Неточные совпадения
Итак, мы лишились нашего начальника. Уже за несколько дней перед
тем я начинал ощущать жалость во всем теле, а в ночь, накануне самого происшествия, даже жена моя — и
та беспокойно металась на постели и все говорила: «Друг мой! я
чувствую, что с его превосходительством что-нибудь неприятное сделается!» Дети тоже находились в жару и плакали; даже собаки на дворе выли.
Мы опять умолкли; я
чувствовал, что на душе у меня смутно и что сердце опять начинает падать в груди, несмотря на
то что сожаление о смене любимого начальника умерялось надеждою на присылку другого любимого начальника.
Нечего и говорить о
том, что мы приняли решение вашего превосходительства к непременному исполнению; этого мало: предоставленные самим себе, мы думали, что этого человека мало повесить за его злодеяния, но, узнавши о ваших начальнических словах, мы вдруг постигли всю шаткость человеческих умозаключений и внутренне
почувствовали себя просветленными…
В этот вечер он даже не писал мемуаров. Видя его в таком положении, мы упросили его прочитать еще несколько отрывков из сочинения «О благовидной администратора наружности»; но едва он успел прочесть: «Я знал одного тучного администратора, который притом отлично знал законы, но успеха не имел, потому что от тука, во множестве скопленного в его внутренностях, задыхался…», как
почувствовал новый припадок в желудке и уже в
тот вечер не возвращался.
Через полчаса «молодой человек» вышел из спальной с красными от слез глазами: он
чувствовал, что лишался друга и советника. Что же касается старика,
то мы нашли его в такой степени спокойным, что он мог без помех продолжать свои наставления об анархии.
Бывает, что даже просто стул вынесут из комнаты, и
то ищешь глазами и
чувствуешь, что чего-то недостает; представьте же себе, какое нравственное потрясение должно было произойти во всем организме Надежды Петровны, когда она убедилась, что у нее вынесли из квартиры целого помпадура!
«Стригуны» молчали; они понимали, что слова Собачкина очень последовательны и что со стороны логики под них нельзя иголки подточить; но в
то же время
чувствовали, что в них есть что-то такое неловкое, как будто похожее на парадокс.
Мало
того, он
почувствовал потребность выкинуть какую-нибудь штуку.
Повторяю: покуда мы с вами не достигнем их, покуда я не приду к убеждению, что, где бы я ни был, рука моя все-таки везде будет давать себя
чувствовать необременительным, но
тем не менее равномерным давлением, — до
тех пор, говорю, я не положу оружия.
Вид задумывающегося человека вообще производит тягостное впечатление, но когда видишь задумывающегося помпадура,
то делается не только тяжело, но даже неловко. И тут и там — тайна, но в первом случае — тайна, от которой никому ни тепло, ни холодно; во втором — тайна, к которой всякий невольным образом
чувствует себя прикосновенным. Эта последняя тайна очень мучительна, ибо неизвестно, что именно она означает: сомнение или решимость?
На этот раз разговор исчерпался; но в
то же утро, придя в губернское правление и проходя мимо шкафа с законами, помпадур
почувствовал, что его нечто как бы обожгло. Подозрение, что в шкафу скрывается змий, уже запало в его душу и породило какое-то странное любопытство.
Второе поразившее его обстоятельство было такого рода. Шел по базару полицейский унтер-офицер (даже не квартальный), — и все перед ним расступались, снимали шапки. Вскоре, вслед за унтер-офицером, прошел по
тому же базару так называемый ябедник с
томом законов под мышкой — и никто перед ним даже пальцем не пошевелил. Стало быть, и в законе нет
того особливого вещества, которое заставляет держать руки по швам, ибо если б это вещество было,
то оно, конечно, дало бы
почувствовать себя и под мышкой у ябедника.
При отсутствии руководства, которое давало бы определенный ответ на вопрос: что такое помпадур? — всякий
чувствовал себя как бы отданным на поругание и ни к чему другому не мог приурочить колеблющуюся мысль, кроме
тех смутных данных, которые давали сведения о темпераменте, вкусах, привычках и степени благовоспитанности
той или другой из предполагаемых личностей.
Не
чувствуешь ли ты, что даже самый вопрос твой является в
ту минуту, когда уже все решено и подписано и когда ничего другого не остается, как претерпеть.
Нет Агатона! Он мчится на всех парах в Петербург и уже с первой минуты
чувствует себя угнетенным. Он равен всем; здесь, в этом вагоне, он находится точно в таких же условиях, как и все. В последний раз он путешествует в 1-м классе и уже не слышит
того таинственного шепота: это он! это помпадур! — который встречал его появление в прежние времена!
