Неточные совпадения
Тот
было уж и в ноги, нельзя ли поменьше, так куда тебе, и слушать
не хочет.
— Ну так то-то же! — сказал Дмитрий Борисыч и
хотел было погрозить пальцем, по подобию его высокородия, но, должно
быть,
не изловчился, потому что Алексеев засмеялся.
«Принесла нелегкая», —
хотел было сказать Дмитрий Борисыч, но затруднился, потому что и в мыслях
не осмеливался нанести какое-нибудь оскорбление начальству.
— Но я, однако, принял свои меры! Я сказал Маремьянкину, что знать ничего
не хочу, чтоб
была отыскана голова! Это меня очень-очень огорчило! Ça ma bouleversé! [Это меня потрясло! (франц.)] Я, знаете, тружусь, забочусь… и вдруг такая неприятность! Головы найти
не могут! Да ведь где же нибудь она спрятана, эта голова! Признаюсь, я начинаю колебаться в мнении о Маремьянкине; я думал, что он усердный, — и что ж!
Ощутил лесной зверь, что у него на лбу будто зубы прорезываются. Взял письма, прочитал — там всякие такие неудобные подробности изображаются. Глупая
была баба! Мало ей того, чтоб грех сотворить, — нет, возьмет да на другой день все это опишет: «Помнишь ли, мол, миленький, как ты сел вот так, а я села вот этак, а потом ты взял меня за руку, а я, дескать,
хотела ее отнять, ну, а ты»… и пошла, и пошла! да страницы четыре мелко-намелко испишет, и все
не то чтоб дело какое-нибудь, а так, пустяки одни.
Везде умел сделаться необходимым, и
хотя не был образцом прелестных манер красоты, но и
не искал этого, постоянно имея в виду более прочное и существенное.
И за всем тем чтоб
было с чиновниками у него фамильярство какое — упаси бог!
Не то чтобы водочкой или там «братец» или «душка», а явись ты к нему в форме, да коли на обед звать
хочешь, так зови толком: чтоб и уха из живых стерлядей
была, и тосты по порядку, как следует.
К сожалению,
хотя,
быть может, и
не без тайного расчета, выбор ее пал на сумрачнейшую из крутогорских сплетниц, вдову умершего под судом коллежского регистратора, Катерину Дементьевну Шилохвостову.
Княжна
не хотела верить, но впоследствии вынуждена
была уступить очевидности.
Иногда ей удавалось встречать там Техоцкого, и
хотя, по своему положению в губернском свете, она
не могла ни говорить, ни танцевать с ним, но в эти вечера она
была вполне счастлива.
Юные коллежские регистраторы и канцелярские чиновники избирали его своим конфидентом в сердечных случаях, потому что он по преимуществу
был муж совета.
Хотя бури жизни и порастрепали несколько его туалет, но никто
не мог дать более полезного наставления насчет цвета штанов, который мог бы подействовать на сердце женщины с наиболее сокрушительною силой…
Княжна вообще очень ко мне внимательна, и даже
не прочь бы устроить из меня поверенного своих маленьких тайн, но
не хочет сделать первый шаг, а я тоже
не поддаюсь, зная, как тяжело
быть поверенным непризнанных страданий и оскорбленных самолюбий.
— Ну, он поначалу
было и вразумился, словно и посмирнел, а потом сходил этта по хозяйству, все обсмотрил:"Нет, говорит, воля твоя, батюшка, святая, а только уж больно у тебя хозяйство хорошо!
Хочу, говорит, надо всем сам головой
быть, а Ванюшку
не пущу!"
— Мне, милостивый государь, чужого ничего
не надобно, — продолжала она, садясь возле меня на лавке, — и
хотя я неимущая, но, благодарение богу, дворянского своего происхождения забыть
не в силах… Я имею счастие
быть лично известною вашим папеньке-маменьке… конечно, перед ними я все равно, что червь пресмыкающий, даже меньше того, но как при всем том я добродетель во всяком месте, по дворянскому моему званию, уважать привыкла, то и родителей ваших
не почитать
не в силах…
Марья Петровна пожелала отдохнуть и опять остановилась, и
хотя я убежден
был, что рассказ ее
был заученный, однако
не без любопытства следил за се болтовней, которая для меня
была делом совершенно новым. Она, впрочем,
не сидела даром и в течение отдыха, а как-то прискорбно и желчно вздрагивала губами и носом, приготовляясь, вероятно, к дальнейшему рассказу своих похождений.
