Рули как Черчилль. Уроки лидерства, управления и власти

Дмитрий Медведев, 2020

В 2013 году компания PricewaterhouseCoopers опубликовала масштабное исследование, в котором опросили свыше 1300 руководителей крупнейших компаний мира о том, кто из лидеров в истории человечества внушает им наибольшее уважением и восхищение. Первое место в этом списке безоговорочно занимает Уинстон Черчилль. Черчилль был великим политиком и лидером, но в первую очередь он был руководителем, который мог справиться с любыми проблемами, и если бы он был нашим современником, то вполне мог бы быть топ-менеджером любой успешной компании. Эта книга не банальная историческая биография, это разбор конкретных кейсов, правил и решений, которые позволят стать эффективным и успешным руководителем, который сможет повести за собой людей. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Ведь так интересно узнать теорию тех, кто так силен на практике.Мишель Монтень, «Опыты». (Книга вторая, глава X «О книгах»)

© Медведев Д. Л., 2020

© Издание, оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2020

Глава 1. Иллюзия управляемости

Чему может научить опыт Черчилля

Теме управления посвящены тысячи книг и статей, на эту тему подготовлено множество учебных курсов и программ, которые с успехом преподаются. Подобное обилие материала недвусмысленно говорит о том, насколько эта область востребована и актуальна. Однако, несмотря на всю тщательность и глубину уже изученных вопросов, управление до сих пор остается одной из самых непонятых и непостижимых сфер человеческой деятельности. Даже такой маститый специалист, как профессор Генри Минцберг (род. 1939), отзывается об управлении как о «каверзной работе», потому что «никто с уверенностью не скажет, что оно подразумевает»¹. Учитывая популярность и важность работы руководителя, подобные утверждения звучат, по меньшей мере, парадоксально. Но именно с парадоксами нам и придется иметь дело, находя слабости там, где обычно принято видеть только силу, и указывая на неопределенность там, где привычно говорят о четкости и однозначности. Придется также обратить внимание на издержки в тех случаях, которые традиционно воспринимаются как доход или, в крайнем случае, как обмен на безвозмездной основе.

Эта книга не ставит целью ответить на все вопросы, прояснить все неясности и разрубить узлы всех противоречий. Однако определенные закономерности мы все-таки выявить сумеем. А чтобы наше путешествие в таинственную страну управления не было скучным, возьмем с собой компаньона, на примере которого и рассмотрим некоторые из обнаруженных по дороге разгадок.

Имя нашего спутника — Уинстон Леонард Спенсер Черчилль. Личность британского государственного деятеля стоит особняком не только в мире политики, но и в сфере управления. В 2013 году Pricewaterhouse Coopers опубликовала результаты своего масштабного исследования с опросом свыше тысячи трехсот руководителей из шестидесяти восьми стран, в ходе которого была предпринята попытка выяснить, кто из лидеров в истории человечества внушает им наибольшее уважение и восхищение. Был сформирован список из десяти государственных деятелей и бизнесменов, первое место в котором безоговорочно занял наш герой.

У каждого респондента была своя причина предпочесть именно Черчилля на фоне других руководителей. Нам же британский политик интересен в первую очередь своим опытом. Он стал одним из немногих представителей высшего эшелона власти, кто занимал высокие посты в двух мировых войнах, пройдя «суровую школу», в которой, по его собственным словам, «уроки даются обычно лишь раз в жизни»². Более того, Уинстона Черчилля смело можно отнести к политическим долгожителям: более шестидесяти лет заседаний в парламенте, более полувека в большой политике, руководство десятком министерств и ведомств, не говоря уже о двух периодах премьерства^[1].

Множество событий и эпизодов мировой истории первой половины XX века, в которых Черчиллю довелось не просто принять участие, а стать одним из главных действующих лиц, представляет для исследователя проблем управления настоящий Клондайк. Но чтобы не путать наших читателей, мы сконцентрируем внимание на управленческой деятельности Черчилля в годы Второй мировой войны, когда в период с сентября 1939-го по май 1940 года он сначала возглавлял Военно-морское министерство, являясь, как принято говорить в Великобритании, первым лордом Адмиралтейства, а в течение следующих пяти лет — премьер-министром. В отдельных случаях мы будем обращаться к другим эпизодам из жизни британского политика, чтобы заострить внимание на определенной закономерности либо демонстрации изменчивости событий в схожих условиях.

Помимо обширного опыта практика, Черчилль также представляет интерес своим литературным творчеством. В своих произведениях он оставил множество рассуждений о проблемах и особенностях управления. Причем, учитывая, что Черчилль писал на протяжении всей жизни, у исследователей есть возможность наблюдать, как эволюционировали и развивались его взгляды по мере прохождения очередных препятствий.

Разумеется, при работе с подобного рода литературой нельзя забывать, что она имеет объективные ограничения. А при рассмотрении ее как источника эффективных рекомендаций и того более — такие тексты представляют опасность. О чем в свое время еще предупреждал философ-скептик Мишель Монтень (1533–1592): «Кому можем мы верить, когда он говорит о себе, если учесть, что мало найдется таких людей, которым можно верить, даже когда они говорят о других». Но проблема мемуарной литературы не только в сознательных искажениях описываемых событий и переживаний. Выраженные Черчиллем мысли и отстаиваемые им тезисы представляют собой не просто личные оценки автора — они являются изложением успешного автора-лидера. Такие лидеры, как Черчилль, умеют не только производить нужное им впечатление, но и прекрасно разбираются в тонкостях саморекламы, убеждая окружающих в своих выдающихся качествах, а также в несомненной собственной правоте всегда и в любом вопросе. В этом отношении мы полностью согласны с профессором Джеффри Пфеффером (род. 1946), что на большинстве книг известных лидеров следует ставить печать: «Осторожно: этот материал может нанести вред»³. Чтобы не стать жертвой истории успеха, помимо произведений британского политика мы будем опираться на документы и воспоминания современников (в том числе критические), а также на мнения экспертов.

Книга, которую вы держите в руках, является не первой попыткой изучения опыта Черчилля-управленца. В большинстве работ внимание акцентируется на подходах и методах британского политика, подражание и копирование которых, по мнению авторов, может привести к успеху. Но насколько на самом деле эффективны подобные рецепты? Насколько высока вероятность, что следование им приведет к успеху? Удивительно, но они во многом бесполезны для использования в качестве руководства к действию. Они все построены на обработанной и выхолощенной истории успеха, в которой отсутствуют многие важные сведения, способные, во-первых, изменить восприятие ценности предлагаемых советов, а во-вторых, показать большую роль случая и указать на множество альтернативных исходов с менее впечатляющим финалом.

Но если такова суровая правда жизни и никаких практических рекомендаций нельзя почерпнуть на основе опыта других, то не ошибался ли сам Черчилль, пытаясь найти в прошлом ответы на вызовы настоящего? Ведь речь идет о человеке, который не просто написал несколько исторических сочинений. Речь идет об авторе двух объемных биографий: двухтомного жизнеописания его отца и четырехтомного — 1-го герцога Мальборо (1650–1722). Разве, приступая к написанию этих работ, Черчилль не хотел узнать, в чем секрет его героев и чему он может у них научиться? Хотел, и многое узнал. Но сам Черчилль не обольщался относительно почерпнутых им сведений.

Британский политик не верил в золотые правила. «Нет более прямого пути к провалу, чем имитация планов ушедших героев и применение их в новых обстоятельствах», — предупреждал он. Переходя на аналогию с военными действиями, он объяснял, что «принципы ведения войны нужно выводить в каждом из обстоятельств, которые всегда различны; следовательно, ни одно правило не является руководством к действию». По его словам, «успех полководца определяется не следованием моделям или правилам». Успех определяется «способностью к абсолютно новому восприятию ключевых фактов и основных сил, которые действуют в нынешней ситуации». «Это повара используют рецепты для приготовления блюд, а доктора конкретные предписания для лечения болезней, но каждая военная операция уникальна», — подчеркивал британец⁴.

Выводы Черчилля найдут подтверждение в работах лауреата Нобелевской премии по экономике^[2] Даниэля Канемана (род. 1934). Проведенные им исследования показали, что сильные качества руководителя обеспечивают процветание вверенной ему организации в 60 %, что всего лишь на 10 % больше, по сравнению со случайным распределением! «Трудно поверить, что люди выстроятся в очередь за книгой, описывающей методы руководителя, чьими стараниями достигается успех чуть больше случайного», — иронизирует ученый. Канеман призывает не попадать в ловушку иллюзии понимания, которая заставляет нас верить в возможность выделения, освоения и применения лучших практик управления. Ни то, ни другое, ни третье невозможно из-за большого влияния случая. «Мысль о том, что крупные исторические явления определяются случайностью, глубоко потрясает нас, хотя она верна и доказуема», — резюмирует ученый⁵.

Эта книга написана как «биография управления». В отличие от стандартной биографии, объединяющей в себе две плоскости — жизнь, поступки, мысли, переживания и опыт главного героя с историческим фоном, в «биографии управления» добавляется третья плоскость — подходы и методы управления на пересечении философии, экономики, социологии, психологии и политологии, с которыми соотносится вся деятельность героя.

