Неточные совпадения
— Право, иной раз думаешь-думаешь: ну, чего? И то переберешь, и другое припомнишь — все
у нас есть! Ну, вы — умные люди! сами теперь по себе знаете! Жили вы прежде… что говорить, нехорошо жили! буйно! Одно слово — мерзко жили! Ну, и вам, разумеется,
не потакали, потому что
кто же за нехорошую жизнь похвалит! А теперь вот исправились, живете смирно, мило, благородно, — спрошу вас, потревожил ли вас кто-нибудь? А? что? так ли я говорю?
— Да нет же, стой! А мы только что об тебе говорили, то есть
не говорили, а чувствовали:
кого, бишь, это недостает? Ан ты… вот он он! Слушай же: ведь и
у меня до тебя дело есть.
Он произнес эту вступительную речь с таким волнением, что под конец голос его пресекся. Грустно понурив голову, высматривал он одним глазком,
не чешутся ли
у кого из присутствующих руки, дабы немедленно предъявить иск о вознаграждении по таксе. Но мы хотя и сознавали, что теперь самое время для"нанесения", однако так были взволнованы рассказом о свойственных вольнонаемному редактору бедствиях, что отложили выполнение этого подвига до более благоприятного времени.
— Провизию надо покупать умеючи, — говорил он, — как во всяком деле вообще необходимо с твердыми познаниями приступать, так и тут. Знающий — выигрывает, а незнающий — проигрывает. Вот, например, ветчину, языки и вообще копченье надо в Мучном переулке приобретать; рыбу — на Мытном; живность, коли
у кого времени достаточно есть, — на заставах
у мужичков подстерегать. Многие
у мужичков даже задаром отнимают, но я этого
не одобряю.
Глумов уехал вместе с Молодкиным, а я, в виде аманата, остался
у Фаинушки. Разговор
не вязался, хотя Иван Тимофеич и старался оживить его, объявив, что"так нынче ягода дешева, так дешева —
кому и вредно, и те едят! а вот грибов совсем
не видать!". Но только что было меняло начал в ответ:"грибки, да ежели в сметанке", как внутри
у Перекусихина 2-го произошел такой переполох, что всем показалось, что в соседней комнате заводят орган. А невеста до того перепугалась, что инстинктивно поднялась с места, сказав...
— Теперича ежели денег нет, если баланец
у кого не в исправности, — рассуждал он, — сейчас опустил руку в мешок: господин финансист Грызунов! извольте деньги сыскать!
— В прошлом годе Вздошников купец объявил: коли
кто сицилиста ему предоставит — двадцать пять рублей тому человеку награды! Ну, и наловили. В ту пору
у нас всякий друг дружку ловил. Только он что же, мерзавец, изделал! Видит, что дело к расплате, — сейчас и на попятный: это, говорит, сицилисты ненастоящие! Так никто и
не попользовался; только народу, человек, никак, с тридцать, попортили.
—
Кто с него стребует, с выжиги экого. Он нынче всем
у нас орудует, и полицу, с исправником вместе, под нозе себе покорил. Чуть
кто супротивное слово скажет — сейчас: сицилист! Одним этим словом всех кругом окружил. Весь торг в свои руки забрал,
не дает никому вздыху, да и шабаш!
Но, сколько он ни ждал, никто
не пришел. По-видимому, все уже
у него начеку: и поля заскорбли, и реки обмелели, и стада сибирская язва посекла, и письмена пропали, — еще одно усилие, и каторга готова! Только вопрос: с
кем же он устроит ее, эту каторгу? Куда он ни посмотрит — везде пусто; только"мерзавцы", словно комары на солнышке, стадами играют. Так ведь с ними с одними и каторгу устроить нельзя. Потому что и для каторги
не ябедник праздный нужен, а коренной обыватель, работяга, смирный.
И прислуга на крыльцо встречать бежит — горничные в сарафанах, лакеи в поддевках — и изо всех сил суетится, чтоб угодить, потому что и прислуге приятно пожить весело, а
у кого же весело пожить, как
не у Анны Ивановны.