— Милостивый государь! я чужого ничего
не желаю, но если бы вам угодно
было одолжить мне заимообразно
хотя пять рублей, то я весьма
была бы вами облагодетельствована!
Живновский. Тут, батюшка, толку
не будет! То
есть, коли
хотите, он и
будет, толк-от, только
не ваш-с, а собственный ихний-с!.. Однако вы вот упомянули о каком-то «якобы избитии» — позвольте полюбопытствовать! я, знаете, с молодых лет горячность имею, так мне такие истории… знаете ли, что я вам скажу? как посмотришь иной раз на этакого гнусного штафирку, как он с камешка на камешок пробирается, да боится даже кошку задеть, так даже кровь в тебе кипит: такая это отвратительная картина!
Разбитной (любезно). Позвольте, по крайней мере, узнать ваш чин, имя и фамилию? Сделайте одолжение, вы
не конфузьтесь… мы
не людоеды,
хотя чиновники вообще бывают мало любезны… однако мы людей
не едим… (вполголоса) особенно таких хорошеньких…
Разбитной. То
есть, я
хотел сказать, что ваш дом
не на плановом месте выстроен?
Забиякин. Вот вы изволите говорить, Леонид Сергеич, что это пустяки… Конечно, для вас это вещь
не важная! вы в счастье, Леонид Сергеич, вы в почестях! но у меня осталось только одно достояние — это честь моя! Неужели же и ее, неужели же и ее
хотят у меня отнять! О, это
было бы так больно, так грустно думать!
Бобров. Ничего тут нет удивительного, Марья Гавриловна. Я вам вот что скажу — это, впрочем, по секрету-с — я вот дал себе обещание, какова пора пи мера, выйти в люди-с. У меня на этот предмет и план свой
есть. Так оно и выходит, что жена в евдаком деле только лишнее бревно-с. А любить нам друг друга никто
не препятствует,
было бы на то ваше желание. (Подумавши.) А я, Машенька,
хотел вам что-то сказать.
Бобров. А вот что-с. Пришел я сегодня в присутствие с бумагами, а там Змеищев рассказывает, как вы вчера у него
были, а у самого даже слюнки текут, как об вас говорит. Белая, говорит, полная, а сам, знаете, и руками разводит,
хочет внушить это, какие вы полненькие. А Федор Гарасимыч сидит против них, да
не то чтоб смеяться, а ровно колышется весь, и глаза у него так и светятся, да маленькие такие, словно щелочки или вот у молодой свинки.
Дернов. А то на простой! Эх ты! тут тысячами пахнет, а он об шести гривенниках разговаривает. Шаромыжники вы все! Ты на него посмотри; вот он намеднись приходит, дела
не видит, а уж сторублевую в руку сует — посули только, да
будь ласков. Ах, кажется, кабы только
не связался я с тобой! А ты норовишь дело-то за две головы сахару сладить. А
хочешь,
не будет по-твоему?
«Ну, говорит, мы теперича пьяни; давай, говорит, теперича реку шинпанским
поить!» Я
было ему в ноги: «За что ж: мол, над моим добром наругаться
хочешь, ваше благородие? помилосердуй!» И слушать
не хочет… «Давай, кричит, шинпанского! дюжину! мало дюжины, цельный ящик давай! а
не то, говорит, сейчас все твои плоты законфескую, и пойдешь ты в Сибирь гусей пасти!» Делать-то нечего: велел я принести ящик, так он позвал, антихрист, рабочих, да и велел им вило-то в реку бросить.
