Неточные совпадения
То есть, по правде-то говоря, из нас двоих волновались и"бредили"вы одни, милая тетенька. Я
же собственно говорил: зачем вы, тетенька, к болгарам едете? зачем вы хотите присутствовать на процессе Засулич? зачем вы концерты в пользу курсисток устраиваете? Сядемте-ка лучше рядком, сядем да посидим… Ах,
как вы на меня тогда рассердились!
Но скорее всего, даже"рассмотрения"никакого мы с вами не дождемся. Забыли об нас, мой друг, просто забыли — и все тут. А ежели не забыли, то, не истребовав объяснения, простили. Или
же (тоже не истребовав объяснения) записали в книгу живота и при сем имеют в виду… Вот в скольких смыслах может быть обеспечено наше будущее существование. Не скрою от вас, что из них самый невыгодный смысл — третий. Но ведь
как хотите, а мы его заслужили.
Впрочем, вся заслуга отрезвления (ибо я уверен, что этот процесс уже совершился в вас) на вашей, душенька, стороне. Я
же как прежде был хорош, так и теперь хорош.
Вон Франция намеднись какой-то дрянной Тунисишко захватила, а сколько из этого разговоров вышло? А отчего? Оттого, голубушка, что не успели еще люди порядком наметиться,
как кругом уж галденье пошло. Одни говорят: нужно взять! другие — не нужно брать! А кабы они чередом наметились да потихоньку дельце обделали: вот, мол, вам в день ангела… с нами бог! — у кого
же бы повернулся язык супротивное слово сказать?!
Но мне-то, мне-то зачем это знать? Конечно, оно любопытно, но иногда, право, выгоднее без любопытства век прожить. Признаюсь, я даже не удержался и спросил Удава: да неужто
же нужно, чтобы я знал, где раки зимуют? А он в ответ: уж там нужно или не нужно, а
как будут показывать, так и вы, в числе прочих, узнаете.
Но что всего хуже, насмеяться-то они насмеются, а помочь не помогут. Потому что хоть вы, милая тетенька, и восклицаете; ах, ведь и я когда-то бредила! но все-таки понимаете, что, полжизни пробредивши, нельзя сбросить с себя эту хмару так
же легко,
как сменяют старое, заношенное белье. А домочадцы ваши этого не понимают. Отроду они не бредили — оттого и внутри у них не скребет. А у вас скребет.
Вообще
же мой совет таков:
как можно больше самообладания.
Ибо, по правде говоря,
какой же был и бред-то ваш, милая тетенька!
Все это так умно и основательно, что не согласиться с этими доводами значило бы навлекать на себя справедливый гнев. Но не могу не сказать, что мне,
как человеку, тронутому"бреднями", все-таки, по временам, представляются кое-какие возражения. И, прежде всего, следующее: что
же, однако, было бы хорошего, если б сарматы и скифы и доднесь гоняли бы Макаровых телят? Ведь, пожалуй, и мы с вами паслись бы в таком случае где-нибудь на берегах Мьи? [Старинное название реки Мойки. (Прим. М. Е. Салтыкова-Щедрина)]
Но что
же нужно сделать для того, чтобы забредило такое подавленное суровою действительностью существо,
как Корела? — Очень немногое: нужно только иметь наготове запас фантастических картин, смысл которых был бы таков: вот радости, которые тебя впереди ожидают! Или, говоря другими словами, надобно постоянно и без устали лгать.
Мы всегда были охотники полгать, но не могу скрыть, что между прежним, так сказать, дореформенным лганьем и нынешним такая
же разница,
как между лимоном, только что сорванным с дерева, и лимоном выжатым. Прежнее лганье было сочное, пахучее, ядреное; нынешнее лганье — дряблое, безуханное, вымученное.
Когда речь шла о котлете — его лицо сжималось и голова пригибалась,
как бы уклоняясь от прикосновения постороннего тела; когда дело доходило до приклейки бубнового туза, спина его вздрагивала; когда
же он приступил к рассказу о встряске, то простирал руки и встряхивал ими воображаемый предмет.
Но согласитесь, что ежели на каждой российской сосне сидит по вороне, которые все в один голос кричат: посрамлены основы! потрясены! — то
какую же цену может иметь мнение человека, положим, благонамеренного, но затерянного в толпе?
Пускай в слепом недоумении они остервеняются ввиду всякой попытки ввести в жизнь элемент сознательности — мы поощрим эти остервенения, потому что
как только мы допустим вторгнуться элементу сознательности, так тотчас
же, вслед за этим вторжением, исчезнет все наше обаяние, и мы сойдем на степень обыкновенных огородных пугал.