«Биографии управления» не похожи на бравурные жизнеописания в стиле «делай, как он». В них отсутствуют отполированные рекомендации с указанием единственно правильного поведения в конкретных ситуациях. Кроме того, они не ограничиваются изучением лишь положительного опыта. Не меньше, чем звездные моменты карьеры Черчилля, нас интересуют рутинные действия, которые обычно остаются за рамками рассмотрения, но которые содержат богатый фактический материал о реальных проблемах, снижающих эффективность работы руководителя.

Подобный взгляд необходим для понимания общих принципов и закономерностей, с которыми, вне зависимости от влияния случайных факторов, сталкивается каждый руководитель.

Мы не будем стремиться объять необъятное. Мы остановимся лишь на одном аспекте менеджмента — издержках управления. На наш взгляд, именно издержки являются существенным препятствием на пути эффективного руководства, без понимания природы которых невозможно создать оптимально функционирующую систему управления.

Прежде чем продолжить, остановимся еще на одном вопросе, связанным с нашим героем. Так ли универсален опыт Черчилля? Нельзя забывать, что он был государственным деятелем, в то время как большинство людей, интересующихся проблемами менеджмента, работают в коммерческих организациях. Несомненно, определенный зазор между политикой и бизнесом есть, но он меньше, чем принято думать, и многие проблемы управления, а также способы их решений, с которыми сталкиваются представители разных сфер, имеют много общего.

Помимо политической специфики у Черчилля есть еще одна особенность, которая может вызывать недоверие к его деятельности, как к источнику полезной информации для современных руководителей. Черчилль родился в 1874 году, а свою карьеру начал в 1900-х годах. Он мог банально устареть. В его время не было компьютеров, электронной почты и сотовых телефонов, которые на порядки увеличили объем и скорость коммуникаций. Значительно расширился и инструментарий руководителя, а также теоретический аппарат. Но изменилась ли сама природа управления? Г. Минцберг уверен, что нет. «Время идет вперед, и менеджеры сталкиваются с другими проблемами, но не с другим менеджментом, — считает он. — Сущность работы не меняется». Более того, Минцберг пришел к выводу, что новые технологии, в том числе Интернет, не меняют, а подкрепляют работу менеджера⁶.

Свои выводы ученый делал на основе проведенных им в 1970-х и 2000-х годах исследований с подробным наблюдением за работой различных руководителей. В частности, среди неизменных характеристик повседневной деятельности менеджера он отмечал: высокий темп работы, наличие множества коротких задач, фрагментацию и отсутствие непрерывности, постоянную нацеленность на действие, преобладание устных и неформальных коммуникаций, а также чередование скрытого и открытого контроля.

Исследования Г. Минцберга являются классическими, но есть и другая причина, почему суть работы руководителя не меняется, а опыт Черчилля не потерял своей актуальности. На наш взгляд, все дело в четырех факторах, с которыми сталкивается каждый руководитель, в какой бы эпохе он ни жил и в каких бы условиях ни выполнял поставленные перед ним задачи. Принимая во внимание, что, рассматривая в последующих главах разные составляющие работы руководителя, мы будем постоянно обращаться к этим четырем факторам, есть смысл остановиться на них подробнее в текущей вводной главе.

Ограниченность ресурсов

Обзор сдерживающих факторов лучше начать с ограниченности ресурсов. Это не только первый, но и, наверное, самый главный фактор, который и привел к появлению такой науки, как экономика. Не случайно часто цитируемым определением этой дисциплины является высказывание Лайонела Роббинса (1898–1984), утверждавшего, что экономика «изучает человеческое поведение как отношение между целями и ограниченными средствами, имеющими альтернативное применение»⁷. Перефразируя Черчилля, к этому определению можно добавить: «Искать ресурсы легко, гораздо труднее их найти». В годы войны британский политик неоднократно жаловался на «ограниченность наших ресурсов», а также на порождаемые этим «неумолимые препятствия во времени и пространстве». Жаловался он и на постоянные запросы военачальников, которые стремились «обезопасить себя везде». «Даже во всем мире нет столько войск, чтобы удовлетворить их требования», — возмущался премьер-министр⁸.

Представьте, как изменился бы управленческий ландшафт, а также сколько возможностей открылось бы перед руководителями, если бы в распоряжении каждого из них имелось неограниченное количество ресурсов. Но этого не происходит, и никогда не произойдет. «Если мы сможем достичь идеала, тем лучше, но обычно мы имеем дело лишь с тем, что есть под рукой», — заявил Черчилль на одном из заседаний военного кабинета в феврале 1940 года. Поэтому более успешным будет считаться тот, кто рачительно использует имеющиеся ресурсы и грамотно распределяет их в условиях аврала. По крайней мере, сам Черчилль призывал своих коллег «увеличить эффективность управления и распределения наших усилий»⁹.

Каким образом достигается повышение эффективности использования ресурсов? На этот вопрос нет однозначного ответа. По сути, поиску ответа и посвящена эта книга. Но если абстрагироваться от сложности рассматриваемой проблемы и попытаться определить подход с практической направленностью, то можно предложить следующее — внимательно относитесь к просьбам о выделении дополнительных ресурсов, рассматривайте эти просьбы с изрядной долей скептицизма, не ленитесь задавать уточняющие вопросы и требовать предоставления полной информации для принятия решения. Например, в конце 1942 года Черчиллю передали на утверждение план распределения вооружения. Прежде чем высказать свое мнение, он озадачил коллег следующими вопросами: почему канадские корпуса запросили дополнительно тринадцать тысяч ружей; связан ли подобный запрос с увеличением личного состава; почему войска на Среднем Востоке требуют дополнительно шестьдесят три с половиной тысячи ружей; когда они сократили свое присутствие на две дивизии; сколько ружей осталось в резерве на Среднем Востоке; почему на фоне сокращения войск в Восточной Африке в этот регион направлено дополнительно восемнадцать тысяч ружей?

Черчилль демонстрировал дотошность не только в таких важных вопросах, как распределение вооружения. В июле 1943 года он озадачился проблемой нехватки в войсках игральных карт. По его мнению, карты, которые «всегда под рукой, занимают мало места и отличаются длительным сроком службы», прекрасно подходят для отдыха. Отметив, что важность отдыха «нельзя переоценить», Черчилль обратился к министру торговли с просьбой решить возникший дефицит. В ответ министр подготовил предложение о производстве еще одного миллиона колод, а также выступил с просьбой выделить дополнительные человеческие ресурсы (в объеме двадцати человеко-лет) и сто тонн бумаги. Прежде чем удовлетворить запрос, Черчилль поинтересовался тем, что произошло с почти двумя миллионами колод, выпущенными за последний год¹⁰.

Даже одно осознание непреложной истины об ограниченности ресурсов уже способно навести на многие полезные выводы. Например, о важности человеческого фактора, способного частично компенсировать отсутствие нужных средств. Нередко бывают ситуации, когда, как заметил Черчилль, «недостаток в области материалов заменяется отвагой»¹¹. Поэтому в продолжение мысли об успешном руководителе следует добавить, что многие результаты зависят от способности вдохновить и мотивировать подчиненных. Развивайте людей и верьте в их способности, и ваши усилия окупятся сторицей!

У этой медали есть и обратная сторона. В то время как благодаря своей гибкости и значительному потенциалу к развитию человеческие ресурсы способны компенсировать нехватку материальной составляющей, нехватка человеческих ресурсов может стать помехой в использовании остальных ресурсов в полном объеме. Например, в наличии могут быть материальные ресурсы, но отсутствовать необходимое количество персонала для их производства или эксплуатации. Подобная ситуация произошла осенью 1941 года. У Королевских ВВС было достаточно отважных летчиков, готовых вступить в бой, а у британской промышленности — достаточно сырья для производства нужного количества бомбардировщиков и истребителей. Но все уперлось в нехватку квалифицированного персонала для производства нужного количества боевой техники. Проанализировав представленные данные, Черчилль признал, что указанная проблема может быть решена лишь «ценой других проектов»¹².

Основные проблемы возникают, когда руководитель вынужден распределять ресурсы в рамках двух и более проектов. Вспоминая свои переживания в годы Первой мировой войны, Черчилль жаловался на отсутствие «достаточных ресурсов для организации одновременно нескольких наступлений вдоль боевого фронта». С аналогичной ситуацией он столкнулся во Второй мировой, замечая, что в основе управления лежит «правильное использование имеющихся ресурсов», но в реальной жизни «нельзя действовать согласно правилу: “Не все сразу”». Обычно приходится поспешать одновременно на нескольких фронтах, отвечая на множество вопросов и реализуя параллельно несколько инициатив лимитированными средствами. «Ни одна из проблем, стоявших перед нами, не могла быть разрешена вне связи со всеми остальными проблемами, — утверждал политик. — То, что посылалось на один театр военных действий, приходилось отрывать от другого. Усилие на одном участке означало риск на другом».

Подобная многозадачность предъявляет дополнительные требования к распределению ресурсов. В частности, «нужно внимательно следить, чтобы новые указания не тормозили текущие» проекты. Либо своевременно принимать корректирующие действия, меняя ресурсный план. Так, например, осенью 1941 года, разрабатывая план ведения боевых действий на новый, 1942 год, Черчилль пришел к выводу о «необходимости пересмотра в свете новой обстановки численности и организации армии»¹³.