Что нужды, что подготовительные работы к ним смочены слезами и кровавым потом; что нужды, что
не одно,
быть может, проклятие сорвалось с уст труженика, что горьки
были его искания, горьки нужды, горьки обманутые надежды: он жил в это время, он ощущал себя человеком,
хотя и страдал…
Около обиженного мальчика хлопотала какая-то женщина, в головке и одетая попроще других дам. По всем вероятиям, это
была мать Оськи, потому что она
не столько ублажала его, сколько старалась прекратить его всхлипыванья новыми толчками. Очевидно, она
хотела этим угодить хозяевам, которые отнюдь
не желали, чтоб Оська обижался невинными проказами их остроумных деточек. Обидчик между тем, пользуясь безнаказанностию, прохаживался по зале, гордо посматривая на всех.
Хотел было он и жаловаться, так уж я насилу отговорил, потому что он сам
не в законе дело делал, а только как будто забавлялся.
Ведь как вы себе
хотите, а если б
было в ней что-нибудь живое, состоятельное, то
не могли бы существовать и производить фурор наши приятные знакомцы: Фейеры, Техоцкие и проч. и проч.
Я
не схожу в свою совесть, я
не советуюсь с моими личными убеждениями; я смотрю на то только, соблюдены ли все формальности, и в этом отношении строг до педантизма. Если
есть у меня в руках два свидетельские показания, надлежащим порядком оформленные, я доволен и пишу:
есть, — если нет их — я тоже доволен и пишу: нет. Какое мне дело до того, совершено ли преступление в действительности или нет! Я
хочу знать, доказано ли оно или
не доказано, — и больше ничего.
Молодой человек, напротив того, начинает уже смутно понимать, что вокруг его
есть что-то неладное, разрозненное, неклеящееся; он видит себя в странном противоречии со всем окружающим, он
хочет протестовать против этого, но,
не обладая никакими живыми началами, необходимыми для примирения [59], остается при одном зубоскальстве или псевдотрагическом негодовании.
Коли
хотите, тут и действительно
есть червяк, но о свойствах и родопроисхождении его до сих пор
не преподавали еще ни в одном университете, а потому и я, пишущий эти строки, предоставляю другим, более меня знающим, и в другой, более удобной для того форме, определить причины его зарождения и средства к исцелению.
Я, милостивый государь, человек
не простой; я
хочу, чтоб
не я пришел к знанию, а оно меня нашло; я
не люблю корпеть над книжкой и клевать по крупице, но
не прочь
был бы, если б нашелся человек, который бы знание влил мне в голову ковшом, и сделался бы я после того мудр, как Минерва…
— Вы чего смеетесь, бесенята? Женись, брат, женись! Если
хочешь кататься как сыр в масле и если сознаешь в себе способность
быть сыром, так это именно масло — супружеская жизнь! Видишь, каких бесенят выкормили, да на этом еще
не остановимся!..
— Сумасшедшие,
хотите вы сказать?.. договаривайте,
не краснейте! Но кто же вам сказал, что я
не хотел бы
не то чтоб с ума сойти — это неприятно, — а
быть сумасшедшим? По моему искреннему убеждению, смерть и сумасшествие две самые завидные вещи на свете, и когда-нибудь я попотчую себя этим лакомством. Смерть я
не могу себе представить иначе, как в виде состояния сладкой мечтательности, состояния грез и несокрушимого довольства самим собой, продолжающегося целую вечность… Я понимаю иногда Вертера.
Пробовали мы его в свою компанию залучить, однако пользы
не оказалось никакой; первое дело, что отец отпускал ему самую малую сумму, всего тысяч десять на серебро в год, и, следовательно, денег у него в наличности
не бывало; второе дело, что
хотя он заемные письма и с охотою давал, но уплаты по ним приходилось ждать до смерти отца, а это в нашем быту
не расчет; третье дело, чести в нем совсем
не было никакой: другой, если ткнуть ему кулаком в рожу или назвать при всех подлецом, так из кожи вылезет, чтобы достать деньги и заплатить, а этот ничего, только смеется.
Других карьер также в виду
не имеется, то
есть, коли
хотите, они и
есть, но все это скучная материя, черепословие, а я, вы понимаете, славянин,
хочу жить,
хочу жуировать: homo sum et nihil humani a me alienum puto. [я человек, и ничто человеческое мне
не чуждо (лат.).]
