Неточные совпадения
Мать его, высокая и полная женщина, почти старушка, с нежным и кротким лицом, сохранившим еще следы
былой красоты, в сбившемся, по обыкновению, чуть-чуть набок черном кружевном чепце, прикрывавшем темные, начинавшие серебриться волосы, как-то особенно горячо и порывисто обняла сына после того, как он поцеловал эту милую белую
руку с красивыми длинными пальцами,
на одном из которых блестели два обручальных кольца.
— Ну, очень рад… Можете идти… Вы подвахтенный в пятой вахте, у мичмана Лопатина. Вам с полуночи до четырех
на вахту… Помните, что опаздывать
на вахту нельзя… За это
будет строго взыскиваться! — внушительно прибавил старший офицер, протягивая
руку.
— Особенно ты, Федотов, смотри… не зверствуй… У тебя
есть эта привычка непременно искровянить матроса… Я тебя не первый день знаю… Ишь ведь у тебя, у дьявола, ручища! — прибавил старший офицер, бросая взгляд
на действительно огромную, жилистую, всю в смоле,
руку боцмана, теребившую штанину.
Но тотчас же его снова дернуло
на койке, и он должен
был схватиться
рукой за стойку, чтобы не упасть.
Но едва только Ашанин стал
на ноги, придерживаясь, чтобы не упасть, одной
рукой за койку, как внезапно почувствовал во всем своем существе нечто невыразимо томительное и бесконечно больное и мучительное. Голова, казалось, налита
была свинцом, в виски стучало, в каюте не хватало воздуха, и
было душно, жарко и пахло, казалось, чем-то отвратительным. Ужасная тошнота, сосущая и угнетающая, словно бы вытягивала всю душу и наводила смертельную тоску.
Володя не спускал глаз с мачты. У него теперь в
руках был бинокль, и он мог уже разглядеть эти истомленные, страдальческие лица, эти зацепеневшие
на вантах фигуры, эти протянутые
руки. Всех
было человек двадцать.
И подарки и карточки (несколько штук их назначалось товарищам в морском корпусе)
были отправлены вместе с громадным письмом в Петербург, а за два дня до ухода из Гревзенда и Володя получил толстый конверт с знакомым почерком родной материнской
руки и, полный радости и умиления, перечитывал эти строки длинного письма, которое перенесло его в маленькую квартиру
на Офицерской и заставило
на время жить жизнью своих близких.
Он
был счастлив, что все там благополучно, что все здоровы — и няня не жалуется
на ломоту в
руках, и дядя не ворчит
на ревматизм; он жалел, что не может повидать всех своих, но если бы ему предложили теперь вернуться в Петербург и остаться там, он ни за что не принял бы такого предложения.
Он
был в вывороченном тулупе, с картонной короной
на голове, с длинной седой бородой из белой пакли и с трезубцем в
руках.
Он совершенно спокойно плыл с кругом в
руках, улыбающийся и веселый в своем белом кителе, высоко подняв свою белокурую красивую голову. Но у всех стоявших
на мостике лица
были полны ужаса. Еще десять минут тому назад за кормой видели несколько громадных акул, плывших за корветом. Что если они где-нибудь близко?..
Володя захватил с собой мохнатое полотенце и вышел
на веранду. Она уже
была полна жильцами. Каждый сидел в своем лонгшезе у столика, и все — счастливцы! —
были в самых легких тропических костюмах: мужчины — в блузах и широких шароварах из тонкой ткани, надетой прямо
на тело, и в бабушах
на босую ногу, а дамы — в просторных кобайо и соронго. Почти все давно уже отпили свой кофе или какао и полулежали в лонгшезах с газетами и книгами в
руках или дремали.
У него
была повязка
на голове и
рука на перевязи.
Пьяный, вероятно, обиделся и, ни слова не говоря, съездил по уху полисмена, повергнув почтенного блюстителя порядка в изумление, которым матрос не преминул воспользоваться: он вырвался из крепкой
руки полисмена и в минуту уже
был на баркасе.