В таких ситуациях с одновременным решением нескольких задач, разнесенных во времени, неизбежно возникает конфликт между краткосрочными и долгосрочными инициативами. Рассматривая эти случаи, Питер Друкер (1909–2005) предупреждал, что «задачу менеджмента нельзя считать решенной, если решение “куплено” ценой ухудшения “здоровья” в долгосрочной перспективе».

Глупо спорить с подобным выводом, особенно когда сегодняшние показатели эффективности обеспечиваются завтрашним выживанием, а добившиеся их «блестящие менеджеры» покидают организацию, оставляя за собой развалившийся баркас¹⁴. Но беспощадные реалии диктуют свои условия, и не всегда руководители готовы отложить текущие потребности ради достижения будущих побед. Одной из первоочередных обязанностей Черчилля на посту первого лорда Адмиралтейства было согласование программ нового кораблестроения. «Старый конфликт между ближайшими и отдаленными задачами особенно обостряется во время войны», — признавался он. Во время Первой мировой Черчилль принял решение о завершении строительства судов, которые могут быть спущены на воду в течение первых шести месяцев, отложив при этом постройку других судов, с более отдаленными сроками спуска. По его мнению, это позволяло достичь тактического преимущества в начале войны и предоставляло больше возможностей для составления и реализации последующих планов. Когда же стало понятно, что победу не удастся одержать решающим сражением на суше в первые месяцы, а война на море приобрела латентный характер, было принято новое решение: «Строить все, что можно закончить к следующему году, и ничего, что нельзя». С аналогичной дилеммой британский политик столкнулся в следующей войне. Озабоченный активностью подводного флота противника, угрожавшего снабжению Острова, Черчилль принял решение расширить строительство кораблей, предназначенных для борьбы с подводными лодками, и приостановить долгосрочные программы, добавив, правда, при этом, что его решение должно пересматриваться каждые полгода¹⁵.

В тех случаях, когда разные проекты выполняются в одинаковые сроки, приходится, как сказал наш герой, «выбирать между желаемым». Подобный выбор с расстановкой приоритетов позволяет не только сконцентрировать и сэкономить ресурсы, сняв их с менее актуальных направлений, но и повысить общую эффективность, обеспечив выполнение важных мероприятий. Для принятия соответствующих решений нужна информация о том, что значимо на текущий момент, а чем можно при определенных условиях пренебречь. Учитывая, что подобной информацией, как правило, располагает только руководитель, то расстановка приоритетов — этот мощный инструмент оптимального использования ресурсов — становится одной из его непосредственных обязанностей. Бывают, правда, случаи, когда в результате подобного изменения планов «с болью наблюдаешь за рассредоточением сил». Либо оказываешься в ситуации, когда выбрать приоритетную задачу не представляется возможным, поскольку речь идет об «интересах, ни один из которых не может быть проигнорирован». В этом отношении показательным стало заседание британского военного кабинета в августе 1940 года. Когда министру снабжения дали поручение увеличить скорость строительства танков, он потребовал предоставить этой задаче первый приоритет, аналогичный строительству самолетов. Что можно ответить на такое требование? Слово взял Черчилль. Он счел нецелесообразным рассмотрение подобного вопроса, который фактически сводился к выбору между танками и авиацией. «Нам нужны оба вида техники», — ответил он, попросив найти соответствующие ресурсы для решения обеих задач одновременно¹⁶.

Распределение и экономия ресурсов, а также расстановка приоритетов, которыми занимаются руководители, являются не единственным и не самым неприятным следствием ограниченности ресурсов. Гораздо больше проблем доставляет другое — несовпадение интересов и борьба за ресурсы. По мнению американского экономиста Джона Коммонса (1862–1945), именно с этой особенностью и связано появление кооперации, которая направлена на создание новых гармоничных отношений между участниками, находящимися в состоянии реального или потенциального конфликта¹⁷.

В условиях распределительного конфликта каждый руководитель вынужден выступать как минимум в двух ролях. В первом случае он борется с равными себе за снабжение своей группы. Как, например, произошло в конце 1913-го — начале 1914 года, когда за военно-морской бюджет вступили в спор два тяжеловеса британской политики: министр финансов Дэвид Ллойд Джордж (1863–1945) и первый лорд Адмиралтейства Уинстон Черчилль. Кульминацией этой битвы, которая заняла не одну неделю, стала пятичасовая личная встреча двух министров, закончившаяся победой главы ВМФ.

Во втором случае руководитель выступает третейским судьей для своих подчиненных. «Очень важно, чтобы Адмиралтейство свело к абсолютному минимуму использование алюминия для снабжения им в должной мере ВВС», — писал Черчилль военно-морскому министру в июне 1940 года. Во время Второй мировой войны британскому политику приходилось в основном регулировать споры между разными видами вооруженных сил. В апреле 1942 года Имперский генеральный штаб подготовил меморандум, указав на недостаточную поддержку сухопутных войск с воздуха. Рассмотрев означенный документ, премьер-министр счел жалобы необоснованными. По его мнению, подобные претензии создавали угрозу «независимости Королевских ВВС». На этом конфликт между армией и авиацией не был исчерпан. В мае 1942 года начальник Имперского генерального штаба Алан Брук (1883–1963) упомянул в своем дневнике о «тяжелом заседании» Комитета начальников штабов. После жарких дебатов с другим членом Комитета, начальником штаба ВВС Чарльзом Порталом (1893–1971), Брук был вынужден констатировать, что позиция Министерства авиации настолько расходится с потребностями армии, что он не видит другого решения, как создать выделенное авиационное формирование в составе сухопутных войск. Через несколько месяцев Брук вновь вступил в противостояние с Порталом, который настаивал на достаточности бомбардировок для сокрушения Германии и требовал выделения соответствующих ресурсов. Брук был против, рассматривая бомбардировки всего лишь как одно из средств, позволяющих «поставить Германию на колени»¹⁸.

Улаживание конфликтов между подчиненными, возникающих на фоне ограниченных ресурсов, дает, с одной стороны, значительную власть, но с другой — является делом неблагодарным, поскольку большинство исходов оставляет одну из сторон недовольной. Иногда в стане недовольных могут оказаться все. «В условиях общих стесненных обстоятельствах ведомства не могут больше получать все, что хотят, они должны довольствоваться тем, что мы можем им предложить», — заявил Черчилль членам военного кабинета в декабре 1942 года¹⁹.

Распределение ресурсов имеет еще одну особенность. Для принятия взвешенного и правильного решения с точки зрения задачи в целом, а не удовлетворения частных интересов, необходимо погружение в детали, а иногда и наличие специализированных знаний. И то, и другое приводит к дополнительным издержкам, поэтому в некоторых случаях руководитель, оставляя за собой право принятия окончательного решения, может делегировать сбор материалов с проведением исследовательской работы и подготовку проекта решения третьей стороне. Как, например, произошло в октябре 1940 года, когда на заседании военного кабинета представители Военного министерства выразили обеспокоенность запросом коллег из Министерства авиации в дополнительном объеме цемента. Они обоснованно опасались, что удовлетворение этого запроса произойдет за счет сокращения их собственных поставок. В ответ министр авиации парировал, что, если его ведомству не будут предоставлены запрашиваемые объемы цемента, он не сможет реализовать программу строительства ста двадцати пяти аэродромов. К обсуждению также подключился министр внутренней безопасности, который сообщил, что он также вынужден настаивать на выделении 514 тонн цемента, необходимых для строительства укрытий от бомбардировок люфтваффе. В конце слово взял Черчилль. По его мнению, ситуация напоминала поговорку: «По одежке протягивай ножки». Запросы каждого ведомства обоснованны, поэтому он предложил поручить министру без портфеля провести независимое расследование и урегулировать вопрос в свете текущей стратегической обстановки²⁰.

К ресурсам относятся не только цемент и различные материальные объекты, но и нематериальные активы: репутация, знания, влияние. Среди прочего к ним относится информация, которая, как и любой ресурс, ограничена. Однако, учитывая особые свойства информации: ценность, полнота, точность, актуальность, достоверность, объективность, — об информации целесообразно говорить отдельно, выделив связанные с ней ограничения в качестве самостоятельного фактора, определяющего работу руководителя.

Неполнота и асимметрия информации

Прежде чем продолжить наше повествование и перейти к рассмотрению ограничений, связанных с информацией, обратим внимание на один важный момент. До настоящего момента наши рассуждения соответствовали представлениям основного течения экономической мысли, так называемой неоклассической экономической теории, предметом изучения которой является и сфера управления. Но здесь наши пути расходятся.

Одним из основных положений неоклассиков является принцип информированности, означающий наличие совершенной информации о целях и средствах их достижения. В частности, когда речь заходит об обмене товарами, то предполагается, что участники обмена обладают совершенной (полной, достоверной и актуальной) информацией о товарах и условиях обмена. Аналогичные предпосылки распространяются и на управленческую деятельность — считается, что руководитель владеет полной, достоверной и актуальной информацией о внешних факторах, которые необходимо учесть; о результате, который нужно получить; о способностях и компетенциях исполнителей, которых он привлек для выполнения работы и которым дал соответствующие поручения; о текущем статусе выполнения своих указаний. Также принято считать, что управленческие действия происходят без затрат времени и прочих ресурсов на сбор, проверку и анализ информации, а само распространение информации осуществляется между участниками обмена мгновенно.

