Неточные совпадения
После такого толкования слушателям не оставалось ничего более,
как оставить всякие опасения и надеяться, что не далеко
то время, когда русская земля процивилизуется наконец вплотную. Вот что значит опытность старика, приобревшего, по выходе
в отставку, привычку поднимать завесу будущего!
Дело состояло
в том, что помпадур отчасти боролся с своею робостью, отчасти кокетничал. Он не меньше всякого другого ощущал на себе влияние весны, но,
как все люди робкие и
в то же
время своевольные, хотел, чтобы Надежда Петровна сама повинилась перед ним.
В ожидании этой минуты, он до такой степени усилил нежность к жене, что даже стал вместе с нею есть печатные пряники. Таким образом дни проходили за днями; Надежда Петровна тщетно ломала себе голову; публика ожидала
в недоумении.
Она устраивает спектакли и лотереи
в пользу детей бедных мелкопоместных, хлопочет о стипендиях
в местной гимназии и
в то же
время успевает бросать обворожающие взгляды на молодых семиозерских аристократов и не прочь пококетничать с старым графом Козельским, который уже три трехлетия сряду безуспешно добивается чести быть представителем «интересов земства» и,
как достоверно известно, не отказывается от этого домогательства и теперь.
«Стригуны» молчали; они понимали, что слова Собачкина очень последовательны и что со стороны логики под них нельзя иголки подточить; но
в то же
время чувствовали, что
в них есть что-то такое неловкое,
как будто похожее на парадокс.
Платон Иваныч, которому пуще всего хотелось посидеть на своем месте еще трехлетие, очень основательно рассудил, что чем больше господа дворяне проводят
время,
тем лучше для него, потому что на этой почве он всегда будет им приятен, тогда
как на почве более серьезной, пожалуй, найдутся и другие выскочки, которые могут пустить
в глаза пыль.
Наконец Козелков явился весь радостный и словно даже светящийся. Он прямо направил стопы к баронессе, и так
как в это
время оркестр заиграл ритурнель кадрили,
то они сели
в паре. Визави у них был граф Козельский и пикантная предводительша.
Я охотно изобразил бы,
в заключение,
как Козелков окончательно уверился
в том, что он Меттерних,
как он собирался
в Петербург,
как он поехал туда и об чем дорогой думал и
как наконец приехал; я охотно остановился бы даже на
том, что он говорил о своих подвигах
в вагоне на железной дороге (до такой степени все
в жизни этого «героя нашего
времени» кажется мне замечательным), но предпочитаю воздержаться.
Ибо таким образом слушатель постоянно держится, так сказать, на привязи, постоянно чего-то ждет, постоянно что-то
как будто получает и
в то же
время никаким родом это получаемое ухватить не может.
Итак, «преданные» гурьбой встретили Митеньку. Произошла сцена.
В былые
времена администратор ограничился бы
тем, что прослезился, но Митенька,
как человек современный, произнес речь.
— Ты пойми мою мысль, болван! — отвечал ему Митенька, — я чего желаю? — я желаю, чтоб у меня процветала промышленность, чтобы поля были тщательно удобрены, но чтобы
в то же
время порядок ни под
каким видом нарушен не был!
Если задумчивость имеет источником сомнение,
то она для обывателей выгодна. Сомнение (на помпадурском языке) — это не что иное,
как разброд мыслей. Мысли бродят,
как в летнее
время мухи по столу; побродят, побродят и улетят. Сомневающийся помпадур — это простой смертный, предпринявший ревизию своей души, а так
как местопребывание последней неизвестно,
то и выходит пустое дело.
Но помпадур ничего не замечал. Он был от природы не сентиментален, и потому вопрос, счатливы ли подведомственные ему обыватели, интересовал его мало. Быть может, он даже думал, что они не смеют не быть счастливыми. Поэтому проявления народной жизни, проходившие перед его глазами, казались не более
как фантасмагорией, ключ к объяснению которой, быть может, когда-то существовал, но уже
в давнее
время одним из наезжих помпадуров был закинут
в колодезь, и с
тех пор никто оттуда достать его не может.