Полисмен Уйрида начал довольно обстоятельный рассказ
на не совсем правильном английском языке об обстоятельствах дела: о том, как русский матрос
был пьян и
пел «более чем громко» песни, — «а это
было, господин судья, в воскресенье, когда христианину надлежит проводить время более прилично», — как он, по званию полисмена, просил русского матроса
петь не так громко, но русский матрос не хотел понимать ни слов, ни жестов, и когда он взял его за
руку, надеясь, что русский матрос после этого подчинится распоряжению полиции, «этот человек, — указал полисмен пальцем
на «человека», хлопавшего напротив глазами и дивившегося всей этой странной обстановке, — этот человек без всякого с моей стороны вызова, что подтвердят и свидетели, хватил меня два раза по лицу…
— Шел я это, вашескобродие,
на пристань из кабака и
был я, вашескобродие, выпимши… Однако шел сам, потому от капитана приказ —
на корвет являться как следует,
на своих ногах… А этот вот самый арап, вашескобродие, привязался… Лопотал, лопотал что-то по-своему — поди разбери… А затем за
руку взял… я и подумай: беспременно в участок сволокет… За что, мол?.. Ну, я и треснул арапа, это точно, вашескобродие… Отпираться не
буду… А больше нечего говорить, вашескобродие, и другой вины моей не
было.
В 1848 году, когда по всему миру пронеслась весть об открытии золота в Калифорнии, этот швед
был штурманом
на купеческом судне. Он соблазнился желанием быстро разбогатеть и, охваченный золотой горячкой, бежал со своего корабля и добрался до только что возникавшего С.-Франциско, тогда еще беспорядочного поселка, или, вернее, лагеря, куда со всех стран стекались разные авантюристы, жаждавшие быстрой наживы, разный сброд, надеявшийся
на свои мускулистые
руки.
Это, однако же, не помешало появиться дня через два забавной карикатуре
на русских моряков. Они представлялись входящими в магазин готового платья (конечно, адрес магазина и его владельца
были пропечатаны самым крупным шрифтом) оборванными, в помятых шляпах и выходили оттуда щегольски одетыми с иголочки франтами, в цилиндрах набекрень и с тросточками в
руках. А внизу подпись: «Вот что значит побывать в знаменитом магазине готового платья Джефри Уильстока и К°, Монгомерри Стрит, 14».
Прежде
на благодатном острове, климат которого, благодаря его положению среди океана, один из лучших в мире, не
было никаких болезней, и люди умирали от старости, если преждевременно не погибали в пастях акул,
на ловлю которых они отправлялись в океан и там, бросившись с лодчонки в воду, ныряли с ножами в
руках, храбро нападая
на хищников, мясо которых незаслуженно прежде ценили.
Я
был мичманом
на пароходе,
на котором Корнев во время войны, когда неприятельский флот
был уже в Черном море, ходил
на разведки, ежеминутно подвергаясь опасности попасться в
руки неприятеля…
Темная, чудная ночь помешала видеть не совсем твердые шаги гостей, да и капитан предусмотрительно не приказал устраивать торжественных проводов и, кажется,
был очень доволен, когда гости после многократных пожатий его
руки, наконец, уехали
на катере,
на руле которого сидел Володя. Он все время почти должен
был отвечать
на разные вопросы королевы, тогда как остальные пассажиры сладко дремали и проснулись только тогда, когда Ашанин, слегка дернув за плечо его величество, доложил, что катер у пристани.
Шкоты
были на руках у двух матросов.
Ашанин, имеющий поручение от адмирала сделать описание Сайгона и входа в него, конечно,
был наверху с биноклем и с записной книжкой в
руках, в которую он набрасывал время от времени заметки и частенько-таки отводил глаза от берега и взглядывал вниз,
на трап, в надежде увидать миссис Уайт.
Почти
на всех улицах, по которым проходил Володя, он видел среди анамитских хижин и китайские дома с лавчонками, около которых в тени навесов сидели китайцы за работой. Все ремесленники в Сайгоне — китайцы: они и прачки, и торгаши, и комиссионеры… Вся торговля в Кохинхине издавна
была в
руках этих «евреев Востока», предприимчивых, трудолюбивых и крайне неприхотливых. В Сайгоне их
было много, и Володя
на другой же день, осматривая город, видел за городом целый китайский поселок.
Как только «Коршун» подошел, насколько
было возможно, близко к клиперу и, не бросая якоря, остановился, поддерживая пары, с «Забияки» отвалил вельбот, и через несколько минут командир «Забияки», плотный, коренастый брюнет с истомленным, осунувшимся лицом, входил
на палубу «Коршуна», встреченный, как полагается по уставу, со всеми почестями, присвоенными командиру. Он радостно пожимал
руку Василия Федоровича и в первую минуту, казалось, не находил слов.