Неточные совпадения
— Помилуйте! да вы об
ком это говорите! — воскликнул батюшка, — наверное, про Савву Оглашенного (был
у нас в древности такой становой, который вполне заслужил это прозвище) вспоминаете? Так это при царе Горохе было, а нынче
не так! Нынешнего станового от гвардейца
не отличишь — вот как я вам доложу! И мундирчик, и кепё, и бельецо! Одно слово, во всех статьях драгунский офицер!
— Что написано, то и прочтет. Ежели
у кого написано:
не похваляется — он и в ремарку так занесет; а ежели
у кого в сердце видится токмо благое поспешение — он и в ремарке напишет: аттестуется с похвалой!
— Это прежде куроцапы были, а по нынешнему времени таких титулов
не полагается, — холодно заметил он, — но ежели бы и доподлинно так было, то для имеющего чистое сердце все равно,
кому его на рассмотрение предъявлять: и «куроцап» и «
не куроцап» одинаково найдут его чистым и одобрения достойным! Вот ежели
у кого в сердце свило себе гнездо злоумышление…
Кроме того, я никого
не ограбил, контрактов на продовольствие армии и флотов
не заключал, ничьим имуществом насильственно
не завладел и даже ни
у кого ничего на законном основании
не оттягал — следовательно, никому
не внушил ни страха, ни уважения.
Явился вопрос об этикете:
кому сделать первый шаг к сближению? И
у той и
у другой стороны права были почти одинаковы.
У меня было богатое дворянское прошлое, но зато настоящее было плохо и выражалось единственно в готовности во всякое время следовать, куда глаза глядят.
У «него», напротив, богатое настоящее (всемогущество, сердцеведение и пр.), но зато прошлое резюмировалось в одном слове: куроцап! Надо было устроить дело так, чтобы ничьему самолюбию
не было нанесено обиды.
Хорошо еще, что
не все знают, что озорничать свободно, — иначе все,
у кого мало-мальски досуг есть, непременно затрубили бы в трубы.
Нет, лучше бежать. Но вопрос: куда бежать? Желал бы я быть «птичкой вольной», как говорит Катерина в «Грозе»
у Островского, да ведь Грацианов, того гляди, и канарейку слопает! А кроме как «птички вольной»,
у меня и воображения
не хватает,
кем бы другим быть пожелать. Ежели конем степным, так Грацианов заарканит и начнет под верх муштровать. Ежели буй-туром, так Грацианов будет для бифштексов воспитывать. Но, что всего замечательнее, животным еще все-таки вообразить себя можно, но человеком — никогда!
У меня
не был, а проезжал мимо
не раз. Смотрел я на него из окна в бинокль: сидит в телеге, обернется лицом к усадьбе и вытаращит глаза. Думал я, думал: никогда
у нас никакого „духа“
не бывало и вдруг завелся…
Кого ни спросишь: что, мол, за дух такой? — никто ничего
не знает, только говорят: строгость пошла. Разумеется, затосковал еще пуще. А ну как и во мне этот „дух“ есть? и меня в преклонных моих летах в плен уведут?
Ах, что
кому до нас!
Когда праздничек
у нас,
Мы зароемся в соломку,
И никто
не найдет нас!
Тпруинь! тпруинь! тпруинь!
Отслушаешь, бывало, Грановского, а через час, как ни в чем
не бывало, думаешь: а что, кабы
кто у меня душу купил!
Как юрист, ты его убеждаешь: тыпропустил все сроки,
не жаловался,
не апеллировал, на кассацию
не подал,
кто ж виноват, что ты прозевал? — а он, как сын отечества, возражает: где ж это видано, чтоб из-за каких-то кляуз
у меня мое отнимать?
Более всего заботила его Стрелецкая слобода, которая и при предшественниках его отличалась самым непреоборимым упорством. Стрельцы довели энергию бездействия почти до утонченности. Они не только не являлись на сходки по приглашениям Бородавкина, но, завидев его приближение, куда-то исчезали, словно сквозь землю проваливались. Некого было убеждать,
не у кого было ни о чем спросить. Слышалось, что кто-то где-то дрожит, но где дрожит и как дрожит — разыскать невозможно.
Если хотите сделать ее настоящей поварней, то привезите с собой повара, да кстати уж и провизии, а иногда и дров, где лесу нет; не забудьте взять и огня: попросить
не у кого, соседей нет кругом; прямо на тысячу или больше верст пустыня, направо другая, налево третья и т. д.
Неточные совпадения
А уж Тряпичкину, точно, если
кто попадет на зубок, берегись: отца родного
не пощадит для словца, и деньгу тоже любит. Впрочем, чиновники эти добрые люди; это с их стороны хорошая черта, что они мне дали взаймы. Пересмотрю нарочно, сколько
у меня денег. Это от судьи триста; это от почтмейстера триста, шестьсот, семьсот, восемьсот… Какая замасленная бумажка! Восемьсот, девятьсот… Ого! за тысячу перевалило… Ну-ка, теперь, капитан, ну-ка, попадись-ка ты мне теперь! Посмотрим,
кто кого!
Анна Андреевна. Ну, скажите, пожалуйста: ну,
не совестно ли вам? Я на вас одних полагалась, как на порядочного человека: все вдруг выбежали, и вы туда ж за ними! и я вот ни от
кого до сих пор толку
не доберусь.
Не стыдно ли вам? Я
у вас крестила вашего Ванечку и Лизаньку, а вы вот как со мною поступили!
Трудись!
Кому вы вздумали // Читать такую проповедь! // Я
не крестьянин-лапотник — // Я Божиею милостью // Российский дворянин! // Россия —
не неметчина, // Нам чувства деликатные, // Нам гордость внушена! // Сословья благородные //
У нас труду
не учатся. //
У нас чиновник плохонький, // И тот полов
не выметет, //
Не станет печь топить… // Скажу я вам,
не хвастая, // Живу почти безвыездно // В деревне сорок лет, // А от ржаного колоса //
Не отличу ячменного. // А мне поют: «Трудись!»
У батюшки,
у матушки // С Филиппом побывала я, // За дело принялась. // Три года, так считаю я, // Неделя за неделею, // Одним порядком шли, // Что год, то дети: некогда // Ни думать, ни печалиться, // Дай Бог с работой справиться // Да лоб перекрестить. // Поешь — когда останется // От старших да от деточек, // Уснешь — когда больна… // А на четвертый новое // Подкралось горе лютое — // К
кому оно привяжется, // До смерти
не избыть!
Г-жа Простакова. Я, братец, с тобою лаяться
не стану. (К Стародуму.) Отроду, батюшка, ни с
кем не бранивалась.
У меня такой нрав. Хоть разругай, век слова
не скажу. Пусть же, себе на уме, Бог тому заплатит,
кто меня, бедную, обижает.