Но, рассуждая таким образом, мы, очевидно, забывали завещанную преданием мудрость,
в силу которой «новые веяния
времени» всегда приходили на сцену отнюдь не
в качестве поправки
того или другого уклонения от исторического течения жизни, а прямо
как один из основных элементов этой жизни.
Нет Агатона! Он мчится на всех парах
в Петербург и уже с первой минуты чувствует себя угнетенным. Он равен всем; здесь,
в этом вагоне, он находится точно
в таких же условиях,
как и все.
В последний раз он путешествует
в 1-м классе и уже не слышит
того таинственного шепота: это он! это помпадур! — который встречал его появление
в прежние
времена!
С
каким самоуверенным видом, с
каким ликованием
в голосе ответил бы он
в былое
время: да… я тамошний помпадур! Я еду
в Петербург представить о нуждах своих подчиненных! Я полагаю, что первая обязанность помпадура — это заботиться, чтоб законные требования его подчиненных были удовлетворены! и т. д. Теперь, напротив
того, он чувствует, что ответ словно путается у него на языке и что гораздо было бы лучше, если б ему совсем-совсем ничего не приходилось отвечать.
И вот сердце отвечает мне: тогда-то, спеша по улице
в присутствие, ты забыл сделать под козырек! тогда-то, гуляя
в публичном саду, ты рассуждал с управляющим контрольной палатой на
тему о бесполезности писать законы, коль скоро их не исполнять, между
тем как, по-настоящему, ты должен был стоять
в это
время смирно и распевать «Гром победы раздавайся!».
Но аргументы первых до
того страдали риторическою амплификацией, что невольно напоминали знаменитое и,
как известно, окончившееся полнейшим фиаско выражение «
в наше
время, когда»…
В какой степени основательно или неосновательно такое предположение — это предстоит разрешить
времени; но до
тех пор, пока разрешения не последовало, ясно, что «шлющиеся люди», равно
как взяточники и дантисты, должны стоять вне всяких угроз.
Каким образом случилось, что мы хоть косвенно, но сами признавали себя
в числе
тех, против которых веяние
времени должно было прежде всего направить свои стрелы, — объяснить это довольно легко.
Это была неправда, это была вопиющая клевета. Но
тем не менее,
как ни обдумывали мы свое положение, никакого другого выхода не находили, кроме одного: да, мы, именно мы одни обязываемся «трепетать»! Мы «злые», лишь по недоразумению восхитившие наименование «добрых». Мы волки
в овечьей шкуре. Мы — «красные». На нас прежде всего должно обрушиться веяние
времени, а затем, быть может, задеть на ходу и других…
Как бы
то ни было, но Феденька достиг предмета своих вожделений. Напутствуемый всевозможными пожеланиями, он отправился
в Навозный край, я же остался у Дюссо. С
тех пор мы виделись редко, урывками, во
время наездов его
в Петербург. И я с сожалением должен сознаться, что мои надежды на его добросердечие и либерализм очень скоро разрушились.
Но, к великому и душевному моему огорчению, я усматриваю, что наше общество продолжает коснеть все
в том же бездействии,
в каком я застал его и
в первое
время по приезде моем
в Навозный край.
Я так жаждал «отрадных явлений», я так твердо был уверен
в том, что не дальше
как через два-три месяца прочту
в «нашей уважаемой газете» корреспонденцию из Паскудска,
в которой будет изображено: «С некоторого
времени наш край поистине сделался ареной отрадных явлений.
— Эту книгу, — выражался он, — всякий русский человек
в настоящее
время у себя на столе бессменно держать должен. Потому, кто может зараньше определить, на
какой он остров попасть может? И сколько, теперича, есть
в нашем отечестве городов, где ни хлеба испечь не умеют, ни супу сварить не из чего? А ежели кто эту книгу основательно знает,
тот сам все сие и испечет, и сварит, а по
времени, быть может, даже и других к употреблению подлинной пищи приспособит!
