Необыкновенно было то, что его все не только любили, но и все прежде несимпатичные, холодные, равнодушные люди восхищаясь им, покорялись ему во всем, нежно и деликатно
обходились с его чувством и разделяли его убеждение, что он был счастливейшим в мире человеком, потому что невеста его была верх совершенства.
Неточные совпадения
— Очень можно, куда угодно-с, —
с презрительным достоинством сказал Рябинин, как бы желая дать почувствовать, что для других могут быть затруднения, как и
с кем
обойтись, но для него никогда и ни в чем не может быть затруднений.
Он сказал это, но теперь, обдумывая, он видел ясно, что лучше было бы
обойтись без этого; и вместе
с тем, говоря это себе, боялся — не дурно ли это?
Они возобновили разговор, шедший за обедом: о свободе и занятиях женщин. Левин был согласен
с мнением Дарьи Александровны, что девушка, не вышедшая замуж, найдет себе дело женское в семье. Он подтверждал это тем, что ни одна семья не может
обойтись без помощницы, что в каждой, бедной и богатой семье есть и должны быть няньки, наемные или родные.
Художник Михайлов, как и всегда, был за работой, когда ему принесли карточки графа Вронского и Голенищева. Утро он работал в студии над большою картиной. Придя к себе, он рассердился на жену за то, что она не умела
обойтись с хозяйкой, требовавшею денег.
На счастье Левина, старая княгиня прекратила его страдания тем, что сама встала и посоветовала Кити итти спать. Но и тут не
обошлось без нового страдания для Левина. Прощаясь
с хозяйкой, Васенька опять хотел поцеловать ее руку, но Кити, покраснев,
с наивною грубостью, за которую ей потом выговаривала мать, сказала, отстраняя руку...
Когда Левин разменял первую сторублевую бумажку на покупку ливрей лакею и швейцару, он невольно сообразил, что эти никому ненужные ливреи, но неизбежно необходимые, судя по тому, как удивились княгиня и Кити при намеке, что без ливреи можно
обойтись, — что эти ливреи будут стоить двух летних работников, то есть около трехсот рабочих дней от Святой до заговень, и каждый день тяжкой работы
с раннего утра до позднего вечера, — и эта сторублевая бумажка еще шла коло̀м.
— А вот на что, — отвечал ему Базаров, который владел особенным уменьем возбуждать к себе доверие в людях низших, хотя он никогда не потакал им и
обходился с ними небрежно, — я лягушку распластаю да посмотрю, что у нее там внутри делается; а так как мы с тобой те же лягушки, только что на ногах ходим, я и буду знать, что и у нас внутри делается.
Он обращался фамильярно и грубо с Обломовым, точно так же, как шаман грубо и фамильярно
обходится с своим идолом: он и обметает его, и уронит, иногда, может быть, и ударит с досадой, но все-таки в душе его постоянно присутствует сознание превосходства натуры этого идола над своей.
От Райского она не пряталась больше. Он следил за ней напрасно, ничего не замечал и впадал в уныние. Она не получала и не писала никаких таинственных писем,
обходилась с ним ласково, но больше была молчалива, даже грустна.
— И прекрасно сделали. Я непременно сам доложу, — сказал барон, совсем непохоже выражая сострадание на своем веселом лице. — Очень трогательно. Очевидно, она была ребенок, муж грубо
обошелся с нею, это оттолкнуло ее, и потом пришло время, они полюбили… Да, я доложу.
Неточные совпадения
Стародум(обнимая неохотно г-жу Простакову). Милость совсем лишняя, сударыня! Без нее мог бы я весьма легко
обойтись. (Вырвавшись из рук ее, обертывается на другую сторону, где Скотинин, стоящий уже
с распростертыми руками, тотчас его схватывает.) Это к кому я попался?
Стародум. Детям? Оставлять богатство детям? В голове нет. Умны будут — без него
обойдутся; а глупому сыну не в помощь богатство. Видал я молодцов в золотых кафтанах, да
с свинцовой головою. Нет, мой друг! Наличные деньги — не наличные достоинства. Золотой болван — все болван.
Чем кто ближе
с ним сходился, тому он скорее всех насаливал: распускал небылицу, глупее которой трудно выдумать, расстроивал свадьбу, торговую сделку и вовсе не почитал себя вашим неприятелем; напротив, если случай приводил его опять встретиться
с вами, он
обходился вновь по-дружески и даже говорил: «Ведь ты такой подлец, никогда ко мне не заедешь».
Ему казалось, что и важничал Федор Федорович уже чересчур, что имел он все замашки мелких начальников, как-то: брать на замечанье тех, которые не являлись к нему
с поздравленьем в праздники, даже мстить всем тем, которых имена не находились у швейцара на листе, и множество разных тех грешных принадлежностей, без которых не
обходится ни добрый, ни злой человек.
— Не только драньем вихров, но даже и помелом было бы полезно
обойтись с иными дураками. Я не о покойнике теперь говорю! — отрезала Катерина Ивановна провиантскому.