— А если
хотите, — продолжал Горехвастов, расплываясь и впадая в сентиментальность, — коли
хотите, и житье en artistes — славное житье. Конечно, тут трюфелей
не ищи, но зато
есть эта беспечность, cet imprévu, [эта неожиданность (франц.).] это спокойствие совести, которое, согласитесь сами, дороже всех земных благ…
Я даже думаю, что тот, кто
хочет испытать всю силу пламенной любви, тот именно должен любить урывками: это сосредоточивает силу страсти, дает ей те знойные тоны, без которых любовь
есть не что иное, как грустный философический трактат о бессмертии души.
Коли
хотите, я освоился с своею скромною долей, то
есть склонил голову перед судьбой, но все-таки чувствовал, что место мое
не здесь,
не на этой маленькой тесной арене, где я имел вид рыбы, выброшенной бурею из воды.
Рогожкин
хотел было оправдываться; он уже лепетал, что слово «шельма» употреблено им
не в осуждение, но Горехвастов взглянул на него так грозно, что он присел.
Только и разговору у нас в этот раз
было.
Хотел я подойти к ней поближе, да робостно: хотенье-то
есть, а силы нетутка. Однако, стало
быть, она заприметила, что у меня сердце по ней измирает: на другой день и опять к колодцу пришла. Пришел и я. Известно, стою у сруба да молчу, даже ни слова молвить
не могу: так, словно все дыханье умерло, дрожу весь — и вся недолга. В этот раз она уж сама зачала.
Не по нраву ей, что ли, это пришлось или так уж всем естеством баба пагубная
была — только стала она меня оберегаться. На улице ли встретит — в избу хоронится, в поле завидит — назад в деревню бежит. Стал я примечать, что и парни меня будто на смех подымают; идешь это по деревне, а сзади тебя то и дело смех да шушуканье."Слышь, мол, Гаранька, ночесь Парашка от тоски по тебе задавиться
хотела!"Ну и я все терпел; терпел
не от робости, а по той причине, что развлекаться мне пустым делом
не хотелось.
— Полно, — говорю я, —
не дурачься, Параня; стало
быть,
не миновать этому делу, если вот
хотел себя перемочь, да ишь нету… перестань же, Параня!
— Конечно-с, мы с ним ездили на лодке, с хозяином-с; это я перед вашим высокоблагородием как перед богом-с… А только каким манером они утонули, этого ни я, ни товарищ мой объясниться
не можем-с, почему что как на это их собственное желание
было, или как они против меня озлобление имели, так, может, через эвто самое
хотели меня под сумнение ввести, а я в эвтом деле
не причастен.
— Это точно, что злодей… и такая же ракалья, как и ты; только поумней тебя
будет… Увидал, что эта скотина весь предмет таким манером обработать
хочет, — ну и донес, чтоб самому в ответе
не быть… Эко животное!
— А ему что! Он в эвто дело и входить
не хочет! Это, говорит, дело женское; я ей всех баб и девок препоручил; с меня, мол, и того
будет, что и об мужиков все руки обшаркал… право! така затейная немчура…
— Я тебе сказывал уж, бабонька, что надо ее сумеречками полегоньку за околицу вынести, а по прочему как
хотите! Мне-ка что тут! я для вас же уму-разуму вас учу, чтоб вреды вам какой от эвтова дела
не было… Мотри, брат Нил, кабы розыску какого
не случилось, —
не рад
будешь и добродетели своей.
Как вы
хотите рассудите, ваше благородие, а какая-нибудь причина тому
есть, что между «мирскими» таких стариков
не бывает.
Между христианами в то время большое смятение
было;
не только от мирских гоненье терпели, а и промеж себя все
были раздоры да неурядицы; кто
хотел священства, а кто его и вовсе отвергал.
Я.
было хотел, чтоб дело просто сталось, по родительскому, то
есть, благословению, по той причине, что и учители наши сказывают:"
Не в том-де замыкается сила тайны брака, чтоб через попа оную отправить"; [См.