Размышляя над принципом информированности, американский экономист Элинор Остром (1933–2012) задала правомерный вопрос: «Если принять гипотезу о наличии полной информации, довольно трудно объяснить, зачем индивиды осуществляют надзор за соблюдением правил другими индивидами». Ответ в том, что исходная предпосылка, на наш взгляд, ошибочна — в реальных условиях информация не является совершенной.

Полистаем записки Черчилля, которые он направлял своим подчиненным, и выберем для примера одну из них. Наш выбор остановился на документе от марта 1941 года, адресованном главе МИД Энтони Идену (1897–1977); он затрагивает вопросы высадки британских коммандос на греческий остров Кастелоризо, архипелаг Додеканес. Премьера интересовало: количество высадившихся десантников; места высадки; насколько далеко удалось продвинуться; количество захваченных пленных; понесенные потери; как получилось, что противник смог получить подкрепление с моря, которое, как полагалось, полностью контролировалось британцами; какие военно-морские и сухопутные силы получил противник после подкрепления; откуда прибыло подкрепление? Несмотря на то что с момента высадки прошло уже четыре дня, Черчилль не располагал информацией, позволяющей ответить на эти вопросы. Не располагал ею и Иден, которому для сбора необходимых данных нужно было потратить время и предпринять определенные усилия. «Война — это в первую очередь Неизвестность и Неожиданность», — однажды заметил Черчилль своей супруге²¹.

Не только война. Этот и множество других подобных примеров демонстрируют, что в реальной жизни руководителей окружает неполная информация, работа с которой сопряжена с издержками поиска, передачи, проверки, анализа, хранения и защиты. «Неотъемлемой чертой принятия любых решений является неполное знание обо всех имеющихся возможностях и факторах, которые способны повлиять на результаты этих решений», — заявил в одной из своих лекций лауреат Нобелевской премии по экономике Кеннет Эрроу (1921–2017). Но и это еще не все. Как писал Черчилль об одной военной операции: «Степень осведомленности основных участников была неодинаковой».

Помимо неполноты информация также характеризуется неравномерностью (или, как принято говорить, асимметричностью) распределения. Другими словами, каждый из нас по любому вопросу не владеет всем объемом данных, при этом одновременно есть и те, кто подкован лучше нас, и те, кто по тому же вопросу знают меньше нас. Другой известный нобеляр, Фридрих фон Хайек (1899–1992), указывал, что с учетом асимметричности информации любое решение есть результат «взаимодействия людей, каждый из которых владеет лишь частичным знанием». По его мнению, «допускать, что все знание дано одному уму, значит отбросить саму проблему и пренебречь всем, что есть важного и значительного в реальном мире». Об этом высказывании следует помнить всем, особенно тем, кто считает, что они знают все, что нужно для принятия решений²².

С неполнотой и асимметричностью распределения информации связано появление на сцене важного действующего лица — неопределенности. «Неопределенность наводит на немцев ужас», — заметит однажды Черчилль. Не только на немцев. Неопределенность является настоящим бичом всех руководителей. Хотя не все готовы это признать. Многие современные подходы к подготовке управленческих кадров, а также различные инновации в менеджменте стараются сформировать у руководителей ощущение, что все находится под контролем и все обстоятельства предусмотрены. Опыт Черчилля, признававшего «ограничения осведомленности» руководителей и тот факт, что «успех нельзя гарантировать», служит наглядным опровержением столь оптимистичных предпосылок. Вспоминая кризисы, через которые ему пришлось пройти, он констатировал, что «на войне редко можно действовать наверняка», обычно приходится забыть о «четкости и определенности». «Судьба страшно наказывает тех, кто играет, опираясь на несомненные факты», — предупреждал политик, советуя «разрабатывать в деталях нескольких планов с учетом непредвиденных обстоятельств»²³.

По мнению лауреата Нобелевской премии по экономике Дугласа Норта (1920–2015), в основе «неустранимого характера неопределенности» лежит несовершенство обратной связи, а также неполнота информации в процессе человеческого взаимодействия. На самом деле неопределенность бывает разной. Для одних случаев отсутствует информация о параметрах проблемы, при этом сама проблема и возможные варианты ее решения известны. Для других — ничего не известно ни о самой проблеме, ни о возможных способах исправления ситуации. Профессор Ричард Ланглуа (род. 1952) ввел для этого соответствующие термины: параметрическая и структурная неопределенность²⁴. Из-за неопределенности возникает риск, с которым, как однажды заметил Черчилль, «всегда сопряжены все великие дела». И не только великие. Ситуация осложняется тем, что руководитель одновременно решает множество проблем, вероятностные процессы в каждом из которых, суммируясь вместе, выводят ситуацию за пределы управляемости. «Для того чтобы постигнуть все несовершенство человеческих возможностей, следует вспомнить, сколько разных действий проводилось во многих местах одновременно», — констатирует британский политик²⁵.

Для устранения неопределенности нужна информация, но она, как правило, отсутствует, поэтому ее приходится искать и приобретать. К. Эрроу предложил рассматривать информацию как товар, который имеет свою стоимость. Также он указал на существование рынка информации, который не является конкурентным, то есть не обеспечивает эффективное размещение ресурсов. Принимая во внимание, что обнародование может обесценить информацию, для рынка информации характерна монополистическая структура со стремлением «получать сверхприбыль за счет использования конфиденциальных источников»²⁶. Подобная особенность характерна как для организаций, защищающих свои технологии, так и для людей, которые ограничивают доступ к своим профессиональным знаниям, тем самым повышая себе цену и привлекательность для работодателей.

Ограниченная рациональность

Если ограничение ресурсов и асимметрия информации связаны с внешней средой, то следующие два фактора, о которых пойдет речь ниже, — производные человеческой натуры. Однако, прежде чем перейти к ним, вернемся к постулатам неоклассиков. Наряду с тезисом о совершенной информации основополагающим положением экономического мейнстрима является концепция совершенной рациональности. Согласно этой концепции, каждый человек не только осознает свои цели, которые являются непротиворечивыми и согласующимися между собой, но и обладает достаточными способностями для выбора наилучшего решения по их достижению. Для этого каждый владеет всей необходимой информацией о структуре и параметрах проблемы и способен определить все альтернативные варианты ее решения с выбором наилучшей из них. Совершенная рациональность не означает, что человек не ошибается. Иногда, совершая ошибки, он быстро извлекает из них уроки и не допускает их впредь.

Выше мы показали, что в реальной жизни наблюдается неполнота информации, а также имеет место параметрическая и структурная неопределенность. Таким образом, определить все альтернативы и просчитать последствия каждой из них с учетом всех факторов внешней и внутренней среды, а также их взаимного влияния и совокупного эффекта не представляется возможным. В итоге неминуемы ошибки. Ошибаются все, и Уинстон Черчилль не был исключением. В декабре 1924 года, занимая пост министра финансов, он рьяно убеждал премьер-министра Стэнли Болдуина (1867–1947), что войны с Японией не будет: «Нет ни малейшего шанса, что это может произойти, пока мы живы». Поясняя логику своих рассуждений, он объяснял, что единственной веской причиной, которая может вынудить Британию объявить войну Стране восходящего солнца, является вторжение японских войск в Австралию. Но «неужели кто-то серьезно полагает, что Япония планирует так поступить» и «каким образом японцы доставят военный контингент в Австралию, если им для этого потребуется пересечь пять тысяч миль океана»? «Это абсурд», — резюмировал Черчилль. «Я не верю, что они собираются напасть на Британскую империю или что от них есть хотя бы малейшая угроза, по крайней мере нынешнему поколению», — отметит он в марте следующего года. Когда Черчилль делал свои умозаключения, на сцене истории еще не появился Гитлер, еще не началась Вторая мировая вой на, не был скреплен пакт держав Оси. И уж никак британский политик не мог знать в середине 1920-х годов, что casus belli станет не вторжение японцев в Австралию, а их нападения на США.

Не только прогнозирование будущих событий, но и адекватное понимание сегодняшних реалий также представляет немалую проблему. «Никто не в состоянии понять политику другого государства — даже понять политику собственной страны и то представляет значительные сложности», — отмечал Черчилль в своей переписке с коллегами. Ситуация осложняется еще и тем, что «обстановка меняется быстро и все суждения приходится постоянно пересматривать», а иногда и того хуже, бывает просто «невозможно расставить все в правильном порядке»²⁷.