— Не только
в революции, я даже
в черта не верю! И вот по
какому случаю. Однажды, будучи
в кадетском корпусе, — разумеется, с голоду, — пожелал я продать черту душу, чтобы у меня каждый день булок вволю было. И что же-с? вышел я ночью во двор-с и кричу: «Черт! явись!» Ан вместо черта-то явился вахтер, заарестовал меня, и я
в то время чуть-чуть не подвергся исключению-с. Вот оно, легковерие-то, к чему ведет!
Он некоторое
время стоял и, видимо, хотел что-то сказать; быть может, он даже думал сейчас же предложить ей разделить с ним бремя власти. Но вместо
того только разевал рот и тянулся корпусом вперед. Она тоже молчала и, повернув
в сторону рдеющее лицо, потихоньку смеялась. Вдруг он взглянул вперед и увидел, что из-за угла соседнего дома высовывается голова частного пристава и с любопытством следит за его движениями.
Как ужаленный, он круто повернул налево кругом и быстрыми шагами стал удаляться назад.
Но по уходе пристава тоска обуяла еще пуще. Целую ночь метался он
в огне, и ежели забывался на короткое
время,
то для
того только, чтоб и во сне увидеть, что он помпадур. Наконец, истощив все силы
в борьбе с бессонницей, он покинул одинокое ложе и принялся за чтение «Робинзона Крузое». Но и тут его тотчас же поразила мысль: что было бы с ним, если б он, вместо Робинзона, очутился на необитаемом острове?
Каким образом исполнил бы он свое назначение?
1) что
в городе,
в течение десяти лет, не произошло ни одной революции, тогда
как до
того времени не проходило ни одного года без возмущения...
Один из них, недавно возвратившийся из Петербурга, очень удачно представил,
как m-lle Page, [Известная
в то время актриса французского театра
в Петербурге.
Наевшись, стали опять беседовать о
том,
как бы «больного человека» подкузьмить; ибо, хотя К*** и откупщик, но так
как многие ученые его гостеприимством во всякое
время пользуются,
то и он между ними приобрел некоторый
в политических делах глазомер.
Неточные совпадения
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и
в то же
время говорит про себя.)А вот посмотрим,
как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и
в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но
в это
время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Я, кажется, всхрапнул порядком. Откуда они набрали таких тюфяков и перин? даже вспотел. Кажется, они вчера мне подсунули чего-то за завтраком:
в голове до сих пор стучит. Здесь,
как я вижу, можно с приятностию проводить
время. Я люблю радушие, и мне, признаюсь, больше нравится, если мне угождают от чистого сердца, а не
то чтобы из интереса. А дочка городничего очень недурна, да и матушка такая, что еще можно бы… Нет, я не знаю, а мне, право, нравится такая жизнь.
Глядеть весь город съехался, //
Как в день базарный, пятницу, // Через неделю
времени // Ермил на
той же площади // Рассчитывал народ.
Потом свою вахлацкую, // Родную, хором грянули, // Протяжную, печальную, // Иных покамест нет. // Не диво ли? широкая // Сторонка Русь крещеная, // Народу
в ней
тьма тём, // А ни
в одной-то душеньке // Спокон веков до нашего // Не загорелась песенка // Веселая и ясная, //
Как вёдреный денек. // Не дивно ли? не страшно ли? // О
время,
время новое! // Ты тоже
в песне скажешься, // Но
как?.. Душа народная! // Воссмейся ж наконец!
А князь опять больнехонек… // Чтоб только
время выиграть, // Придумать:
как тут быть, // Которая-то барыня // (Должно быть, белокурая: // Она ему, сердечному, // Слыхал я, терла щеткою //
В то время левый бок) // Возьми и брякни барину, // Что мужиков помещикам // Велели воротить! // Поверил! Проще малого // Ребенка стал старинушка, //
Как паралич расшиб! // Заплакал! пред иконами // Со всей семьею молится, // Велит служить молебствие, // Звонить
в колокола!