Неточные совпадения
Леса горели, гнили на корню и загромождались валежником и буреломом; болота заражали окрестность миазмами,
дороги не просыхали в самые сильные летние жары; деревни ютились около самых помещичьих усадьб, а особняком проскакивали редко на расстоянии пяти-шести верст друг от друга.
Вообще я прожил детство как-то незаметно и
не любил попадаться на глаза, так что когда матушка случайно встречала меня, то и она словно недоумевала, каким образом я очутился у ней на
дороге.
Матушка, однако ж, поняла, что попала в ловушку и что ей
не ускользнуть от подлых намеков в продолжение всех двух-трех часов, покуда будут кормиться лошади. Поэтому она, еще
не входя в комнаты, начала уже торопиться и приказала, чтоб лошадей
не откладывали. Но тетенька и слышать
не хотела о скором отъезде
дорогих родных.
Не дослушав дальнейших угроз, я опрометью побежал в дом.
Дорогой мне казалось, что передо мной встало привидение и преследовало меня по пятам.
— Признаться сказать, я и забыла про Наташку, — сказала она. —
Не следовало бы девчонку баловать, ну да уж, для
дорогих гостей, так и быть — пускай за племянничка Бога молит. Ах, трудно мне с ними, сестрица, справляться! Народ все сорванец — долго ли до греха!
Правда, что
дорога тут шла твердым грунтом (за исключением двух-трех небольших болотцев с проложенными по ним изуродованными гатями), но в старину помещики берегли лошадей и ездили медленно,
не больше семи верст в час, так что на переезд предстояло
не менее полутора часа.
—
Не знаете?.. и кому он деньги передавал, тоже
не знаете? — продолжал домогаться Савельцев. — Ладно, я вам ужо развяжу языки, а теперь я с
дороги устал, отдохнуть хочу!
Заболотье славилось своими торгами, и каждую неделю по вторникам в нем собирался базар. Зимой базары бывали очень людные, но летом очень часто случалось, что съезжались лишь несколько телег. В старину торговые пункты устанавливались как-то своеобразно, и я теперь даже
не могу объяснить, почему, например, Заболотье, стоявшее в стороне от большой
дороги и притом в лощине, сделалось значительным торговым местечком.
— И на третий закон можно объясненьице написать или и так устроить, что прошенье с третьим-то законом с надписью возвратят. Был бы царь в голове, да перо, да чернила, а прочее само собой придет. Главное дело, торопиться
не надо, а вести дело потихоньку, чтобы только сроки
не пропускать. Увидит противник, что дело тянется без конца, а со временем, пожалуй, и самому
дороже будет стоить — ну, и спутается. Тогда из него хоть веревки вей. Либо срок пропустит, либо на сделку пойдет.
Не случилось ли чего, здоров ли,
не сломался ли экипаж, лихие люди в
дороге не обидели ли?
— И ведь в какое время, непутевый, пришел! — сказала она уже мягче, — две недели сряду дождик льет, все
дороги затопил, за сеном в поле проехать нельзя, а он шлепает да шлепает по грязи. И хоть бы написал, предупредил… Ну, ин скидавай полушубок-то, сиди здесь, покуда я муженьку
не отрапортую.
Мы выехали из Малиновца около часа пополудни. До Москвы считалось сто тридцать пять верст (зимний путь сокращался верст на пятнадцать), и так как путешествие, по обыкновению, совершалось «на своих», то предстояло провести в
дороге не меньше двух дней с половиной. До первой станции (Гришково), тридцать верст, надо было доехать засветло.
— Раньше трех часов утра и думать выезжать нельзя, — сказал он, — и лошади порядком
не отдохнули, да и по
дороге пошаливают. Под Троицей, того гляди, чемоданы отрежут, а под Рахмановым и вовсе, пожалуй, ограбят. Там, сказывают, под мостом целая шайка поджидает проезжих. Долго ли до греха!
— Теперь мать только распоясывайся! — весело говорил брат Степан, — теперь, брат, о полотках позабудь — баста! Вот они, пути провидения! Приехал
дорогой гость, а у нас полотки в опалу попали. Огурцы промозглые, солонина с душком — все полетит в застольную!
Не миновать, милый друг, и на Волгу за рыбой посылать, а рыбка-то кусается! Дед — он пожрать любит — это я знаю! И сам хорошо ест, и другие чтоб хорошо ели — вот у него как!
— Или опять, — вновь начинает старик, переходя к другому сюжету, — видим мы, что река назад
не течет, а отчего? Оттого, что она в возвышенном месте начинается, а потом все вниз, все вниз течет. Назад-то ворочаться ей и неспособно. Коли на
дороге пригорочек встретится, она его обойдет, а сама все вниз, все вниз…
Матушка, однако ж, задумывается на минуту. Брань брата, действительно,
не очень ее трогает, но угроз его она боится. Увы! несмотря на теперешнюю победу, ее ни на минуту
не покидает мысль, что, как бы она ни старалась и какое бы расположение ни выказывал ей отец, все усилия ее окажутся тщетными, все победы мнимыми, и стариково сокровище неминуемо перейдет к непочтительному, но
дорогому сыну.
Матушка, впрочем, уже догадывалась, что в Москве
не путем выездов добываются женихи и что существуют другие
дороги,
не столь блестящие, но более верные. В скором времени она и прибегла к этим путям, но с этим предметом я предпочитаю подробнее познакомить читателя в следующей главе.
Отец задумывался. «Словно вихрем все унесло! — мелькало у него в голове. — Спят
дорогие покойники на погосте под сению храма, ими воздвигнутого, даже памятников настоящих над могилами их
не поставлено. Пройдет еще годков десять — и те крохотненькие пирамидки из кирпича, которые с самого начала были наскоро сложены, разрушатся сами собой. Только Спас Милостивый и будет охранять обнаженные могильные насыпи».
