Неточные совпадения
Юный мичман Лопатин, представленный Володей своим, старался занимать дам. Румяный, жизнерадостный и счастливый, каким
может быть только двадцатилетний молодой
человек на заре жизни, полный надежд от будущего, он был необыкновенно весел и то и дело смеялся.
— Смутная мысль в голову полезет. А
человеку, который ежели заскучит: первое дело работа. Ан — скука-то и пройдет. И опять же надо подумать и то: мне нудно, а другим,
может, еще нуднее, а ведь терпят… То-то и есть, милый баринок, — убежденно прибавил матрос и опять улыбнулся.
— Не забудьте, что быть специалистом-моряком еще недостаточно, и что надо, кроме того, быть и образованным
человеком… Тогда и самая служба сделается интереснее и осмысленнее, и плавания полезными и поучительными… А ведь все мы, господа, питомцы одного и того же морского корпуса, не
можем похвалиться общим образованием. Все мы «учились чему-нибудь и как-нибудь»… Не правда ли?
Сухощавый, небольшого роста пожилой
человек в стареньком теплом пальто и старой походной фуражке, проведший большую часть своей полувековой труженической жизни в плаваниях, всегда ревнивый и добросовестный в исполнении своего долга и аккуратный педант, какими обыкновенно бывали прежние штурмана, внимательно посмотрел на горизонт, взглянул на бежавшие по небу кучевые темные облака, потянул как будто воздух своим длинноватым красным носом с желтым пятном, напоминавшим о том, как Степан Ильич отморозил себе лицо в снежный шторм у берегов Камчатки еще в то время, когда красота носа
могла иметь для него значение, и проговорил...
Сон сразу исчез, и Володя, вспомнив, какое он
может совершить преступление, опоздавши на вахту, соскочил с койки и, вздрагивая от холода, стал одеваться с нервной стремительностью
человека, внезапно застигнутого пожаром.
— И хоть бы что, — продолжал Бастрюков, — Егорка только приходил в большую отчаянность… Наконец, братцы вы мои, видит Барабанов, что нет с Кирюшкиным никакого сладу и что допорет он его до смерти, пожалуй, еще в ответе будет, — адмирал у нас на эскадре законный
человек был, — пошел к капитану и докладывает: «Так мол, и так. Никак не
могу я этого мерзавца исправить; дозвольте, говорит, по форме арестантом сделать, потому, говорит, совсем беспардонный
человек»…
— А потому, барин, что мы боимся только за себя, а он-то за всех, за
людей, кои под его командой. Господу богу отвечать-то придется ему: охранил ли, как
мог, по старанию, доглядел ли… Так, значит, который командир большую совесть имеет, тот беспременно должен бояться.
Володя не спускал глаз с мачты. У него теперь в руках был бинокль, и он
мог уже разглядеть эти истомленные, страдальческие лица, эти зацепеневшие на вантах фигуры, эти протянутые руки. Всех было
человек двадцать.
Про то самое я и говорю! — заключил Бастрюков, вполне, по-видимому, убежденный в истинности своей философии и в действительности того психологического процесса обращения «ожесточенного»
человека, который, быть
может, он сам же создал своим художественным чутьем и светлой верой в то, что совесть должна заговорить даже и в самом нехорошем
человеке.
Направо забелел маленький городок на Яве. Это Анжер. Корвет проходил близко, и Ашанин увидал громадные баобабы, стоявшие у самого берега и покрывающие своей могучей листвой огромное пространство; под каждым деревом-великаном
могло бы укрыться от солнца несколько сотен
людей…
И родители мисс Клэр испугались, что она
может уехать в Россию… И Ашанин что-то часто говорил, что он скоро будет мичманом, и уж собирался сделать предложение, как, вовремя предупрежденный, хороший знакомый этой семьи, русский консул в свою очередь предупредил капитана, как бы молодой
человек не свершил серьезной глупости.
«Маменькиных сынков» и «белоручек», спустя рукава относящихся к службе и надеющихся на связи, чтобы сделать карьеру, Степан Ильич терпеть не
мог и называл почему-то таких молодых
людей «мамзелями», считая эту кличку чем-то весьма унизительным.
