Неточные совпадения
— Отпустите руку, пожалуйста, и стойте вольно. Я не корпусная крыса! — проговорил смеясь лейтенант и в ответ не приложил руки к козырьку,
а, по обычаю моряков, снял фуражку и раскланялся. —
Капитан только что был наверху. Он, верно, у себя в каюте! Идите туда! — любезно сказал моряк.
К восьми часам утра, то есть к подъему флага и гюйса [Гюйс — носовой флаг [на военных кораблях поднимается во время стоянки на якоре]. — Ред.], все — и офицеры, и команда в чистых синих рубахах — были наверху. Караул с ружьями выстроился на шканцах [Шканцы — часть палубы между грот-мачтой и ютом.] с левой стороны. Вахтенный начальник, старший офицер и только что вышедший из своей каюты
капитан стояли на мостике,
а остальные офицеры выстроились на шканцах.
— Ну, пойди, покажи-ка нам твою конурку, Володя, — говорил маленький адмирал, подходя к Володе после нескольких минут разговора с
капитаном. —
А ваш корвет в образцовом порядке, — прибавил адмирал, окидывая своим быстрым и знающим морским глазом и палубу, и рангоут. — Приятно быть на таком судне.
Володя ушел весьма довольный, что назначен в пятую вахту к тому самому веселому и жизнерадостному мичману, который так понравился с первого же раза и ему, и всем Ашаниным.
А главное, он был рад, что назначен во время авралов состоять при
капитане, в которого уже был влюблен.
А капитан, слушая все эти словечки, серьезный и сдержанный, стоял на мостике и только морщился. Все, слава богу, было исправлено — кливер с шумом взвился.
— Если засвежеет, пошлите разбудить меня, Василий Васильевич.
А капитана без особенной надобности не будите. Он вчера всю ночь не спал.
—
А что, барин, правду сказывают, будто
капитан приказал боцманам бросить линьки и не лезть в зубы? — спросил один из кучки баковых, сидевших у крайнего орудия, к которому подошел Володя.
— То-то и есть. Отлежится в лазарете и опять за свои дела… да еще куражится: меня, говорит, никакой бой не возьмет… Я, говорит, им покажу, каков я есть! Это он про
капитана да про старшего офицера… Хорошо.
А старшим офицером у нас в те поры был капитан-лейтенант Барабанов — может, слыхал, Аксютин?
А капитан только махнул рукой: «Не исправите, мол…
Он видел, что «штормяга», как он выражался, «форменный», но понимал, что «Коршун» доброе хорошее судно,
а капитан — хороший моряк,
а там все в руках господа бога.
— Деревня ты как есть глупая!.. Потопнуть?! И не такие штурмы бывают,
а корабли не тонут. «Конверт» наш, небось, крепок… И опять же
капитан у нас башковатый… твердо свое дело понимает… Погляди, какой он стоит… Нешто стоял бы он так, если бы опаска была…
Володя так же страдал теперь, как и его сожитель по каюте, и, не находя места, не зная, куда деваться, как избавиться от этих страданий, твердо решил, как только «Коршун» придет в ближайший порт, умолять
капитана дозволить ему вернуться в Россию.
А если он не отпустит (хотя этот чудный человек должен отпустить), то он убежит с корвета. Будь что будет!
А я так полагаю, что и
капитан наш — уж на что смелый,
а и тот бури боится, хотя по своему званию и не показывает страху людям…
Нет, нет! Как ни дороги близкие,
а все-таки вперед, вперед по морям за новыми впечатлениями, чтобы сделаться и хорошим моряком и образованным человеком, подобно
капитану!
Едва только «Коршун» бросил якорь, как с обоих военных судов прибыли шлюпки с офицером на каждой — поздравить с приходом и предложить услуги, если понадобится. Это обычная морская международная вежливость, свято соблюдаемая моряками всех наций. Каждое военное судно, стоящее на рейде, приветствует приходящего товарища,
а капитан пришедшего судна в свою очередь делает первый визит
капитанам стоящих на рейде судов.
Все правительства цивилизованных государств согласились преследовать эту торговлю, и, в силу международной конвенции, Англия, Франция и Северо-Американские штаты обязались высылать крейсера в подозрительные места для поимки негропромышленников. Кроме того, каждое военное судно держав, подписавших конвенцию, имело полное право задерживать подобные суда и отводить их в ближайшие порты. С пойманными расправлялись коротко:
капитана и помощников вешали,
а матросов приговаривали к каторжным работам.
Капитан ли, офицер ли, хотя бы даже княжеского звания,
а все, братец ты мой, тебя акул-рыба сожрет, как и нашего брата матроса.