Но даже если бы существовал мир с совершенной информацией и если бы были доступны средства выявления всех наборов решений, выбор наилучших альтернатив все равно не был бы гарантирован. Вспомним про ограниченность ресурсов. Ограничены все ресурсы, включая вычислительные и познавательные возможности человека. Ограничена его способность находить, получать, обрабатывать и использовать информацию, делая на ее основе выводы и строя умозаключения. Описывая централизованный подход управления морскими баталиями, который практиковали британские моряки в годы Первой мировой войны, Черчилль отмечал, что флот стал «слишком велик, чтобы воевать как одна структура или быть управляемым поминутно мановением пальца одного человека». Причем основным сдерживающим фактором он считал человеческий интеллект — «ни один человеческий ум не может воспринимать количество информации более определенного, ограниченного его возможностями в любой данный период времени». С учетом этой особенности, централизация командования с принятием всех решений на флагманском корабле привела, по мнению британского политика, к тому, что «управление исчезло как руководящая сила, ограничившись лишь контролем инициативы других», а «командующий, несмотря на его самые благие намерения, не мог видеть, ни даже знать, что происходит». Парадоксально, но человек сталкивается одновременно с проблемой недостатка и избытка информации, которую не в состоянии обработать для формирования правильных выводов²⁸.

Свой отпечаток на принятие решения и работу с информацией также накладывает эмоциональная, чувственная и бессознательная составляющая человеческой психики, которая отнюдь не приближает к совершенной рациональности. Не приближает к ней и специфичные ценности, мировоззренческие особенности и стиль мышления, отличные для каждого индивидуума. Коллега Черчилля по правительству Леопольд Эмери (1873–1955) констатировал, что «по своему мировоззрению Уинстон живет в XIX столетии». Глава британского правительства в начале Второй мировой войны Невилл Чемберлен (1869–1940) жаловался одному из своих друзей, что решения Черчилля «редко основаны на тщательных и продолжительных рассуждениях, на сопоставлении всех “за” и “против”», он «инстинктивно ищет большую и желательно новую, оригинальную идею, которую можно представить крупными мазками». Чемберлен часто наблюдал во время заседаний правительства, как его коллега мог накрутить и вдохновить сам себя. Все начиналось с какого-нибудь второстепенного комментария, затем, по мере того как воображение Черчилля разгоралось, его лицо краснело, речь становилась быстрой и порывистой, и уже вскоре «он и слышать не хотел никаких возражений против мысли, которая ему пришла в голову всего несколько минут назад»²⁹.

Если ограниченность ресурсов признается повсеместно, то факт неполноты и асимметричности распределения информации пользуется уже меньшей популярностью. Еще менее популярен тезис об ограниченных интеллектуальных способностях человека и его зависимости от различных психоэмоциональных факторов. Согласитесь, неприятно осознавать, что ты не контролируешь полностью процесс принятия собственных решений и их последствий, что ты неспособен оценить ситуацию в целом и просчитать все варианты развития событий, что ты являешься заложником собственных когнитивных ограничений и мыслительных штампов. В этом смысле сам Черчилль не питал иллюзий относительно совершенной рациональности. Еще в своем первом труде об одной из колониальных кампаний он признавал «насколько мало отдельная личность, несмотря на всю искренность ее мотивов и все величие ее власти, способна на самом деле управлять и контролировать ход дел». В дальнейшем, уже на собственном опыте, он, не скрывая, заявлял, что ему приходилось действовать в мире «ужасных “если”». Он признавал, что бывают ситуации, когда «скрепляющие элементы могут лопнуть одномоментно», и тогда любая «политика, какой бы мудрой она ни была, становится тщетной», тогда «ни скипетр, ни гений-избавитель не властны над событиями»³⁰.

Черчилль часто постулировал, что руководители не могут предугадать последствия своих решений. Особенно когда речь заходит о таких событиях, как война. Заметив однажды, что «тем, кто выбирает момент для начала войн, не всегда доступно определить момент ее окончания», он добавит впоследствии: «Любой государственный деятель, поддавшись военной лихорадке, должен отлично понимать, что, дав сигнал к бою, он превращается в раба непредвиденных и неконтролируемых обстоятельств». «Злобная фортуна, безобразные сюрпризы и грубые просчеты» — вот, что будет «сидеть за столом совещаний на следующий день после объявления войны». В самом начале своей политической карьеры он произнес с трибуны палаты общин: «Если во время войны что-то и происходит правильно, то только благодаря случайности». Спустя сорок лет он повторит свою мысль: «Единственное, что можно определенно сказать о войне, — она полна разочарований и ошибок». Описывая мировой катаклизм, он констатировал, что подобные события «не имели повелителя; ни один человек не мог соответствовать их огромным и новым проблемам; никакая человеческая власть не могла управлять порождаемой войной ураганами; ни один взгляд не мог проникнуть за облака пыли от ее смерчей»³¹.

Среди ученых критика совершенной рациональности началась в первой трети XX века. Ее можно найти как в работах представителей институциональной школы — Торстейна Веблена (1857–1929) и Уэсли Митчелла (1874–1948), так и неоклассиков. Например, Вильфред Парето (1848–1923) посвятил первый том своего объемного труда «Ум и общество» нелогическому поведению, которое охарактеризовал, как отсутствие логической связи между целями и средствами. В частности, он указывал на «многочисленные действия, совершаемые большей частью цивилизованных людей инстинктивно, механически, в силу привычки». Однако первым наибольший вклад в развитие указанного направления внес лауреат Нобелевской премии по экономике Герберт Саймон (1916–2001). Он предложил концепцию ограниченной рациональности, согласно которой, хотя люди и ведут себя преднамеренно рационально, они обладают этой способностью лишь в ограниченной степени³².

В соответствии с подходом Г. Саймона, человек ограничен в способностях определять собственные цели и просчитывать последствия принимаемых им решений. При этом важно понимать, что ограниченная рациональность не просто отвергает факт бесплатного сбора и обработки информации. Речь идет о гораздо более существенных ограничениях. Указывая на этот нюанс, американские экономисты Ричард Нельсон (род. 1930) и Сидни Уинтер (род. 1935) отмечают, что существует «глубокое различие между ситуацией, когда происходит событие, которое предвидели, но считали маловероятным, и ситуацией, когда происходит нечто такое, о чем никогда не думали»³³.

По мнению Оливера Уильямсона (род. 1932), в концепции ограниченной рациональности важны оба слова: индивиды действуют рационально, стремясь минимизировать затраты на использование лимитированных ресурсов, но их деятельность ограничена познавательными и вычислительными способностями³⁴. Есть и более радикальные взгляды, ставящие под сомнение сам принцип рационального поведения человека с его предшествованием каждому действию определенного умственного процесса. Сторонники подобных взглядов утверждают следующее: если рассуждение тоже является действием и если каждому действию предшествует рассуждение, тогда получается, что и рассуждению предшествует рассуждение, только иного, более высокого, скажем, второго порядка, которое, в свою очередь, также является результатом рассуждения, только еще более высокого — третьего порядка. И так далее, пока не дойдем до таких умозаключений, которые не сформированы никакими рассуждениями. В результате, как заметил профессор Джеффри Ходжсон (род. 1946), получается дилемма: «Либо признать возможность действий, вообще говоря, не управляемых рассудком, либо предположить нерациональность самих рассуждений в том смысле, что они не управляются рассудком»³⁵.

Даже если оставить подобные дилеммы, концепция ограниченной рациональности позволяет сделать несколько выводов, принципиальных для понимания управленческой деятельности. Даниэль Канеман со своим коллегой Амосом Тверски (1937–1996) доказали, что большинство ошибок в оценке ситуации и принимаемых решениях вызвано не влиянием эмоций, а самим механизмом мышления. Людям свойственно экономить интеллектуальные ресурсы, обращаясь к различным эвристическим методам сбора информации и выбора подходящей альтернативы. Применение подобных методов приводит к появлению множества психологических ловушек, которые, в свою очередь, являются причиной неправильных расчетов и ошибочных суждений. К указанным ловушкам относятся: при работе с информацией — непропорционально большое значение отдается непротиворечивой, легко воспринимаемой и быстро вспоминаемой информации; при выборе альтернатив — более ценными представляются те варианты, которые сохраняют существующее положение дел или позволяют оправдать ранее принятые решения; при решении проблем наблюдается стремление подменять проблемы на более понятные и легкие; при оценке вероятностей — склонность опираться на недостаточное количество наблюдений с преувеличением когерентности (связанности) и казуальности (причинности) наблюдаемых явлений; при формировании суждений существенной является зависимость не только от содержания, но и от формы подачи информации, а также от неконтролируемого влияния неосознаваемых событий. Ситуация усугубляется тем, что подобные ловушки часто объединяются вместе, усиливая друг друга и затрудняя путь к правильному решению³⁶.

Упоминая экономию интеллектуальных ресурсов, нельзя не сказать о такой важной составляющей, как опыт. Глупо отрицать значительные преимущества опыта, который позволяет быстрее справляться со знакомыми задачами, а также оберегает от уже пройденных опасностей. Но и у этой медали есть обратная сторона. Желая упростить сложные проблемы и сократить вероятность ошибок, люди становятся заложниками привычных решений и выработанных шаблонов. В одной из своих работ, посвященных восприятию риска, К. Эрроу отмечал, что людям свойственно оценивать правдоподобность будущего события по степени его сходства с настоящим моментом, игнорируя при этом как вероятность прогнозов, так и качество эмпирических наблюдений — например, размер используемой выборки³⁷.

