Неточные совпадения
— Ты так Варваре
и скажи, — уговаривал Рутилов. — Сперва место,
а то, мол, я так не очень-то верю. Место получишь,
а там
и венчайся, с кем вздумаешь. Вот ты лучше из моих сестер возьми, — три, любую выбирай. Барышни образованные, умные, без лести сказать, не чета Варваре. Она им в подметки не годится.
«С княгиней-то как же? — подумал он. — За
теми гроши,
и протекции нет,
а с Варварой в инспекторы попадешь,
а потом
и директором сделают».
— Наклеила новые обои, да скверно, — рассказывал он. — Не подходит кусок к куску. Вдруг в столовой над дверью совсем другой узор, вся комната разводами да цветочками,
а над дверью полосками да гвоздиками.
И цвет совсем не
тот. Мы было не заметили, да Фаластов пришел, смеется.
И все смеются.
—
А то будет, пожалуй, скандалить, — говорил Передонов,
и в глазах его отразилось пугливое беспокойство. — Да еще
и плати ей за месяц, за такую-то гадость.
— Да не
то, что секрет, — сказала Марта, —
а мы
тому, что Владя — босиком,
и не может войти сюда, — стесняется.
Владя побежал,
и слышно было, как песок шуршит под его ногами. Вершина осторожно
и быстро посмотрела в бок на Передонова сквозь непрерывно испускаемый ею дым. Передонов сидел молча, глядел прямо перед собою затуманенным взором
и жевал карамельку. Ему было приятно, что
те ушли, —
а то, пожалуй, опять бы засмеялись. Хотя он
и узнал наверное, что смеялись не над ним, но в нем осталась досада, — так после прикосновения жгучей крапивы долго остается
и возрастает боль, хотя уже крапива
и далече.
Передонов самодовольно оглядывал себя. Но не было улыбки на его румяном лице,
и казалось, что он обижен
тем, что не все его понимают, как Вершина.
А Вершина продолжала...
И точно, у Варвары прислуга не заживалась: своих служанок Варвара кормила плохо, ругала бесперерывно, жалованье старалась затянуть,
а если нападала на не очень бойкую,
то толкала, щипала
и била по щекам.
—
А то княгиня, — говорил Передонов, — нет, пусть она сперва даст место,
а уж потом
и я женюсь. Ты ей так
и напиши.
— Если я влюбился, Софья Ефимовна,
то это ни до кого не касается, кроме меня самого
и той особы,
а вы таким манером выходите в сторонке.
Шутки Преполовенской дали новый оборот медленным мыслям Передонова; да
и ерлы крепко засели в его голове. С чего это Володин выдумал такое кушанье? Передонов не любил размышлять. В первую минуту он всегда верил
тому, что ему скажут. Так поверил он
и влюбленности Володина в Варвару. Он думал: вот окрутят с Варварой,
а там, как поедут на инспекторское место, отравят его в дороге ерлами
и подменят Володиным: его похоронят как Володина,
а Володин будет инспектором. Ловко придумали!
Меж
тем Володин
и Преполовенская скромненько посиживали у окна да помалкивали. Преполовенская легонечко усмехалась, посматривала искоса на буянку,
а сама притворялась, что глядит на улицу. Володин сидел с обиженно-значительным выражением на лице.
— Она врет, вы ей не верьте. Я только раз сказал при ней, что вы — дура, да
и то со злости,
а больше, ей-богу, ничего не говорил, — это она сама сочинила.
А то еще
и его притянут, скажут: докажи.]
— Вот я
и вижу, что они хотят,
а то вы меня за нос поведете, — объяснил Передонов.
Передонов начал уже бояться, что, пока он тут стоит, на него нападут
и ограбят,
а то так
и убьют.
—
А так, до площади дойдем попарно,
а там
и наймем. Очень просто. Сперва ты с невестой, да Лариса с женихом, — да
и то не сразу,
а то еще увидит кто в городе.
А я с Людмилой за Фаластовым заеду, они вдвоем поедут,
а я еще Володина прихвачу.
Ведь она для себя старается, — думал он. — Ей самой будет лучше, когда он будет начальником
и будет получать много денег. Значит, не он ей,
а она ему должна быть благодарна. Да
и во всяком случае с нею ему удобнее, чем с кем бы
то ни было другим.