—
А то как же? И мне попадало, как другим… Бывало, на секунд, на другой запоздают матросы закрепить марсель, так он всех марсовых на бак,
а там уж известно — линьками бьют, и без жалости, можно сказать, наказывали… Я марсовым был. Лют был
капитан,
а все же и над им правда верх взяла. Без эстого нельзя, чтобы правда не забрала силы…
а то вовсе бы житья людям не было, я так полагаю…
А матросик один, Кошкиным звали, которого
капитан, что ни день, то наказывал, бросился к ему да за шиворот и оттащил; от смерти, значит, спас…
— Еще в каком порядке!..
А Федотов сегодня что-то особенно громко и много ругался, — улыбаясь, заметил
капитан. — Не может отстать от этой привычки.
— Боцман он хороший, что и говорить, но, кажется, не доволен нашими порядками… фрондирует,
а? — смеялся
капитан. — Привык, бедняга, сам к зуботычинам, ему и странно, что мы плаваем без линьков и без битья… Да, пожалуй, и не одному Федотову это странно, — прибавил
капитан с грустной усмешкой.
Соревнование и награды еще более увеличивают эту охоту, так как в воскресенье матросы, сделавшие за неделю хорошие успехи, получают похвалу от
капитана,
а лучшие, кроме того, по доллару и по книге для чтения.
Капитаном он уже десять лет — диплом получил, выдержав экзамен — и последние три года возит из Англии в Индию соль,
а оттуда хлопок.
—
А позвольте спросить,
капитан, хорошо ходит ваша «Петрель»? — задал кто-то вопрос.
Вслед затем процессия двинулась на бак. После переодевания вынесена была ендова рома, и матросы выпили за счет
капитана по чарке.
А вечером, когда спал томительный зной, на баке долго раздавались песни, и шла пляска.
Суеверные купеческие моряки, входя в пределы Индийского океана, бросают, как говорят, для его умилостивления золотые монеты,
а как только «Коршун» влетел, словно белоснежная чайка, во владения грозного старика, под всеми парусами, имея брамсели на верхушках своих мачт, так отдано было
капитаном приказание отслужить молебен.
— Прочтите об ураганах, и вы увидите, какие они страшные… Судно, попавшее в центр его, неминуемо гибнет… Там хоть и полное безветрие, но зато волны так ужасны и так сталкиваются между собой со всех сторон, что образуют водоворот… По счастию, всегда возможно избежать центра и встретить ураган, стараясь держаться по касательной его… Потом зайдите за книгой, познакомьтесь с теорией ураганов…
А жутко было? — спросил
капитан.
А тем, кто говорит, что ничего не боится, и щеголяет своей храбростью, не верьте, Ашанин, и не стыдитесь того, что вам было жутко! — ласково прибавил
капитан, отпуская молодого человека.
Ашанин, стоявший штурманскую вахту и бывший тут же на мостике, у компаса, заметил, что Василий Федорович несколько взволнован и беспокойно посматривает на наказанных матросов. И Ашанин, сам встревоженный, полный горячего сочувствия к своему
капитану, понял, что он должен был испытать в эти минуты:
а что, если в самом деле матросы перепьются, и придуманное им наказание окажется смешным?
— Будь это с другим
капитаном, я, братцы, чарок десять выдул бы, — хвалился Ковшиков потом на баке. — Небось не смотрел бы этому винцу в глаза.
А главная причина — не хотел огорчать нашего голубя… Уж очень он добер до нашего брата… И ведь пришло же в голову чем пронять!.. Поди ж ты… Я, братцы, полагал, что по крайней мере в карцырь посадит на хлеб, на воду да прикажет не берег не пускать,
а он что выдумал?!. Первый раз, братцы, такое наказание вижу!
А в гардемаринской каюте Ашанин сцепился с долговязым и худым, как щепка, гардемарином Кошкиным, который — о, ужас! — находил, что
капитан слишком «гуманничает», и, несмотря на общие протесты, мужественно заявил, что когда он, Кошкин, будет командиром, то… сделайте одолжение, он разных этих поблажек давать не будет… Он будет действовать по закону… Ни шага от закона… «Закон,
а я его исполнитель… и ничего более». И в доказательство этого Кошкин усиленно бил себя в грудь.
— Который сегодня пришел? Жаль, что ваш корвет стоит далеко,
а то я довез бы вас на своей маленькой шлюпке… Я —
капитан английского купеческого парохода «Nelli»… Он тут близко стоит… Если угодно переночевать у меня, койка к вашим услугам.