«Генералы всегда готовятся к прошлой войне», — любят шутить в Британии. Прошедший через две мировые войны Черчилль, как никто, признавал правдивость этого ироничного замечания. В 1914 году он наблюдал, как, следуя тактическим установкам прошлого века, французские военачальники одели пехоту в яркие синекрасные цвета и отправили в безумное наступление навстречу винтовкам и пулеметам. В 1940 году военные стратеги не придали значение танкам и авиации, заплатив за свою привязанность устаревшим концепциям прорывом фронта и капитуляцией Франции. «В любой период нашей жизни мы продолжаем верить в то оружие и те уроки, которые дала нам прошлая война, — резюмировал в этой связи Черчилль. — Необходим удар извне, чтобы заставить пересмотреть наш опыт и установить новое соотношение вещей»^38. Не дожидайтесь удара, скептически относитесь к аналогиям прошлого, считайтесь с настоящим и смотрите в будущее.

Легко сказать. На самом деле стремление держаться за проверенные наработки связано не только с экономией интеллектуальных ресурсов, но и с целым набором психологических факторов, в том числе увеличивающимся в процессе жизни консерватизмом и одновременно снижающейся способностью к обучению и освоению нового. Не стоит забывать и про сформировавшийся стиль управления — «ловушку компетентности», как ее назвал Дж. Пфеффер. «Руководители достигли успеха благодаря тому, что умеют делать определенные вещи определенным образом». Но стоит ситуации измениться, как их подходы оказываются неэффективными. И часто вместо того, чтобы отказаться от них, руководители обращаются к старым приемам еще тверже, проявляя упорство и усугубляя положение³⁹.

Второй вывод из концепции ограниченной рациональности также связан с принятием решений, только не с самим процессом, а с результатом. Неоклассики считают, что в условиях ограниченных ресурсов обладающие совершенной рациональностью индивиды стремятся к максимизации результата в условиях лимита имеющихся средств. Однако, принимая решения в условиях неполной информации и ограниченных интеллектуальных способностей, люди склонны искать не лучшее, а удовлетворительное решение. Предлагая руководствоваться вместо принципа максимизации принципом удовлетворенности, Г. Саймон указывает, что, согласно психологическим исследованиям, в основе мотивации лежит неудовлетворенные стремления, которые побуждают нас к действиям и которые исчезают после удовлетворения⁴⁰. Другой вопрос: чем определяется удовлетворенность? Очевидно, что большую роль играют не только такие внутренние факторы, как мировоззрение индивида, но и внешние условия, к которым относятся традиции, обычаи и нормы.

Зафиксируем пока понятие нормы и ту роль, которую она играет в процессе управленческой деятельности. В дальнейшем мы еще вернемся к этой теме, а пока отметим еще один нюанс, связанный с принципом удовлетворенности. Выше мы упоминали, что в поисках удовлетворения из-за ограниченных вычислительных способностей происходит анализ не всех доступных альтернатив, а их ограниченного набора. Но чем именно ограничен этот набор? В условиях экономии затрачиваемых на принятие решений ресурсов будет выбираться первый вариант, удовлетворяющий заранее заданным критериям, а добавление к рассмотрению каждой новой альтернативы будет происходить после оценки издержек на поиск информации о ней, а также ожидаемой от нее полезности.

В одной из своих работ, рассуждая об идеальном мире с объективным описанием действительности, а также неограниченными возможностями проведения расчетов и составления прогнозов, Г. Саймон указывает, что в подобных условиях нет необходимости проводить различие между окружающей действительностью и восприятием ее со стороны индивида. Нет необходимости и в понимании того, как индивид воспринимает мир и принимает решения, поскольку наблюдателю не составило бы труда предсказать его выбор⁴¹. Но в реальной жизни из-за отличий в восприятии происходящего, а также из-за ошибок в расчетах и принимаемых решениях подобные прогнозы невозможны. И третий вывод, который следует из концепции ограниченной рациональности, состоит в том, что не только неполнота и асимметрия распределения информации, но и сами люди являются источниками неопределенности.

В своих мемуарах Черчилль описывает, как после начала Второй мировой войны британские аналитики озаботились предстоящим вторжением противника на Туманный Альбион. Они рассматривали несколько вариантов нападения, просчитывали вероятность и оценивали возможность резервирования ресурсов для купирования каждого из них. Каким же было их удивление, когда после победы они узнали из захваченных документов противника, что немцы прорабатывали всего один план с вторжением через самую узкую часть Ла-Манша. «Если бы мы знали об этом, нам было бы значительно легче», — комментировал Черчилль. В другой раз он заметит, что «хотя составлять планы на будущее чрезвычайно важно, никто не может помешать тому, что намечаемые сроки не нарушались в результате действий противника».

В обоих приведенных случаях речь шла о противостоянии, когда запутывание противника воспринимается как данность, но увеличение неопределенности со стороны разных участников взаимодействия распространено и в коллективных действиях. «Риски, на которые готов пойти человек в зависимости от обстоятельств, представляют собой одно из самых странных проявлений психологии», — констатировал британский политик⁴².

Если первые два вывода, связанные с использованием эвристических методов в принятии решений и выбором удовлетворительного варианта при анализе ограниченного набора альтернатив, касались взаимоотношений с окружающей средой, то третий вывод фокусируется исключительно на человеческих взаимоотношениях. Продолжим движение в этом направлении и попытаемся развить то, что нам известно. Итак, мы показали, что все взаимодействуют друг с другом в условиях ограниченных ресурсов, приводящих к распределительному конфликту и борьбе за лимитированные средства. При этом каждый располагает неполной информацией, которая к тому же распределена асимметрично между участниками взаимодействия с ограниченными способностями по ее сбору и обработке. Какое поведение можно ожидать при таких ограничениях? Ответ будет неутешительным и даже в некоторой степени циничным. Перечисленные условия способствуют обману, а также стремлению воспользоваться собственным информационным преимуществом и ограниченной рациональностью другим. В этом стремлении к обману состоит четвертый фактор, который, как и следует ожидать, пользуется еще меньшей популярностью у благородных исследователей, чем предшественник. Но этот фактор имеет место, и, для того чтобы ему противостоять, его необходимо как минимум знать. Рассмотрим его в следующем разделе.

Оппортунистическое поведение

Упоминание обмана в человеческих отношениях можно найти в работах многих выдающихся мыслителей. Например, Никколо Макиавелли (1469–1527) в своем знаменитом «Государе» указывал, что «великие дела удавались лишь тем, кто не старался сдержать данное слово и умел, кого нужно, обвести вокруг пальца; такие государи в конечном счете преуспели куда больше, чем те, кто ставил на честность». А Томас Гоббс (1588–1679) в не менее известном «Левиафане» констатировал, что «слова слишком бессильны, чтобы заставить людей выполнять свои соглашения»⁴³.

Значительный вклад в изучение эгоизма и его места в экономике внес Оливер Уильямсон. Он выделил три формы эгоистического поведения: слабая — послушание, когда человек идентифицирует себя с какой-то общностью; полусильная — простое следование личным интересам, характерное для неоклассического подхода, и сильная — оппортунизм, под которым понимается «преследование личного интереса с использованием коварства». В то время как неоклассики, хотя и признают эгоизм, но считают обман невыгодным, поскольку о нем сразу становится известно другим и лжеца ждет соответствующее наказание, подход О. Уильямсона учитывает асимметрию информации, издержки контроля и применения санкций.

Оппортунизм, который не всегда означает нарушение обязательств, имеет как явные формы, к которым относятся ложь и мошенничество, так и более латентные состояния, например искажение или сокрытие информации. По словам профессора Клода Менара, «из допущения оппортунизма вовсе не следует, что в поведении людей нет места доверию или другим мотивам, что все люди — совершенные эгоисты, игнорирующие других и лишенные каких-либо альтруистических стремлений». Помимо коварства и обмана оппортунизм означает стремление «воспользоваться открывающимися возможностями и обернуть в свою пользу невидимые и/или трудно верифицируемые события и действия»⁴⁴.

Концепция оппортунизма обращает внимание на важную роль личного интереса, который стоит за большинством поступков и решений, а также указывает на множество ролей, которые может играть каждый из нас в зависимости от точки отчета. Например, для подчиненных руководитель подразделения является представителем администрации и проводником ее интересов, для высшего руководства — тот же сотрудник рассматривается как глава подразделения и защитник потребностей своих подчиненных, а для коллег — он воспринимается как конкурент за ограниченные блага. В этой связи вспоминается характеристика, которую нашему герою дал лейборист Эрнест Бевин (1881–1951) накануне разгрома вермахта и проведения в Британии всеобщих выборов: «Уинстон совершенно нормален как национальный лидер, но когда он вернется к лидерству Консервативной партией, ему нельзя доверять ни на йоту»⁴⁵.

