространстве, я несомненно прав, когда я вижу твердый голубой свод, я более прав,
чем когда я напрягаюсь видеть дальше его».
— Нет,
разве я говорил,
что я не чувствую? Я только говорил,
что я разочаровался.
«
Разве я не знаю,
что звезды не ходят? — спросил он себя, глядя на изменившую уже свое положение к высшей ветке березы яркую планету. — Но я, глядя на движение звезд, не могу представить себе вращения земли, и я прав, говоря,
что звезды ходят».