Потому они всегда смотрят в одну точку,
говорят одним и тем же тоном одни и те же слова, мыслят азбучно, но с сознанием благонадежности своих мыслей и бесконечно надоедают всем авторитетностью и изобилием пустяков.
Неточные совпадения
— Получил, между прочим,
и я; да, кажется, только грех
один. Помилуйте! плешь какую-то отвалили! Ни реки, ни лесу — ничего! «Чернозём»,
говорят. Да черта ли мне в вашем «чернозёме», коли цена ему — грош! А коллеге моему Ивану Семенычу — оба ведь под
одной державой, кажется, служим —
тому такое
же количество леса, на подбор дерево к дереву, отвели! да при реке, да в семи верстах от пристани! Нет, батенька, не доросли мы! Ой-ой, как еще не доросли! Оттого у нас подобные дела
и могут проходить даром!
Сродного сословия людей в курортах почти нет, ибо нельзя
же считать таковыми
ту незаметную горсть туземных
и иноземных негоциантов, которые торгуют (
и бог весть,
одним ли
тем, что у них на полках лежит?) в бараках
и колоннадах вдоль променад, или
тех антрепренеров лакейских послуг, которые
тем только
и отличаются (разумеется, я не
говорю о мошне) от обыкновенных лакеев
и кнехтов, что имеют право громче произносить: pst! pst!
Право, мне до сих пор совсем искренно казалось, что я никогда никаких других слов, кроме трезвенных, не
говорил, а вот отыскался
же мудрец, который в глаза мне
говорит: нет, совсем не
того от тебя нужно. Но что-нибудь
одно: или я был постоянно пьян,
и в таком случае от пьяного человека нечего
и ждать трезвенного слова; или я был трезв, а
те, которые слушали меня, были пьяны. А может быть, они
и теперь пьяны.
То, что я скажу, по внешности покажется парадоксальным, но по существу неопровержимо: наука и религия
говорят одно и то же о чуде, согласны в том, что в пределах порядка природы чудо невозможно и чуда никогда не было.
Добрые старушки настойчиво уговаривали нас не ходить и все время
говорили одно и то же слово «гыры». Я уступил: не раздеваясь, лег на мягкую хвою; отяжелевшие веки закрылись сами собой. Я слышал, как заскрипел снег под лыжами около дома (это куда-то ушли старушки), и вслед за тем я, как и мои спутники, погрузился в глубокий сон.
Горбатый Ефимушка казался тоже очень добрым и честным, но всегда — смешным, порою — блаженным, даже безумным, как тихий дурачок. Он постоянно влюблялся в разных женщин и обо всем
говорил одними и теми же словами:
Неточные совпадения
Городничий.
И не рад, что напоил. Ну что, если хоть
одна половина из
того, что он
говорил, правда? (Задумывается.)Да как
же и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что на сердце,
то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет
и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь, что
и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
После помазания больному стало вдруг гораздо лучше. Он не кашлял ни разу в продолжение часа, улыбался, целовал руку Кити, со слезами благодаря ее,
и говорил, что ему хорошо, нигде не больно
и что он чувствует аппетит
и силу. Он даже сам поднялся, когда ему принесли суп,
и попросил еще котлету. Как ни безнадежен он был, как ни очевидно было при взгляде на него, что он не может выздороветь, Левин
и Кити находились этот час в
одном и том же счастливом
и робком, как бы не ошибиться, возбуждении.
— Ах, какой вздор! — продолжала Анна, не видя мужа. — Да дайте мне ее, девочку, дайте! Он еще не приехал. Вы оттого
говорите, что не простит, что вы не знаете его. Никто не знал.
Одна я,
и то мне тяжело стало. Его глаза, надо знать, у Сережи точно такие
же,
и я их видеть не могу от этого. Дали ли Сереже обедать? Ведь я знаю, все забудут. Он бы не забыл. Надо Сережу перевести в угольную
и Mariette попросить с ним лечь.
Не раз
говорила она себе эти последние дни
и сейчас только, что Вронский для нее
один из сотен вечно
одних и тех же, повсюду встречаемых молодых людей, что она никогда не позволит себе
и думать о нем; но теперь, в первое мгновенье встречи с ним, ее охватило чувство радостной гордости.
Мадам Шталь
говорила с Кити как с милым ребенком, на которого любуешься, как на воспоминание своей молодости,
и только
один раз упомянула о
том, что во всех людских горестях утешение дает лишь любовь
и вера
и что для сострадания к нам Христа нет ничтожных горестей,
и тотчас
же перевела разговор на другое.