Черчилль сам был опытным управленцем и старался отделять поступки своих подчиненных, направленные на решение коллективных задач, от их действий, нацеленных на удовлетворение личных интересов. В частности, он осуждал финансистов из Сити, которые, вместо того чтобы думать о будущем страны, позволили «овладеть своими умами частнособственническим невзгодам». В своем единственном романе «Саврола» Черчилль указывал на определенный тип полководцев, которые «не боятся ничего, кроме личной ответственности». Разумеется, это мнение распространялось не на всех командующих, но в целом британский политик скептически относился к мнению профессиональных военных. В годы Первой мировой войны он признался своему другу Десмонду Мортону (1891–1971), что не доверяет генералам. Спустя четверть века, когда во время другого мирового конфликта Мортон указал на точку зрения, которую отстаивали несколько фельдмаршалов, Черчилль ответил ему: «И что, мой дорогой Десмонд, разве фельдмаршалы не являются продвинувшимися по службе генералами?» По воспоминаниям коллег, Черчилль часто жаловался на военачальников, которые «думают только о себе и о своей репутации». «Все командующие на местах, похоже, соревнуются лишь в том, чтобы обосновать свои возрастающие потребности и доказать огромный объем сложностей, которые им приходится преодолевать», — возмущался он. В марте 1941 года британский премьер признался одному из доверенных лиц, что «после стольких лет в политике он полностью потерял веру в министерства, когда затрагиваются их интересы». Исключение составляли лишь те случаи, когда «во главе министерств стояли компетентные государственные деятели, которые проводили политику в своих ведомствах»⁴⁶.

Выше уже упоминалось, что оппортунизм является в определенном смысле следствием предыдущих трех ограничивающих факторов. На самом деле он неразрывно связан с каждым из них. Возьмем, к примеру, дефицит ресурсов. Ситуации распределительного конфликта, когда один индивид получает то, что недоступно другому, вынуждают «потерпевшую» сторону предпринимать всевозможные ухищрения для изменения существующего положения вещей. И степень коварства этих ухищрений будет тем больше, чем сложнее их контролировать и оценивать.

В марте 1941 года Черчилль был вынужден принять участие в решении распределительного конфликта, возникшего между авиацией и флотом. Для удовлетворения срочных нужд Королевских ВВС были приняты жесткие решения по ограничению флота в авианосцах. Вместо того чтобы признать одержанную победу и продолжить работать, летные командиры обратились с претензией в Адмиралтейство, указав на продолжающееся игнорирование их потребностей. Возмущенный подобным искажением информации, Черчилль связался с главкомом ВВС на Среднем Востоке главным маршалом авиации Артуром Лонгмором (1885–1970). Он отчитал его за «абсурдный характер» озвученных требований, которые «одновременно неточны и вредны». Судя по дальнейшему развитию событий, посыл премьера не был услышан. Спустя месяц ресурсный конфликт между двумя ведомствами был вынесен на уровень Комитета обороны. Черчилль вновь обратил внимание, что жонглирование фактами недопустимо, а представленная с мест информация некорректна. В мае Лонгмор был вызван в Лондон и сначала переведен на другую должность, а затем отправлен в отставку⁴⁷.

Ради справедливости следует отметить, что сам Черчилль также не был чужд проявлению оппортунистического поведения. В конце октября 1943 года, во время насыщенных обсуждений о распределении ресурсов союзников между двумя театрами военных действий: итальянским фронтом и запланированным на следующий год вторжением в Северную Францию — операцией «Оверлорд», он получил от военачальников подробное описание текущей ситуации. Отчет состоял из четырех частей. В первых трех лейтмотивом звучала мысль британского генерала Гарольда Александера (1891–1969), что из-за недостатка десантных судов, а следовательно, и отсутствия подкрепления в должном объеме войска союзников на Апеннинском полуострове уже столкнулись с проблемами и с учетом предстоящей подготовки к «Оверлорду» положение может принять неблагоприятный оборот с переходом инициативы к противнику. В четвертой части документа приводилась точка зрения генерала Дуайта Эйзенхауэра (1890–1969), считавшего, что события в Италии носят второстепенный характер по сравнению с предстоящей операцией в Северной Франции. Сочтя выводы четвертой части неудобными, Черчилль сократил текст телеграммы, отправив только первые три части министру иностранных дел Э. Идену, который в тот момент находился на переговорах в Москве. Британский премьер попросил главу Форин-офиса показать документ Сталину и передать, что он, Черчилль, «не позволит отбросить великую и успешную итальянскую кампанию, которая уже отвлекла большой объем немецких резервов, и привести к тому, что итальянская кампания завершится ужасной катастрофой ради “Оверлорда”»⁴⁸. Трюк Черчилля с изъятием мнения Эйзенхауэра был раскрыт достаточно быстро, а последующая Тегеранская конференция расставила приоритеты, вынудив нашего героя изменить свое мнение относительно открытия второго фронта.

Возможны и другие варианты распределительного конфликта, которые также способствуют оппортунистическому поведению. Например, при использовании общего ресурса наблюдается противоречие между индивидуальной и коллективной рациональностью. В общих чертах эту проблему описал еще Аристотель в «Политике», отмечая, что к «предмету владения очень большого числа людей прилагается наименьшая забота», люди заботятся прежде всего о том, что «принадлежит лично им», и менее всего о том, что «является общим». Частный случай управления общим, но истощаемым ресурсом известен как «трагедия общины». Впервые это понятие было введено в 1833 году экономистом Уильямом Форстером Ллойдом (1794–1852) и касалось проблемы перенаселения планеты. В 1968 году этот термин был взят на вооружение Гарретом Хардином (1915–2003), который решил показать суть проблемы на примере пастбища сельской общины. В предложенной им модели сельская община владеет всего одним пастбищем, количество травы на котором ограничено. Каждый фермер стремится увеличить свой доход, что может быть достигнуто лишь увеличением количества пасущегося скота. Если количество скота увеличит всего один фермер, то плодородие пастбища сократится незначительно. Но если аналогичным образом поступят все, то пастбище станет непригодным для выпаса, и от этого пострадают все члены общины. «В этом и состоит трагедия, — резюмирует Г. Хардин. — Каждый замкнут в рамках системы, побуждающей его беспредельно увеличивать свое стадо в ограниченном мире»^49.

Другим, более общим вариантом указанной проблемы с расхождением индивидуальных и коллективных целей является проблема «безбилетника»^[3]. Вкратце эту проблему можно пояснить следующим высказыванием: «Коль скоро отдельный индивид не может быть исключен из процесса получения выгод, созданных другими, каждый мотивирован не осуществлять вклад в общие усилия, предпочитая пользоваться усилиями других задарма». Эти слова принадлежат Э. Остром. В отличие от своих коллег, считавших, что для решения проблемы «безбилетника» необходимо введение централизованного органа управления, она предложила алгоритмы квотирования и контроля, позволяющие обеспечить рациональное расходование и возобновление общего ресурса. В 2009 году Э. Остром получила за многолетнюю работу по изучению и управлению общими ресурсами Нобелевскую премию по экономике, став первой и пока единственной женщиной, которую удостоили столь высокой награды. Примечательно, что в том же году вместе с Э. Остром Нобелевскую премию получил Оливер Уильямсон, апологет концепции оппортунизма. Остром также признавала важную роль оппортунизма, заметив в одной из своих работ: «Везде есть люди, которые выучили и знают правила взаимности и живут по ним, но много и тех, кто стремится повернуть процесс таким образом, чтобы получить бо́льшую выгоду для себя, полностью игнорируя интересы других». Также она указывала, что в человеческом обществе нередки ситуации, когда «потенциальные выгоды настолько высоки, что даже индивиды, приверженные к соблюдению обязательств, станут их нарушать»⁵⁰.

Своя взаимосвязь есть у оппортунизма и со вторым ограничивающим фактором — неполнотой и асимметричным распределением информации. Наличие частной информации и осознание того факта, что твой партнер по сделке не владеет всем набором сведений, создает стимулы воспользоваться информационным преимуществом. Причем разновидность частной информации определяет тип оппортунистического поведения.

Например, данные о качественных характеристиках товара, которые известны продавцу, но неизвестны покупателю, приводят к так называемому «неблагоприятному отбору», когда за ту же цену продавец предлагает менее качественный товар. Если информация касается скрытых действий, которые хочет совершить одна из сторон, появляется угроза так называемого «субъективного риска» с некачественным выполнением достигнутых договоренностей. В следующих главах мы подробнее рассмотрим эти виды оппортунистического поведения. Здесь же важно отметить, что оппортунизм не только является следствием неполноты информации — он также может являться и ее причиной, поскольку, даже признавая стремление всех и каждого удовлетворять в первую очередь личные интересы, невозможно наверняка предугадать поведение партнера, обладающего иным уровнем оппортунизма⁵¹.

Наконец, оппортунизм тесно связан с третьим фактором — ограниченной рациональностью. Причем связан настолько тесно, что, по мнению К. Менара, один без другого не существует в принципе: «Если бы люди были ограниченно рациональны, но не вели бы себя оппортунистически, то они могли бы согласовывать свои действия, избегая при этом трудностей с исполнением контрактов». И обратно, если бы участники сделки могли бы все просчитать, то, даже оставаясь оппортунистами, они сумели бы предусмотреть необходимые заградительные механизмы⁵².

Платный обмен

Подведем промежуточные итоги. Мы выделили четыре фактора, определяющие работу руководителя: ограниченность ресурсов, неполнота и асимметричность распределения информации, ограниченная рациональность и оппортунизм. Несмотря на то что каждый из этих факторов сам по себе оказывает значительное влияние, их роль и место определяются взаимосвязанностью друг с другом. Вместе они трансформируют управленческую деятельность, создавая специфичные условия, которые кратко можно описать тремя словами: обмен имеет цену. За этой простой конструкцией скрывается бо́льшая часть проблем руководителей. Однако, прежде чем продемонстрировать это, разберемся сначала, при чем тут обмен, какую цену за него приходится платить и каким образом формируется эта цена.