— Если у вас уши вянут,
то вам их оборвать надо,
а то нехорошо, коли они у вас завянут
и так мотаться будут, туда-сюда, туда-сюда.
— Я
и сам могу, Марья Осиповна,
а только как мы в компании приятно время проводим,
то отчего же не поддержать чужую шутку!
А если это вам не нравится,
то как вам будет угодно, — как вы к нам изволите, так
и мы к вам изволим.
— Ну, если по дружбе,
то я рад, я очень рад, — говорил Володин с радостным
и глупым смехом, сдавая карты, — ты хороший человек, Ардаша,
и я тебя очень даже люблю.
А если бы не по дружбе,
то это был бы другой разговор.
А если по дружбе,
то я рад. Я тебе туза сдал за это, — сказал Володин
и открыл козыря.
— Что ж мне по Марте скучать! — ответил Володин. — Я ей честь честью сделал предложение,
а коли ежели она не хочет,
то что же мне! Я
и другую найду, — разве уж для меня
и невест не найдется? Да этого добра везде сколько угодно.
—
И следует, ей-богу, следует, — с одушевлением сказал Володин. — Потому как ежели она в законный брак не хочет вступать,
а между прочим к себе в окно молодых людей пускает,
то уж это что ж! Уж это значит — ни стыда, ни совести нет у человека.
А в гостиной меж
тем Володин утешал хозяйку обещанием достать непременно майский номер «Русской Мысли»
и прочесть рассказ господина Чехова. Передонов слушал с выражением явной скуки на лице. Наконец он сказал...
И с этими словами уходил — играть на биллиарде. Оттуда иногда к вечеру приходил домой,
а чаще кутил в каком-нибудь грязном притоне с Рутиловым
и Володиным. В такие ночи Варвара не могла заснуть. Поэтому она страдала мигренями. Хорошо еще, если он вернется в час, в два ночи, — тогда она вздохнет свободно. Если же он являлся только утром,
то Варвара встречала день совсем больная.
— Ну вот, — радостно сказала она, — наконец-то.
А то я уже ждала, ждала, да
и жданки потеряла.
А только как же конверт, — если он спросит, что я скажу?
— Никакой дерзости,
а я только правду сказал, что вы в других тетрадках ошибок по пяти прозевали,
а у меня все подчеркнули
и поставили два,
а у меня лучше было написано, чем у
тех, кому вы три поставили.
Передонов сидел рядом с Мартою. Ему расчистили так много места, что Марте совсем неудобно было сидеть. Но он не замечал этого.
А если бы
и заметил,
то подумал бы, что так
и должно: ведь он — гость.
— Жиды во всем умные,
и в ученьи,
и во всем. Если бы жидов пускали в профессора,
то все профессора из жидов были бы.
А польки все — неряхи.
Так
и в лице Нартановича, казалось, не было никаких особых примет,
а было лишь
то, что есть в каждом польском лице.
Это письмо напишет здесь Грушина, как
и первое, — запечатают его, налепят марку в семь копеек, Грушина вложит его в письмо своей подруге,
а та в Петербурге опустит его в почтовый ящик.
Во вторник Передонов постарался пораньше вернуться из гимназии. Случай ему помог: последний урок его был в классе, дверь которого выходила в коридор близ
того места, где висели часы
и бодрствовал трезвонящий в положенные сроки сторож, бравый запасный унтер-офицер. Передонов послал сторожа в учительскую за классным журналом,
а сам переставил часы на четверть часа вперед, — никто этого не заметил.
— Это точно, — согласился Скучаев, — ничего такого не было.
А впрочем, ведь они, мальчишки, прехитрый народ: чего не надо,
того и не скажут. Оно, конечно, мой еще мал, сболтнул бы по глупости, однако ничего такого не сказывал.
—
А у нас уж такой народ, — жаловался Передонов, —
того наблекочут, чего
и не было. Так вот я к вам: вы — городской голова.
А вот теперь приходится поневоле, — думал он, — итти
и объясняться. Какая тягость! Какая докука!
И еще если бы можно было напакостить там, куда он идет,
а то нет ему
и этого утешения.
А то крестьянство теряет лучших членов
и вечно останется чернью, быдлом,
а дворянство тоже терпит ущерб от прилива некультурных элементов.