— Уж и то, ничего
не видя, сколько от Максим Липатыча здешнему городу благодеяниев вышло! — как эхо отозвался другой приказчик. —
У Максима Исповедника
кто новую колокольню взбодрил? К Федору Стратилату
кто новый колокол пожертвовал? Звон-то один… А сколько паникадилов, свещей, лампад, ежели счесть!
Одним словом, ежели с кашинской мадеры, как в том сознались сами приказчики, с души тянет, зато кашинский подъем чувств оказался безусловно доброкачественным и достойным похвалы. Только вот зачем приказчики прибавили: коли ежели допустить?
Кто же
не допускает? Кажется, что
у нас насчет рейнвейнов свободно…
—
У нас ноне и уголовщина — и та мимо суда прошла. Разве который уж вор с амбицией, так тот суда запросит, а прочиих всех воров
у нас сами промежду себя решат. Прибьют, либо искалечат — поди жалуйся! Прокуроры-то наши глаза проглядели,
у окошка ждамши,
не приведут ли
кого, —
не ведут, да и шабаш! Самый наш суд бедный. Все равно как
у попов приходы бывают;
у одного тысяча душ в приходе, да все купцы да богатей, а
у другого и ста душ нет, да и
у тех на десять душ одна корова.
У чего тут кормиться попу?
Во-первых, покуда суд
не упразднен, нельзя упразднить и служителей его ("чем же мы виноваты, что
у нас дел нет?"), а во-вторых, ведь надо же между кем-нибудь казенные доходы делить, так уж пусть лучше получают те, кои дела
не делают, а от дела
не бегают, нежели те, кои без пути, аки лев рыкаяй, рыщут, некий,
кого поглотити.
Неточные совпадения
А уж Тряпичкину, точно, если
кто попадет на зубок, берегись: отца родного
не пощадит для словца, и деньгу тоже любит. Впрочем, чиновники эти добрые люди; это с их стороны хорошая черта, что они мне дали взаймы. Пересмотрю нарочно, сколько
у меня денег. Это от судьи триста; это от почтмейстера триста, шестьсот, семьсот, восемьсот… Какая замасленная бумажка! Восемьсот, девятьсот… Ого! за тысячу перевалило… Ну-ка, теперь, капитан, ну-ка, попадись-ка ты мне теперь! Посмотрим,
кто кого!
Анна Андреевна. Ну, скажите, пожалуйста: ну,
не совестно ли вам? Я на вас одних полагалась, как на порядочного человека: все вдруг выбежали, и вы туда ж за ними! и я вот ни от
кого до сих пор толку
не доберусь.
Не стыдно ли вам? Я
у вас крестила вашего Ванечку и Лизаньку, а вы вот как со мною поступили!
Трудись!
Кому вы вздумали // Читать такую проповедь! // Я
не крестьянин-лапотник — // Я Божиею милостью // Российский дворянин! // Россия —
не неметчина, // Нам чувства деликатные, // Нам гордость внушена! // Сословья благородные //
У нас труду
не учатся. //
У нас чиновник плохонький, // И тот полов
не выметет, //
Не станет печь топить… // Скажу я вам,
не хвастая, // Живу почти безвыездно // В деревне сорок лет, // А от ржаного колоса //
Не отличу ячменного. // А мне поют: «Трудись!»
У батюшки,
у матушки // С Филиппом побывала я, // За дело принялась. // Три года, так считаю я, // Неделя за неделею, // Одним порядком шли, // Что год, то дети: некогда // Ни думать, ни печалиться, // Дай Бог с работой справиться // Да лоб перекрестить. // Поешь — когда останется // От старших да от деточек, // Уснешь — когда больна… // А на четвертый новое // Подкралось горе лютое — // К
кому оно привяжется, // До смерти
не избыть!
Г-жа Простакова. Я, братец, с тобою лаяться
не стану. (К Стародуму.) Отроду, батюшка, ни с
кем не бранивалась.
У меня такой нрав. Хоть разругай, век слова
не скажу. Пусть же, себе на уме, Бог тому заплатит,
кто меня, бедную, обижает.