— Ну, так вы поймете, сэр, что в тот проклятый понедельник, когда я в шесть часов утра вышел наверх и увидал, что паруса на «Джеке» повисли, словно старые тряпки, и сам «Джек», —
а «Джек», сэр, был отличный барк, — вставил
капитан, — неподвижно покачивается на зыби, точно сонная черепаха, я был не в духе…
— Что делать? Написал в Лондон хозяевам и своим компаньонам, чтобы прислали денег на возвратный путь — деньги-то из карманов подлецы вытащили,
а пока живу у одного старого приятеля,
капитана, судно которого стоит здесь в ожидании груза… Спасибо — приютил, одел и дал денег. Сегодня вот съехал на берег… был у доктора. Пора и на корабль. Милости просим ко мне в гости… Очень рад буду вас видеть! — прибавил старик. — «Маргарита», большой клипер, стоит на рейде недалеко от вашего корвета… Приезжайте…
Через несколько минут оба
капитана отправились на вельботе на английскую военную канонерскую лодку,
а Володя поехал на корвет.
— Шел я это, вашескобродие, на пристань из кабака и был я, вашескобродие, выпимши… Однако шел сам, потому от
капитана приказ — на корвет являться как следует, на своих ногах…
А этот вот самый арап, вашескобродие, привязался… Лопотал, лопотал что-то по-своему — поди разбери…
А затем за руку взял… я и подумай: беспременно в участок сволокет… За что, мол?.. Ну, я и треснул арапа, это точно, вашескобродие… Отпираться не буду…
А больше нечего говорить, вашескобродие, и другой вины моей не было.
Еще минута — и
капитан Василий Федорович, по обыкновению спокойный, не суетливый и, видимо, не испытывавший ни малейшего волнения, в полной парадной форме уже ехал на своем щегольском шестивесельном вельботе к флагманскому фрегату с рапортом к адмиралу,
а старший офицер Андрей Николаевич, весь красный, довольный и сияющий, спускался с мостика.
—
А главное, не бойтесь, Ашанин. К вам придираться не будут. Экзаменаторы ведь не корпусные крысы, — улыбался Василий Федорович. —
А адмирал понимает, что такое экзамен, — одобряюще промолвил
капитан, отпуская Ашанина.
Теперь Володе оставалось только ждать приказа, и тогда он будет стоять офицерскую вахту, то есть исполнять обязанности вахтенного начальника под ответственностью
капитана, как исполняли уже другие гардемарины. Тогда он и получит сразу целую кучу денег — во-первых, жалованье со времени производства его товарищей и, кроме того, экипировочные деньги.
А деньги будут весьма кстати, так как золото, подаренное дядей-адмиралом, уже было совсем на исходе.
— Вот по этому-то поводу я и хотел с вами поговорить — не как
капитан, конечно,
а как искренний ваш друг, желающий вам добра… Надеюсь, вы позволите коснуться щекотливой темы и дать вам маленький совет?
А капитан между тем продолжал, отводя взгляд от смущенного лица Ашанина...
А на другой день, когда корвет уже был далеко от С.-Франциско, Ашанин первый раз вступил на офицерскую вахту с 8 до 12 ночи и, гордый новой и ответственной обязанностью, зорко и внимательно посматривал и на горизонт, и на паруса и все представлял себе опасности: то ему казалось, что брам-стеньги гнутся и надо убрать брамсели, то ему мерещились в темноте ночи впереди огоньки встречного судна, то казалось, что на горизонте чернеет шквалистое облачко, — и он нервно и слишком громко командовал: «на марс-фалах стоять!» или «вперед смотреть!», посылал за
капитаном и смущался, что напрасно его беспокоил.
К остальным офицерам Володя был равнодушен,
а к двоим — к ревизору, лейтенанту Первушину, и старшему артиллеристу — питал даже не особенно дружелюбные чувства, главным образом за то, что они дантисты и, несмотря на обещание, данное
капитану, дерутся и, видимо, не сочувствуют его гуманным стремлениям просветить матроса.
— Ну, погуляйте на здоровье… Может, и его величество гавайского короля Камеамеа IV увидите. Он не особенно чванный король и любит поиграть с
капитанами китобойных судов на бильярде и выпить с ними бутылочку-другую…
А послезавтра вы его увидите во дворце…
—
А где ваша «Нита» погибла,
капитан? — осведомился Ашанин.
— И пусть господа моряки за экипажем прямо ко мне обращаются,
а не через отель. Меня здесь все знают, и каждый мальчик-канак за монету в 5 центов с удовольствием сбегает за мной, только скажите ему два слова:
капитан Куттер, так как и от меня он получит свои десять центов.
А там их ждали важные новости. Утром пришел пароход из С.-Франциско и привез из России почту. В числе бумаг, полученных
капитаном, был приказ об отмене телесных наказаний и приказ о назначении контр-адмирала Корнева начальником эскадры Тихого океана. Он уже в Гонконге на корвете «Витязь», и от него получено предписание: идти «Коршуну» в Хакодате и там дожидаться адмирала.
— Нет, завтра
капитан им торжественно объявит об этом… Офицерам велено к подъему флага быть в мундирах… Ну,
а затем торопитесь, господа, вниз… И вам, доктор, и вам, Владимир Николаевич, есть письма!
—
А потому, что очень даже хорошо понял, что читал сейчас
капитан.