Неточные совпадения
— Может, другой
кто белены объелся, — спокойно ответила матушка Ольге Порфирьевне, — только я знаю, что я здесь хозяйка, а
не нахлебница.
У вас есть «Уголок», в котором вы и можете хозяйничать. Я
у вас
не гащивала и куска вашего
не едала, а вы, по моей милости, здесь круглый год сыты. Поэтому ежели желаете и впредь жить
у брата, то живите смирно. А ваших слов, Марья Порфирьевна, я
не забуду…
— Сын ли, другой ли
кто —
не разберешь. Только уж слуга покорная! По ночам в Заболотье буду ездить, чтоб
не заглядывать к этой ведьме. Ну, а ты какую еще там девчонку
у столба видел, сказывай! — обратилась матушка ко мне.
— А? что? — крикнул на него Савельцев, — или и тебе того же хочется?
У меня расправа короткая! Будет и тебе… всем будет!
Кто там еще закричал?.. запорю! И в ответе
не буду!
У меня, брат, собственная казна есть! Хребтом в полку наживал… Сыпну денежками — всем рты замажу!
Матушка задумывалась. Долго она
не могла привыкнуть к этим быстрым и внезапным ответам, но наконец убедилась, что ежели существуют разные законы, да вдобавок к ним еще сенатские указы издаются, то, стало быть, это-то и составляет суть тяжебного процесса.
Кто кого «перепишет»,
у кого больше законов найдется, тот и прав.
— Вы спросите,
кому здесь
не хорошо-то? Корм здесь вольный, раза четыре в день едят. А захочешь еще поесть — ешь, сделай милость! Опять и свобода дана. Я еще когда встал; и лошадей успел убрать, и в город с Акимом, здешним кучером, сходил, все закоулки обегал. Большой здесь город, народу на базаре, барок на реке — страсть! Аким-то, признаться, мне рюмочку в трактире поднес, потому
у тетеньки насчет этого строго.
— Все же надо себя к одному какому-нибудь месту определить. Положим, теперь ты
у нас приютился, да ведь
не станешь же ты здесь век вековать. Вот мы по зимам в Москве собираемся жить. Дом топить
не будем, ставни заколотим — с
кем ты тут останешься?
— Да, болезни ни для
кого не сладки и тоже бывают разные.
У меня купец знакомый был, так
у него никакой особливой болезни
не было, а только все тосковал. Щемит сердце, да и вся недолга. И доктора лечили, и попы отчитывали, и к угодникам возили — ничего
не помогло.
— Судьба, значит, ей еще
не открылась, — отвечает матушка и, опасаясь, чтобы разговор
не принял скабрезного характера, спешит перейти к другому предмету. — Ни
у кого я такого вкусного чаю
не пивала, как
у вас, папенька! — обращается она к старику. —
У кого вы берете?
— Цирульники, а республики хотят. И что такое республика? Спроси их, — они и сами хорошенько
не скажут. Так, руки зудят. Соберутся в кучу и галдят. Точь-в-точь
у нас на станции ямщики, как жеребий кидать начнут,
кому ехать. Ну, слыханное ли дело без начальства жить!
— Хорошо еще, что
у нас малых детей нет, а то бы спасенья от них
не было! — говорила матушка. — Намеднись я
у Забровских была, там их штук шесть мал мала меньше собралось — мученье! так между ног и шныряют!
кто в трубу трубит,
кто в дуду дудит,
кто на пищалке пищит!
Напротив, все скажут: «Хорошо сделали, что вовремя спохватились!» Я и в монастырь упрячу, ни
у кого позволенья
не спрошу!
Матушка бледнеет, но перемогает себя. Того гляди, гости нагрянут — и она боится, что дочка назло ей уйдет в свою комнату. Хотя она и сама
не чужда «светских разговоров», но все-таки дочь и по-французски умеет, и манерцы
у нее настоящие — хоть перед
кем угодно
не ударит лицом в грязь.
Ни вражды, ни ненависти ни к
кому у нее
не было, а был только тот самодовлеющий начальственный лай, от которого вчуже становилось жутко.
Несмотря на несомненное простодушие, он, как я уже упомянул, был великий дока заключать займы, и остряки-помещики
не без основания говаривали о нем: «Вот бы
кого министром финансов назначить!» Прежде всего к нему располагало его безграничное гостеприимство: совестно было отказать человеку,
у которого во всякое время попить и поесть можно.