— Есть циркуляр, чтоб всякой швали не пускать,
а он по-своему, — жаловался Передонов, — почти никому не отказывает. У нас, говорит, дешевая жизнь в городе,
а гимназистов, говорит,
и так мало. Что ж что мало?
И еще бы пусть было меньше.
А то одних тетрадок не напоправляешься. Книги некогда прочесть.
А они нарочно в сочинениях сомнительные слова пишут, — все с Гротом приходится справляться.
— Какой же я нигилист? — говорил Передонов, — даже смешно. У меня есть фуражка с кокардою,
а только я ее не всегда надеваю, — так
и он шляпу носит.
А что у меня Мицкевич висит, так я его за стихи повесил,
а не за
то, что он бунтовал.
А я
и не читал его «Колокола».
— Но
и то это давно было, — сказал Передонов, —
а теперь я ничего. [8. — Теперь вы, значит, не либерал,
а консерватор. — Консерватор, ваше превосходительство.]
И он с надеждою посмотрел на Веригу. Верига выпустил изо рта тоненькую струйку дыма, помолчал
и оказал медленно...
Многого в книге она не умела понять,
и все
то, что вычитывала из нее
и хотела применить, ей не удавалось: никак ей было не сладить с отношениями составных частей кушаний, так как эти отношения давались в книге на 6 или 12 персон,
а ей надо было готовить на две или на три персоны, редко больше.
Кириллов обратился к Передонову. Услышав, что
тот говорит об инспекторском месте, Кириллов забеспокоился. Ему показалось, что Передонов хочет быть инспектором в нашем уезде.
А в уездном земстве назревало предположение учредить должность своего инспектора училищ, выбираемого земством
и утверждаемого учебным начальством.
«Человек умрет, так
и дом бы сжечь, — тоскливо думал Передонов, —
а то страшно очень».
Коковкина угощала Передонова, но он отказался. Ему хотелось, чтобы они поскорее кончили пить чай
и чтобы ему побыть одному с гимназистом. Выпили чай, перешли в Сашину комнату,
а Коковкина не оставляла их
и разговаривала без конца. Передонов угрюмо смотрел на Сашу,
а тот застенчиво молчал.
Когда молебен кончился, когда гости разошлись, Передонов долго думал о
том, где бы могла скрываться недотыкомка. Варвара ушла к Грушиной,
а Передонов отправился на поиски
и принялся перерывать ее вещи.
— Нет с ними моего сладу. Что хотите,
то с ними
и делайте,
а я уж руки об них обколотил.
А директор быстро перешел на другие
темы, рассказал свежую городскую новость, пожаловался на сильнейшую головную боль
и сказал, что, кажется, придется пригласить почтеннейшего Евгения Ивановича, гимназического врача.
А на уроках у Передонова в последнее время действительно много смеялись, —
и не потому, чтобы это ему нравилось. Напротив, детский смех раздражал Передонова. Но он не мог удержаться, чтобы не говорить чего-нибудь лишнего, непристойного:
то расскажет глупый анекдот,
то примется дразнить кого-нибудь посмирнее. Всегда в классе находилось несколько таких, которые рады были случаю произвести беспорядок, —
и при каждой выходке Передонова подымали неистовый хохот.
В ее визгах звучало напряженно-угрюмое одушевление. Если бы мертвеца выпустили из могилы с
тем, чтобы он все время пел, так запело бы
то навье.
А уж сестры давно привыкли к хмельному Дарьину горланью
и порою подпевали ей нарочито визгливыми голосами.
— Вам не надо богатого мужа, — говорил Передонов, — вы сама богатая. Вам надо такого, чтобы вас любил
и угождал во всем.
И вы его знаете, могли понять. Он к вам неравнодушен, вы к нему, может быть, тоже. Так вот, у меня купец,
а у вас товар.
То есть, вы сами — товар.
— Меня удивляет, Надежда Васильевна, что вы спрашиваетесь у вашего братца, который, к
тому же, изволит быть еще мальчиком. Если бы он даже изволил быть взрослым юношей,
то и в таком случае вы могли бы сами.
А теперь, как вы у него спрашиваетесь, Надежда Васильевна, это меня очень удивляет
и даже поражает.