Неточные совпадения
То
есть служил камердинером, выполнял негласные поручения, подлаживался к барским привычкам, изучал барские вкусы и вообще пользовался доверием настолько, что имел право обшаривать барские карманы и входить, в отсутствие барина, в
комнату, где находился незапертый ящик с деньгами.
Наняли для Генечки скромную квартиру (всего две
комнаты), чистенько убрали, назначили на первое время небольшое пособие, справили новоселье, и затем молодой Люберцев начал новую жизнь под личною ответственностью, но с сознанием, что отцовский глаз зорко следит за ним и что, на случай нужды, ему всегда
будет оказана помощь и дан добрый совет.
— Одна. Отец давно умер, мать — в прошлом году. Очень нам трудно
было с матерью жить — всего она пенсии десять рублей в месяц получала. Тут и на нее и на меня; приходилось хоть милостыню просить. Я, сравнительно, теперь лучше живу. Меня счастливицей называют. Случай как-то помог, работу нашла. Могу
комнату отдельную иметь, обед; хоть голодом не сижу. А вы?
Сделавшись мужем и женой, они не оставили ни прежних привычек, ни бездомовой жизни; обедали в определенный час в кухмистерской, продолжали жить в меблированных нумерах, где занимали две
комнаты, и, кроме того, обязаны
были иметь карманные деньги на извозчика, на завтрак, на подачки сторожам и нумерной прислуге и на прочую мелочь.
Так и сделали. Она ушла в родильный дом; он исподволь подыскивал квартиру. Две
комнаты; одна
будет служить общею спальней, в другой — его кабинет, приемная и столовая. И прислугу он нанял, пожилую женщину, не ветрогонку и добрую; сумеет и суп сварить, и кусок говядины изжарить, и за малюткой углядит, покуда матери дома не
будет.
Доброму согласию супругов много содействовало то, что у Ардальона Семеныча
были такие сочные губы, что, бывало, Софья Михайловна прильнет к ним и оторваться не может. Сверх того, у него
были упругие ляжки, на которых она любила присесть. Сама она
была вся мягкая. Оба любили оставаться наедине, и она вовсе не
была в претензии, когда он, взяв ее на руки, носил по
комнатам и потом бросал ее на диван.
Болезнь
была хроническая, неизлечимая, так что он редко вставал с кресла и с трудом бродил по
комнатам.
Слухи носились, что он женился очень несчастливо, на вдове, которая
была гораздо старше его и которая содержала меблированные
комнаты, где он жил.
На этот раз нянька не противоречила, потому что побоялась вмешательства Василия Федоровича. Дня через два пришли три девочки, пугливо остановились в дверях классной
комнаты, оглядели ее кругом и наконец уставились глазами в Ольгу. С мороза носы у них
были влажны, и одна из пришедших, точно исполняя предсказание няньки, тотчас же высморкалась на пол.
Приходилось по-прежнему бесцельно бродить по
комнатам, прислушиваться к бою маятника и скучать, скучать без конца. Изредка она каталась в санях, и это немного оживляло ее; но дорога
была так изрыта ухабами, что беспрерывное нырянье в значительной степени отравляло прогулку. Впрочем, она настолько уж опустилась, что ее и не тянуло из дому. Все равно, везде одно и то же, и везде она одна.
Она наняла довольно просторную квартиру в четвертом этаже, так что у нее и у Ольги
было по две
комнаты и общая столовая.
Не
было бесполезной громады
комнат, которая давила ее в деревне; не слышно
было таинственных шепотов, которые в деревенском доме ползли из всех щелей.
Однажды, сидя в своей
комнате, она услышала знакомый голос. Это
был голос Семигорова, который приехал навестить тетку. Ольга встала и твердым шагом пошла туда, где шел разговор. Очевидно, она решила испытать себя и — "кончить".
К счастию, при школе
было помещение для учительницы:
комната и при ней крохотная кухня; а то бывает и так, что учительница каждую неделю переходит из одной избы в другую, так что квартира насадительницы знаний представляет для обывателей своеобразную натуральную повинность.
Целое после-обеда после этого она
была как в чаду, не знала, что с нею делается. И жутко и сладко ей
было в одно и то же время, но ничего ясного. Хаос переполнял все ее существо; она беспокойно ходила по
комнате, перебирала платья, вещи, не знала, что делать. Наконец, когда уже смерклось, от него пришел посланный и сказал, что Андрей Степаныч просит ее на чашку чая.
Конечно, у нее еще
был выход: отдать себя под покровительство волостного писаря, Дрозда или другого влиятельного лица, но она с ужасом останавливалась перед этой перспективой и в безвыходном отчаянии металась по
комнате, ломала себе руки и билась о стену головой. Этим начинался ее день и этим кончался. Ночью она видела страшные сны.
Только
комнаты, отведенные для сотрудников и для семьи (ежели таковая
есть), несколько напоминают трактир средней руки.
— И хоть бы она на минутку отвернулась или вышла из
комнаты, — горько жаловался Гришка, — все бы я хоть на картуз себе лоскуток выгадал. А то глаз не спустит, всякий обрезок оберет. Да и за работу выбросят тебе зелененькую — тут и в пир, и в мир, и на пропой, и за квартиру плати: а ведь коли
пьешь, так и закусить тоже надо. Неделю за ней, за этой парой, просидишь, из-за трех-то целковых!
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ему всё бы только рыбки! Я не иначе хочу, чтоб наш дом
был первый в столице и чтоб у меня в
комнате такое
было амбре, чтоб нельзя
было войти и нужно бы только этак зажмурить глаза. (Зажмуривает глаза и нюхает.)Ах, как хорошо!
Городничий. Я бы дерзнул… У меня в доме
есть прекрасная для вас
комната, светлая, покойная… Но нет, чувствую сам, это уж слишком большая честь… Не рассердитесь — ей-богу, от простоты души предложил.
Городничий (в сторону).Славно завязал узелок! Врет, врет — и нигде не оборвется! А ведь какой невзрачный, низенький, кажется, ногтем бы придавил его. Ну, да постой, ты у меня проговоришься. Я тебя уж заставлю побольше рассказать! (Вслух.)Справедливо изволили заметить. Что можно сделать в глуши? Ведь вот хоть бы здесь: ночь не спишь, стараешься для отечества, не жалеешь ничего, а награда неизвестно еще когда
будет. (Окидывает глазами
комнату.)Кажется, эта
комната несколько сыра?
)«Эй, Осип, ступай посмотри
комнату, лучшую, да обед спроси самый лучший: я не могу
есть дурного обеда, мне нужен лучший обед».
Возвратившись домой, Грустилов целую ночь плакал. Воображение его рисовало греховную бездну, на дне которой метались черти.
Были тут и кокотки, и кокодессы, и даже тетерева — и всё огненные. Один из чертей вылез из бездны и поднес ему любимое его кушанье, но едва он прикоснулся к нему устами, как по
комнате распространился смрад. Но что всего более ужасало его — так это горькая уверенность, что не один он погряз, но в лице его погряз и весь Глупов.