Вот, милая тетенька, что такое та общая польза, ради которой мы с таким самоотвержением обязываемся применять к жизни творческую силу лганья. Предоставляю вашей проницательности судить, далеко ли она ушла в этом виде от тех старинных определений, которые,
как я упомянул выше, отождествляли ее с пользою квартальных надзирателей. Я
же к сему присовокупляю: прежде хоть квартальные"пользу"видели, а нынче…
Хорошо, что я нашелся, предсказав, что не успеет курица яйцо снести,
как та
же самая пара рябчиков будет сорок копеек стоить (это произвело так называемое"благоприятное"впечатление); но, во-первых, находчивость не для всех обязательна, а во-вторых, коли по правде-то сказать, ведь я и сам никакой пользы от моего предсказанья не получил.
А чем
же целесообразнее можно утешить,
как не утверждением, что всему причина — потрясение основ?
Вообще, у кого аппетит хорош, тот должен ныне или сокращать оный, или
же стараться
как можно чаще в гостях обедать.
Как бы то ни было, но в пропавшем письме не было и речи ни о
каких потрясениях. И, положа руку на сердце, я даже не понимаю… Но мало ли чего я не понимаю, милая тетенька?.. Не понимаю, а рассуждаю… все мы таковы! Коли бы мы понимали, что, не понимая… Фу, черт побери,
как, однако
же, трудно солидным слогом к родственникам писать!
Но кстати: так
как вы жалуетесь на вашего соседа Пафнутьева, который некогда вас либеральными записками донимал, а теперь поговаривает:"надо
же, наконец, серьезно взглянуть в глаза опасности…", то, относительно этого человека, говорю вам прямо: опасайтесь его! ибо это совсем не компарс, а корифей.
Еще странный такой случай с ней был: до сорока пяти лет, покуда крепостною была, ни на
какие соблазны не сдавалась, слыла девицею, а
как только крепостное право упразднили, так сейчас
же забеременела?
— Да
какая же ты франтиха, Федосьюшка! — изумился я.
— Да
каким же образом она на эту дорогу попала?
— Ах!
как же это вы так! — огорчился я за старика.
Как только засядетона в Ворошилове, сейчас
же откроет свой кабак, а при нем белую харчевню и лавку.
Однако ж представьте себе такое положение: человек с малолетства привык думать, что главная цель общества — развитие и самосовершенствование, и вдруг кругом него точно сбесились все, только о бараньем роге и толкуют! Ведь это даже подло. Возражают на это: вам-то
какое дело? Вы идите своей дорогой, коли не чувствуете за собой вины!
Как какое дело? да ведь мой слух посрамляется! Ведь мозги мои страдают от этих пакостных слов! да и учителя в"казенном заведении"недаром
же заставляли меня твердить...
Или точнее: с оздоровления самого
же Пафнутьева, потому что корни — земство, а Пафнутьев — излюбленный земский человек. Вот
какая иногда выходит игра слов!
Протест, что ли, он затевал или прямо бунт — этого вам сказать не умею, но только не успели сотрапезники по первой мысли обменять,
как их тут
же, голубчиков, и накрыли.
Во-первых, чуть, бывало, заикнусь в этом роде слово сказать,
как уж со всех сторон вопиют: ах, что вы! дайте
же окрепнуть нашим молодым учреждениям!
Короче, едва успели обе силы встретиться,
как тотчас
же встали на дыбы. Стоят друг против друга на дыбах — и шабаш. Да и нельзя не стоять. Потому что, ежели земство уступит — конец луженью придет, а ведь это заря наших будущих гражданских свобод. Если
же Сквозник-Дмухановский уступит — начнется потрясение основ и колебание авторитетов. Того гляди, общество погибнет.
Что темное"средостение", которое представляет собой непроницаемая масса бюрократического воинства, мешает видеть добрый русский народ, но что ежели то
же самое средостение устроить из Дракиных и Хлобыстовских, то они не только не будут препятствовать видеть русский народ, но в самой скорости так его вышлифуют, что он и качества, и ребра свои
как на ладонке покажет.
Петь"страх врагам!"очень выгодно, а дирижировать при этом оркестром — и того выгоднее: Дракины это поняли. Поэтому-то они и поползли такою массой в Петербург, в чаянии доказать, что никто так ловко не сумеет за шиворот взять,
как они. С помощью этой песни уже многие на Руси делишки свои устроили — отчего
же не устроить себя тем
же способом и Никанору Дракину? Поющий эту песню внушает доверие; доверие приводит за собой почести, а почести приближают к казенному сундуку…
Была, разумеется, и отвага — без этого,
какой же бы он был русский человек! — но было и представление о губернском правлении, об уголовной палате, а в особенности о секретарях и столоначальниках.