— Уж
не я ли? Да в здешней во всей округе ни одной деревни нет, в которой бы
у меня детей
не было. Это хоть
у кого хочешь спроси.
— И больше пройдет — ничего
не поделаешь. Приходи, когда деньги будут, — слова
не скажу, отдам. Даже сам взаймы дам, коли попросишь. Я, брат, простыня человек; есть
у меня деньги — бери; нет —
не взыщи. И закона такого нет, чтобы деньги отдавать, когда их нет. Это хоть
у кого хочешь спроси. Корнеич! ты законы знаешь — есть такой закон, чтобы деньги платить, когда их нет?
— И
не злодей, а привычка
у тебя пакостная;
не можешь видеть, где плохо лежит. Ну, да будет. Жаль, брат, мне тебя, а попадешь ты под суд — верное слово говорю. Эй,
кто там! накрывайте живее на стол!
— Просим! просим! — раздался в ответ общий голос, —
у кого же нам и заступы искать, как
не у вас! А ежели трудно вам будет, так Григорий Александрыч пособит.
Супруги едут в город и делают первые закупки. Муж берет на себя, что нужно для приема гостей; жена занимается исключительно нарядами. Объезжают городских знакомых, в особенности полковых, и всем напоминают о наступлении зимы. Арсений Потапыч справляется о ценах
у настоящих торговцев и убеждается, что хоть он и продешевил на первой продаже, но немного. Наконец вороха всякой всячины укладываются в возок, и супруги, веселые и довольные, возвращаются восвояси. Слава Богу! теперь хоть
кого не стыдно принять.
Еще когда он посещал университет, умерла
у него старуха бабушка, оставив любимцу внуку в наших местах небольшое, но устроенное имение, душ около двухсот. Там он, окончивши курс, и приютился, отказавшись в пользу сестер от своей части в имении отца и матери. Приехавши, сделал соседям визиты, заявляя, что ни в казне, ни по выборам служить
не намерен, соперником ни для
кого не явится, а будет жить в своем Веригине вольным казаком.
Неточные совпадения
А уж Тряпичкину, точно, если
кто попадет на зубок, берегись: отца родного
не пощадит для словца, и деньгу тоже любит. Впрочем, чиновники эти добрые люди; это с их стороны хорошая черта, что они мне дали взаймы. Пересмотрю нарочно, сколько
у меня денег. Это от судьи триста; это от почтмейстера триста, шестьсот, семьсот, восемьсот… Какая замасленная бумажка! Восемьсот, девятьсот… Ого! за тысячу перевалило… Ну-ка, теперь, капитан, ну-ка, попадись-ка ты мне теперь! Посмотрим,
кто кого!
Анна Андреевна. Ну, скажите, пожалуйста: ну,
не совестно ли вам? Я на вас одних полагалась, как на порядочного человека: все вдруг выбежали, и вы туда ж за ними! и я вот ни от
кого до сих пор толку
не доберусь.
Не стыдно ли вам? Я
у вас крестила вашего Ванечку и Лизаньку, а вы вот как со мною поступили!
Трудись!
Кому вы вздумали // Читать такую проповедь! // Я
не крестьянин-лапотник — // Я Божиею милостью // Российский дворянин! // Россия —
не неметчина, // Нам чувства деликатные, // Нам гордость внушена! // Сословья благородные //
У нас труду
не учатся. //
У нас чиновник плохонький, // И тот полов
не выметет, //
Не станет печь топить… // Скажу я вам,
не хвастая, // Живу почти безвыездно // В деревне сорок лет, // А от ржаного колоса //
Не отличу ячменного. // А мне поют: «Трудись!»
У батюшки,
у матушки // С Филиппом побывала я, // За дело принялась. // Три года, так считаю я, // Неделя за неделею, // Одним порядком шли, // Что год, то дети: некогда // Ни думать, ни печалиться, // Дай Бог с работой справиться // Да лоб перекрестить. // Поешь — когда останется // От старших да от деточек, // Уснешь — когда больна… // А на четвертый новое // Подкралось горе лютое — // К
кому оно привяжется, // До смерти
не избыть!
Г-жа Простакова. Я, братец, с тобою лаяться
не стану. (К Стародуму.) Отроду, батюшка, ни с
кем не бранивалась.
У меня такой нрав. Хоть разругай, век слова
не скажу. Пусть же, себе на уме, Бог тому заплатит,
кто меня, бедную, обижает.