Абстрагируемся от проблем управления и рассмотрим экономическую деятельность в целом. Общим для всех видов экономического взаимодействия является обмен благами. При этом обычно для описания самих благ используются их физические характеристики. Но ограничивается ли обмен исключительно физическими характеристиками? Нет. Ограничение ресурсов, о котором мы неоднократно упоминали выше, затрагивает не только сами ресурсы — оно также напрямую связано с такой категорией, как собственность. Обычно эти понятия путают, понимая под собственностью сам ресурс. В действительности собственность представляет собой не ресурс, а набор прав по его использованию. Как правильно заметил профессор Дэвид Фридман (род. 1945): «Люди владеют не вещами, а правами на вещи»⁵³.

Наличие собственности порождает ситуацию с неравномерным распределением прав, когда у одних права есть, а у других — нет. На самом деле корректнее говорить не о правах, а о совокупности прав или правомочиях, на которые расщепляется право собственности. К правомочиям могут быть отнесены: права владения, использования, распоряжения (управления), на присвоение дохода от использования, на безопасность, бессрочность, отчуждение, на изменение. Каждое из перечисленных правомочий также может быть расщеплено. Например, право изменения может состоять из правомочий истощения, разрушения, улучшения. Есть и так называемые «отрицательные» правомочия — запрет на вредное использование. Некоторые правомочия взаимно дополняют друг друга и не могут выступать в отдельности. Тогда говорят о пучке правомочий. В частности, право на доход часто увязано с правом на безопасность. Каждое правомочие представляет собой предмет обмена, в результате которого правомочия соединяются в новые пучки, и формируется новая ценность блага, определяемая тем, какие правомочия вошли в состав пучка. Обычно, чем больше правомочий в пучке, тем более ценным является ресурс. Информацию о субъекте собственности (кто владеет), объекте собственности (чем владеет), способе наделения собственностью и сроке владения принято называть «спецификацией прав собственности». Этот термин пригодится нам в дальнейшем. А пока отметим, что процесс спецификации прав позволяет обеспечить их исключительность, когда владелец правомочия в состоянии исключить других из процесса принятия решений относительно использования правомочия. Исключительность правомочия повышает стимулы к эффективному использованию блага. Также она означает, что ценность блага определяется не только наличием полезных свойств, но и возможностью их извлечения, которая может быть ограничена другими участниками взаимодействия. Обратное исключительности состояние называется «размыванием прав собственности», которое снижает ценность блага для владельца прав.

Одним из первых на обмен правами при экономическом взаимодействии обратил внимание австрийский экономист Ойген фон Бём-Баверк (1851–1914). В 1931 году Джон Коммонс развил идеи Бём-Баверка и ввел в экономическую науку понятие трансакции, под которой понимается отчуждение и присвоение прав и свобод в процессе обмена. Трансакция, которую Дж. Коммонс предлагал рассматривать в качестве базовой единицы анализа, определяет три вида социальных отношений, характеризующих деятельность участников обмена: отношения конфликта (распределительный конфликт и несовпадение интересов), зависимости (повышение благосостояния посредством взаимодействия) и порядка (определение суммарного выигрыша и его распределение между участниками)⁵⁴. Учитывая, что трансакции описывают различные формы взаимодействия, разные трансакции отличаются друг от друга. К основным атрибутам трансакций относят: продолжительность, частоту (разовые, случайные, регулярные), специфичность активов, трудность измерения результатов, взаимосвязь с другими трансакциями, неопределенность условий осуществления.

Перечисленные свойства не только характеризуют трансакцию, но и указывают на те сложности, с которыми можно столкнуться при осуществлении трансакции. В частности, оппортунизму способствуют разовый характер сделки, специфичность активов, трудность измерения результатов, независимость от других трансакций, а также высокий уровень неопределенности. Как показывает практика, трансакции вообще редко протекают гладко. Обычно на пути их реализации встречаются всевозможные сучки и задоринки, больше известные в экономике как издержки — трансакционные издержки.

Своему появлению этот термин во много обязан лауреату Нобелевской премии по экономике Рональду Коузу (1910–2013). В 1937 году Коуз опубликовал статью «Природа фирмы», в которой показал, что популярный на рынке координирующий механизм в виде цен имеет высокие издержки. Осуществление каждой трансакции между независимыми участниками взаимодействия предполагает каждым из них сбор всей сопутствующей информации, проведение переговоров с заинтересованными сторонами, заключение контракта. Объединение независимых участников в фирмы позволяет сократить эти издержки. Несмотря на свои преимущества перед рынком, фирмы не являются панацеей и с учетом другого вида издержек — административных, возникающих внутри них; использование этого вида организации труда также имеет свои пределы и недостатки. Несмотря на огромный вклад Коуза, сам он понимал трансакционные издержки достаточно узко, связывая их исключительно с использованием механизма цен. В дальнейшем ученые расширили это понятие, отнеся к нему любые издержки обмена и защиты правомочий.

В 1960 году в статье «Проблема социальных издержек» Р. Коуз развил свои идеи, показав, что для оптимального распределения прав, которое удовлетворяло бы все стороны, необходимо выполнение двух условий: четкая спецификация прав собственности и нулевое значение трансакционных издержек. Высказанная мысль впоследствии станет известна как «теорема Коуза». Правда, сформулирует ее не сам Коуз, а его последователь, лауреат Нобелевской премии Джордж Стиглер (1911–1991): «Если права собственности четко определены и трансакционные издержки равны нулю, то размещение ресурсов будет оставаться неизменным и эффективным независимо от изменений в распределении прав собственности».

Если ограниченность ресурсов приводит к появлению трансакций, то остальные три рассмотренные выше фактора: неполнота информации, ограниченная рациональность и оппортунизм — препятствуют четкой спецификации прав собственности и повышают трансакционные издержки. По сути, трансакционные издержки, схожие с силой трения в мире физических объектов, представляют собой ту цену, которую каждый из нас платит за экономический обмен. В эту цену входят любые ресурсы, которые тратятся на достижение и соблюдение договоренностей: затраты на получение информации о сделке — о предмете, контрагенте, цене; затраты ведения переговоров, включающие стремления каждой из сторон переложить издержки на партнера; затраты на согласование норм, которым следует каждая из сторон; затраты на мониторинг, контроль и применение санкций при невыполнении договоренностей; затраты на защиту прав собственности. Именно из-за трансакционных издержек получение при обмене полного набора благ невозможно, поскольку часть благ расходуется на соблюдение условий обмена.

Перечисленные тезисы о правах, трансакциях и трансакционных издержках легли в основу новой институциональной экономической теории. Какое отношение эти теоретические изыскания имеют к нашей теме? На наш взгляд, самое непосредственное. Мы считаем — и в последующих главах обоснуем наше утверждение, — что взаимоотношение между руководителем и подчиненным также представляет собой трансакцию, в процессе которой, с одной стороны, передается набор прав, необходимых для выполнения порученного задания, а с другой — для контроля и использования результата.

Следуя изложенной выше логике, эффективность взаимоотношений руководителя и подчиненного определяется объемом трансакционных издержек, которые тратятся на осуществление подобной сделки. Именно эти издержки и определяют ту суровую реальность, в которой на самом деле осуществляется управление. Однажды, в годы Первой мировой войны, после изматывающего обсуждения очередного вопроса, военный министр фельдмаршал Герберт Китченер (1850–1916) сказал Черчиллю: «Мы не можем вести войну так, как должны; мы можем вести ее только так, как можем»⁵⁵.

Подобная ремарка не означает признания бессилия. Она указывает на ограничения, с которыми нужно бороться, но которые в полной мере преодолеть все равно не удастся. Ниже мы рассмотрим, каким образом можно сократить трансакционные издержки, но прежде чем переходить к этой теме, сначала проанализируем, как формируются и изменяются эти затраты на протяжении всего цикла управления от выбора исполнителя до контроля за его деятельностью.

Итак, вооружившись теперь знанием о том, что в мире нет бесплатных трансакций и руководитель всегда вынужден иметь дело с ограниченными ресурсами, неполной и асимметрично распределенной информацией, для сбора и обработки которой используются несовершенные познавательные и вычислительные способности, а также постоянно быть начеку, ожидая от всех и каждого проявления оппортунизма, мы можем продолжить наш путь изучения проблем управления.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Строго говоря, Черчилль возглавлял британское правительство трижды: с мая 1940-го по май 1945 года, с мая по июль 1945 года, с октября 1951-го по апрель 1955 года. — Здесь и далее примеч. автора.

2

В строгом понимании указанная премия не является «Нобелевской», поскольку экономика отсутствовала в завещании Альфреда Нобеля (1833–1896). Премия была учреждена в 1969 году и официально называется Премией Шведского национального банка по экономическим наукам памяти Альфреда Нобеля. Для краткости здесь и далее, будет использоваться общепринятая форма.

3

В некоторых переводах — проблема «халявщика».