— Это уж
не манер! — во все горло бушевал воротившийся балагур, — словно на большой
дороге грабят! А я-то, дурак, шел из Москвы и думал, призовет меня барыня и скажет: сыграй мне, Иван, на гармонии штучку!
По воскресеньям он аккуратно ходил к обедне. С первым ударом благовеста выйдет из дома и взбирается в одиночку по пригорку, но идет
не по
дороге, а сбоку по траве, чтобы
не запылить сапог. Придет в церковь, станет сначала перед царскими дверьми, поклонится на все четыре стороны и затем приютится на левом клиросе. Там положит руку на перила, чтобы все видели рукав его сюртука, и в этом положении неподвижно стоит до конца службы.
Бегать он начал с двадцати лет. Первый побег произвел общее изумление. Его уж оставили в покое: живи, как хочешь, — казалось, чего еще нужно! И вот, однако ж, он этим
не удовольствовался, скрылся совсем. Впрочем, он сам объяснил загадку, прислав с
дороги к отцу письмо, в котором уведомлял, что бежал с тем, чтобы послужить церкви Милостивого Спаса, что в Малиновце.
— Скатертью
дорога! — сказала матушка, — по крайности, на глазах
не будет, да и с господского хлеба долой!
Но он пришел уже совсем больной и с большим трудом присутствовал при церемонии поднятия колокола. Вероятно, к прежней хворости прибавилась еще простуда, так как его и теплой одеждой на
дорогу не снабдили. Когда торжество кончилось и колокол загудел, он воротился в каморку и окончательно слег.
— В монастырь так в монастырь, — решила она, — доброму желанию господа
не помеха. Выздоравливай, а летом, как
дорога просохнет, выдадим тебе увольнение — и с богом! Ты в какой монастырь надумал?
—
Не успел взойти, а уж и «на минуточку»! Куда путь-дорогу держишь?
Все, как один, снялись с места и устремились вперед, перебегая друг у друга
дорогу. Вокруг стола образовалась давка. В каких-нибудь полчаса вопрос был решен. На хорах
не ждали такой быстрой развязки, и с некоторыми дамами сделалось дурно.
— Вот ты мне говорил иногда, что я на браслеты да на фермуары деньги мотаю — ан и пригодились! — весело припоминала
дорогой Александра Гавриловна, — в чем бы мы теперь уехали, кабы их
не было?
С наступлением октября начинаются первые серьезные морозы. Земля закоченела, трава по утрам покрывается инеем, вода в канавках затягивается тонким слоем льда; грязь на
дорогах до того сковало, что езда в телегах и экипажах сделалась невозможною. Но зато черностоп образовался отличный: гуляй мужичок да погуливай. Кабы на промерзлую землю да снежку Бог послал — лучше бы
не надо.
Ни одного съезда у соседей
не обходится без Пустотеловых; везде они
дорогие гости, несмотря на то, что приезжают целой гурьбой.
Покуда они разговаривали, между стариками завязался вопрос о приданом. Калерия Степановна находилась в большом затруднении. У Милочки даже белья сносного
не было, да и подвенечное платье сшить было
не на что. А платье нужно шелковое,
дорогое — самое простое приличие этого требует. Она
не раз намекала Валентину Осиповичу, что бывают случаи, когда женихи и т. д., но жених никаких намеков решительно
не понимал. Наконец старики Бурмакины взяли на себя объясниться с ним.
Увы! он даже об обеде для Милочки
не подумал. Но так как, приезжая в Москву один, он обыкновенно обедал в «Британии», то и жену повез туда же. Извозчики по
дороге попадались жалкие, о каких теперь и понятия
не имеют. Шершавая крестьянская лошаденка, порванная сбруя и лубочные сани без полости — вот и все. Милочка наотрез отказалась ехать.
Да, она развилась. Все данные ей природой способности раскрылись вполне, и ничего другого ждать было нечего. Но как быстро все объяснилось! как жестока судьба, которая разом сняла покровы с его
дорогих заблуждений,
не давши ему даже возможности вдоволь налюбоваться ими! Ему и укрыться некуда. Везде, в самом отдаленном уголку дома, его настигнет нахальный смех панов Туровского, Бандуровского и Мазуровского.
— Намеднись такая ли перестрелка в Вялицыне (так называлась усадьба Урванцовых) была — как только до убийства
не дошло! — сообщал кто-нибудь из приезжих гостей. — Вышли оба брата в березовую рощу грибков посбирать. Один с одного конца взялся, другой — с другого. Идут задумавшись навстречу и
не замечают друг друга. Как вдруг столкнулись. Смотрят друг дружке в глаза — он ли,
не он ли? — никто
не хочет первый
дорогу дать. Ну, и пошло тут у них, и пошло…
— Встанут с утра, да только о том и думают, какую бы родному брату пакость устроить. Услышит один Захар, что брат с вечера по хозяйству распоряжение сделал, — пойдет и отменит. А в это же время другой Захар под другого брата такую же штуку подводит. До того дошло, что теперь мужики, как завидят, что по
дороге идет Захар Захарыч — свой ли,
не свой ли, — во все лопатки прочь бегут!
—
Не знаю, как сказать, — отвечает Алемпий, — крутит по
дороге, да и сверху мжица мжит.
Не впервой; Бог милостив!
По
дороге в Малиновец мы обыкновенно заезжали к Боровковым, у которых проводили целые сутки, от Боровковых к Корочкиным и т. д., так что домой возвращались нередко через неделю. Затем, отдохнувши несколько дней, объезжали другую сторону околотка, гостили у Пустотеловых и забирались в Словущенское, где, начиная с предводителя Струнникова,
не пропускали никого и из мелкопоместных.