Я отсюда вижу ваше удивление и слышу ваши упреки.
Как, — восклицаете вы, — и ты, Цезарь (
как истая смолянка, вы смешиваете Цезаря с Брутом)! И ты предпочитаешь бюрократию земству, Сквозника-Дмухановского — Пафнутьеву! Из-за чего
же мы волновались и бредили в продолжение двадцати пяти лет? Из-за чего мы ломали копья, подвергались опалам и подозрениям?
Но скажите по совести, стоит ли, ради таких результатов, отказаться от услуг Сквозника-Дмухановского и обращаться к услугам Дракина? Я знаю, что и Сквозник-Дмухановский не бог знает
какое сокровище (помните,
как слесарша Пошлепкина его аттестовала!), но зачем
же возводить его в квадрат в лице бесчисленных Дракиных, Хлобыстовских и Забиякиных? Помилуйте! нам и одного его по горло было довольно!
Вот они и размножились,
как кролики, и в то
же время оголтели, обносились и обнищали.
Но для того, чтобы для вас вполне уяснилась процедура этого превращения и чтобы в то
же время вы поняли, в
какой безнадежной пустоте вращается современная жизнь, допустим на минуту следующее (совершенно, впрочем, произвольное) предположение.
Правда, что в то время никому и в голову не приходило, что заемные письма именно самые оные краеугольные камни и суть, а только думалось: вот-то глупую рожу Крутобедров состроит,
как тетенька, мимо его дома, в Великие Луки переезжать будет! — но все-таки должен
же был становой понимать, что какая-нибудь тайна да замыкается в заемных письмах, коль скоро они милую очаровательную даму заставляют по целым неделям проживать в Великих Луках на постоялом дворе без дела, без кавалеров, среди всякой нечисти?
А за себя лично он действительно не боится, потому что, с одной стороны, душа у него чиста,
как сейчас вычищенная выгребная яма, а с другой стороны, она
же до краев наполнена всякими готовностями,
как яма, сто лет не чищенная.
Но вы, пожалуй, возразите: да неужели
же в плотной массе Ивановых не найдется таких, которым небезызвестны и другого рода слова? — Не спорю; вероятно, где-нибудь такие Ивановы и водятся, так ведь это, мой друг, Ивановы неблагонамеренные, которых содействие, уж по заведенному исстари порядку, предполагается несвоевременным.
Каким же образом они найдутся,коль скоро их не ищут?
Сообразите
же теперь,
какое горькое чувство, ввиду такой перспективы, должен испытывать современный бытописатель этих волшебств и загадочных превращений.
Уже современники читают его не иначе,
как угадывая смысл и цель его писаний и комментируя и то и другое каждый по-своему; детям
же и внукам и подавно без комментариев шагу ступить будет нельзя.
А знаете ли, голубушка, ведь Ноздрев-то умный! Покуда Пафнутьевы, Дракины да Ивановы одно и то
же долбят: наяривай! жарь! — он очень скромно, но твердо и с достоинством говорит:
как угодно! Конечно, с точки зрения практических последствий, нельзя наверное определить, насколько подобное содействие может счесться плодотворным, но, во всяком случае, в смысле карьеры, со стороны Ноздрева это прием удивительно ловкий.
— Так
как же, старик? По-твоему,"
как угодно"?
По крайней мере, Ноздрев думает, — и я в этом вполне доверяю его опытности, — что они потому только выкрикивают: наяривай, что вспомнили,
как они то
же самое слово провозглашали, pro domo sua [в собственных интересах (лат.)], на конюшнях и псарнях.
Как бы то ни было, но ужасно меня эти"штуки"огорчили. Только что начал было на веселый лад мысли настраивать — глядь, ан тут целый ряд"штук". Хотел было крикнуть: да сидите вы дома! но потом сообразил:
как же, однако, все дома сидеть? У иного дела есть, а иному и погулять хочется… Так и не сказал ничего. Пускай каждый рискует, коли охота есть, и пускай за это узнает, в чем"штука"состоит!
Посудите
же,
какое чувство он должен испытывать, если даже тут, в этой крепости, его подстерегают то
же предательство, та
же свара, от которых он едва-едва унес ноги на улице.
В молодости бабенька была очень романтична, и
как только увидела Аракчеева, так тотчас
же и влюбилась в него.
И действительно,
как только последствия манимаски осуществились, так он тотчас
же выхлопотал бабеньке пенсион в три тысячи ассигнационных рублей"из калмыцкого капитала", а сына, назвав, в честь военных поселений, Поселенцевым, зачислил в кантонисты и потом, на одре смерти, выпросил, чтоб его, по достижении законных лет, определили в фельдъегерский корпус.