Каждый из них, быть
может, думал, что и ему возможно очутиться в океане и погибнуть, а русский
человек, храбро умирающий на земле, очень боится перспективы быть погребенным в морской бездне и съеденным акулами.
— А
может, бог даст, и разыщут. Мичман Лопатин башковатый
человек и знает, где искать… А Артемьев, небось, не дурак — не станет против волны плыть… Он лег себе на спину, да и ждет помоги с корвета. Знает, что свои не оставят… А как увидит баркас, голосом крикнет или какой знак подаст… Тоже у нас вот на «Кобчике» один матросик сорвался и на ходу упал… Так волна куда сильнее была, а вызволил господь — спасли. И акул-рыба не съела! Вот видишь ли, матросик. А ты говоришь: не найдут. Еще как ловко найдут!
— Это пусть врут, которые ежели не
могут по своему необразованию понимать законов, а я, слава богу,
могу все понять! — проговорил он и отошел с видом
человека, убежденного в своем превосходстве и который только напрасно разговаривал с необразованной матросней.
— Только сумасшедшие
могут не брать рифов в такой ветер… Только безумные молодые
люди! Разве вы не понимали, какой опасности подвергали и себя и, главное,
людей, которые были под вашей командой?
— А затем я вам должен сказать, Ашанин, что вы хоть и сумасшедший молодой
человек, а все-таки лихо управляете шлюпкой… Я любовался… да-с, хоть и сердился на вас…
Можете идти.
— А то другой и неглупый
человек видит много интересного и по морскому делу и так вообще, а написать не умеет… да… И ни с кем не
может поделиться своими сведениями, напечатать их, например, в «Морском Сборнике» [Первые статьи Станюковича были напечатаны в «Морском Сборнике». — Ред.]… И это очень жаль.
Исследовав в подробности дело и допросив капитана, офицеров и команду клипера, комиссия единогласно пришла к заключению, что командир клипера нисколько не виноват в постигшем его несчастье и не
мог его предотвратить и что им были приняты все необходимые меры для спасения вверенного ему судна и
людей.
Нехлюдов слушал и вместе с тем оглядывал и низкую койку с соломенным тюфяком, и окно с толстой железной решеткой, и грязные отсыревшие и замазанные стены, и жалкое лицо и фигуру несчастного, изуродованного мужика в котах и халате, и ему всё становилось грустнее и грустнее; не хотелось верить, чтобы было правда то, что рассказывал этот добродушный человек, — так было ужасно думать, что
могли люди ни за что, только за то, что его же обидели, схватить человека и, одев его в арестантскую одежду, посадить в это ужасное место.
Неточные совпадения
Да объяви всем, чтоб знали: что вот, дискать, какую честь бог послал городничему, — что выдает дочь свою не то чтобы за какого-нибудь простого
человека, а за такого, что и на свете еще не было, что
может все сделать, все, все, все!
Хлестаков. Да у меня много их всяких. Ну, пожалуй, я вам хоть это: «О ты, что в горести напрасно на бога ропщешь,
человек!..» Ну и другие… теперь не
могу припомнить; впрочем, это все ничего. Я вам лучше вместо этого представлю мою любовь, которая от вашего взгляда… (Придвигая стул.)
Городничий. Да я так только заметил вам. Насчет же внутреннего распоряжения и того, что называет в письме Андрей Иванович грешками, я ничего не
могу сказать. Да и странно говорить: нет
человека, который бы за собою не имел каких-нибудь грехов. Это уже так самим богом устроено, и волтерианцы напрасно против этого говорят.
Артемий Филиппович.
Человек десять осталось, не больше; а прочие все выздоровели. Это уж так устроено, такой порядок. С тех пор, как я принял начальство, —
может быть, вам покажется даже невероятным, — все как мухи выздоравливают. Больной не успеет войти в лазарет, как уже здоров; и не столько медикаментами, сколько честностью и порядком.
Так как я знаю, что за тобою, как за всяким, водятся грешки, потому что ты
человек умный и не любишь пропускать того, что плывет в руки…» (остановясь), ну, здесь свои… «то советую тебе взять предосторожность, ибо он
может приехать во всякий час, если только уже не приехал и не живет где-нибудь инкогнито…