С каким самоуверенным видом, с каким ликованием в голосе ответил бы он в былое время: да… я тамошний помпадур! Я еду в Петербург представить о нуждах своих подчиненных! Я полагаю, что первая обязанность помпадура — это заботиться, чтоб законные требования его подчиненных были удовлетворены! и т. д. Теперь, напротив
того, он
чувствует, что ответ словно путается у него на языке и что гораздо было бы лучше, если б ему совсем-совсем ничего не приходилось отвечать.
Начинается с
того, что однажды Агатон уж совсем было запустил лапу в ящик с сигарами какой-то неслыханной красоты, как вдруг
почувствовал, что его обожгло.
Но по мере
того, как он щипал нас, мы
чувствовали, как догорает наше милое, дорогое древо гражданственности.
И вот, опять-таки в угоду ему, она решается сказать несколько слов об усилении власти и о
том, что на помпадурах должен лежать лишь высший надзор, а не подробности; но она делает это так нерешительно и с таким множеством оговорок, что Феденька
чувствует свою власть не только не усиленною этим наивным вмешательством, но даже значительно умаленною.
Дома она
чувствовала себя счастливою. Она любила стряпню и предпочитала блузу всякому другому платью. Днем, покуда «он» распоряжался по службе, она хлопотала по хозяйству и всю изобретательность своего ума употребляла на
то, чтоб Феденька нашел у нее любимое блюдо и сладкий кусок. Вечером, управившись с делами, он являлся к ней, окруженный блестящей плеядой навозных свободных мыслителей, и читал свои циркуляры.
Но не столько было замечательно
то, что Феденька не
почувствовал в своем положении никакой против прежнего перемены, сколько
то, что самый объект его административных воздействий нимало не изменил своей физиономии.
Читая летопись этих деяний, нельзя не отдавать им справедливости, но в
то же время нельзя не
чувствовать, что все это опыты, делавшиеся, так сказать, ощупью.
Целый
тот вечер он тосковал и более, чем когда-либо,
чувствовал себя помпадуром. Чтобы рассеять себя, пел сигналы, повторял одиночное учение, но и это не помогало. Наконец уселся у окна против месяца и начал млеть. Но в эту минуту явился частный пристав и разрушил очарование, доложив, что пойман с поличным мошенник. Надо было видеть, как он вскипел против этого ретивого чиновника, уже двукратно нарушившего мление души его.
— Да-с; я насчет этого еще в кадетском корпусе такую мысль получил: кто хочет по совести жить,
тот должен так это дело устроить, чтоб не было совсем надобности воровать! И тогда все будет в порядке и квартальным будет легко, и сечь не за что, и обыватели
почувствуют себя в безопасности-с!
Неточные совпадения
Почтмейстер. Сам не знаю, неестественная сила побудила. Призвал было уже курьера, с
тем чтобы отправить его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда не
чувствовал. Не могу, не могу! слышу, что не могу! тянет, так вот и тянет! В одном ухе так вот и слышу: «Эй, не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч — по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И руки дрожат, и все помутилось.
Стародум(с важным чистосердечием). Ты теперь в
тех летах, в которых душа наслаждаться хочет всем бытием своим, разум хочет знать, а сердце
чувствовать. Ты входишь теперь в свет, где первый шаг решит часто судьбу целой жизни, где всего чаще первая встреча бывает: умы, развращенные в своих понятиях, сердца, развращенные в своих чувствиях. О мой друг! Умей различить, умей остановиться с
теми, которых дружба к тебе была б надежною порукою за твой разум и сердце.
Правдин. А кого он невзлюбит,
тот дурной человек. (К Софье.) Я и сам имею честь знать вашего дядюшку. А, сверх
того, от многих слышал об нем
то, что вселило в душу мою истинное к нему почтение. Что называют в нем угрюмостью, грубостью,
то есть одно действие его прямодушия. Отроду язык его не говорил да, когда душа его
чувствовала нет.
Стародум(целуя сам ее руки). Она в твоей душе. Благодарю Бога, что в самой тебе нахожу твердое основание твоего счастия. Оно не будет зависеть ни от знатности, ни от богатства. Все это прийти к тебе может; однако для тебя есть счастье всего этого больше. Это
то, чтоб
чувствовать себя достойною всех благ, которыми ты можешь наслаждаться…
Попеременно они
то трепещут,
то торжествуют, и чем сильнее дает себя
чувствовать унижение,
тем жестче и мстительнее торжество.