Неточные совпадения
И в
самом деле, из этого города даже дороги дальше никуда нет, как будто здесь конец миру. Куда ни взглянете вы окрест — лес, луга да степь; степь, лес и луга; где-где вьется прихотливым извивом проселок, и бойко проскачет по нем телега, запряженная маленькою резвою лошадкой, и опять
все затихнет,
все потонет в общем однообразии…
Огни зажигаются и в присутственных местах и в остроге, стоящих на обрыве, и в тех лачужках, которые лепятся тесно, внизу, подле
самой воды;
весь берег кажется усеянным огнями.
А в городе между тем во
всех окнах горят уж огни; по улицам еще бродят рассеянные группы гуляющих; вы чувствуете себя дома и, остановив ямщика, вылезаете из экипажа и
сами идете бродить.
Но вот и
сам его сиятельство, князь Чебылкин, изволит возвращаться от всенощной, четверней в коляске. Его сиятельство милостиво раскланивается на
все стороны; четверня раскормленных лошадок влачит коляску мерным и томным шагом:
сами бессловесные чувствуют
всю важность возложенного на них подвига и ведут себя, как следует лошадям хорошего тона.
Я не люблю его гостиных, в которых, в
самом деле,
все глядит как-то неуклюже.
С горы спускается деревенское стадо; оно уж близко к деревне, и картина мгновенно оживляется; необыкновенная суета проявляется по
всей улице; бабы выбегают из изб с прутьями в руках, преследуя тощих, малорослых коров; девчонка лет десяти, также с прутиком, бежит
вся впопыхах, загоняя теленка и не находя никакой возможности следить за его скачками; в воздухе раздаются
самые разнообразные звуки, от мычанья до визгливого голоса тетки Арины, громко ругающейся на
всю деревню.
— Обождать-то, для че не обождать, это
все в наших руках, да за что ж я перед начальством в ответ попаду? — судите
сами.
Ну, и освобождают, разумеется, за посильное приношение. А то другого заставляет внутренности держать;
сами рассудите, кому весело мертвечину ослизлую в руке иметь, ну, и откупаются полегоньку, — аи, глядишь, и наколотил Иван Петрович рубликов десяток, а и дело-то
все пустяковое.
Разумеется,
все эти оговоры вздор и кончатся пустяками, да ты-то дело свое сделал: и мужичка от напраслины очистил, и
сам сердечную благодарность получил, и преступника уличил.
Так вот-с какие люди бывали в наше время, господа; это не то что грубые взяточники или с большой дороги грабители; нет,
всё народ-аматёр был. Нам и денег, бывало, не надобно, коли
сами в карман лезут; нет, ты подумай да прожект составь, а потом и пользуйся.
Как
все заприметит, что ему нужно, ну и велит в ворота стучаться, а
сам покуда
все в скважинку высматривает.
И точно,
все пятеро полицейских и
сам стряпчий собственными глазами видели, как Дмитрий Борисыч стал на колени, и собственными ушами слышали, как он благим матом закричал: «секи же, коли так!»
И в
самом деле, чего тут «тово», когда уж «грязь так грязь и есть» и «
всё от бога».
Входит Перегоренский, господин лет шестидесяти, но еще бодрый и свежий. Видно, однако же, что, для подкрепления угасающих сил, он нередко прибегает к напитку, вследствие чего и нос его приобрел
все возможные оттенки фиолетового цвета. На нем порыжелый фрак с узенькими фалдочками и нанковые панталонцы без штрипок. При появлении его Алексей Дмитрич прячет обе руки к
самым ягодицам, из опасения, чтоб господину Перегоренскому не вздумалось протянуть ему руку.
— На этот счет будьте покойны, ваше высокородие! партия —
самая благородная:
всё губернские-с…
Время это
самое веселое; вид возрождающейся природы благотворно действует на
самого сонливого человека;
все принимает какой-то необычный, праздничный оттенок,
все одевается радужными цветами.
Это штука
самая скверная; тут припомнишь
всех, кого следует, и
всех мысленно по-родственному обласкаешь.
Там, знаете, купец — борода безобразнейшая, кафтанишка на нем
весь оборванный,
сам нищим смотрит — нет, миллионщик, сударь вы мой, в сапоге миллионы носит!
Папа Порфирия Петровича был сельский пономарь; maman — пономарица. Несомненно, что герою нашему предстояла
самая скромная будущность, если б не одно обстоятельство. Известно, что в древние времена по селам и
весям нашего обширного отечества разъезжали благодетельные гении, которые замечали природные способности и необыкновенное остроумие мальчиков и затем, по влечению своих добрых сердец, усердно занимались устройством судеб их.
Он подошел и руку ей подал, да уж и
сам не знает как, только обнял ее, а она и слышит, что он
весь словно в лихорадке трясется.
Однако
все ему казалось, что он недовольно бойко идет по службе. Заприметил он, что жена его начальника не то чтоб балует, а так по сторонам поглядывает.
Сам он считал себя к этому делу непригодным, вот и думает, нельзя ли ему как-нибудь полезным быть для Татьяны Сергеевны.
Говорят, будто сквозь ее приветливость просвечивает холодность и принужденность, что в
самой доброте ее нет той симпатичности, той страстности, которая одна и составляет
всю ценность доброты.
После идеи о муже идея о бедности была
самою мучительною для княжны; наклонности к роскоши и всякого рода удобствам до того впились в нее и срослись со
всем ее существом, что скромная действительность, которая ждала ее в Крутогорске, раздражала ее.
В этом миниятюрном мире, где
все взаимные отношения определяются в
самое короткое время с изумительнейшею точностию, где всякая личность уясняется до малейшей подробности, где нахально выметается в публику
весь сор с заднего двора семейного пандемониума [21] —
все интересы,
все явления делаются до того узенькими, до того пошлыми, что человеку, имеющему здоровое обоняние, может сделаться тошно.
И в
самом деле, как бы ни была грязна и жалка эта жизнь, на которую слепому случаю угодно было осудить вас,
все же она жизнь, а в вас
самих есть такое нестерпимое желание жить, что вы с закрытыми глазами бросаетесь в грязный омут — единственную сферу, где вам представляется возможность истратить как попало избыток жизни, бьющий ключом в вашем организме.
По произведенному под рукой дознанию оказалось, что Подгоняйчиков приходится родным братом Катерине Дементьевне, по муже Шилохвостовой и что, по
всем признакам, он действительно имел какие-то темные посягательства на сердечное спокойствие княжны Признаки эти были: две банки помады и стклянка духов, купленные Подгоняйчиковым в тот
самый период времени, когда сестрица его сделалась наперсницей княжны; гитара и бронзовая цепочка, приобретенная в то же
самое время, новые брюки и, наконец, найденные в секретарском столе стихи к ней, писанные рукой Подгоняйчикова и, как должно полагать, им
самим сочиненные.
— Ну да,
самое последнее — такое вот, где
все приказывают, а
сам никому не приказываешь, где заставляют писать, дежурить…
— Это, брат, дело надобно вести так, — продолжал он, — чтоб тут
сам черт ничего не понял. Это, брат, ты по-приятельски поступил, что передо мной открылся; я эти дела вот как знаю! Я, брат, во
всех этих штуках искусился! Недаром же я бедствовал, недаром три месяца жил в шкапу в уголовной палате: квартиры, брат, не было — вот что!
Княжна с ужасом должна сознаться, что тут существуют какие-то смутные расчеты, что она
сама до такой степени embourbée, что даже это странное сборище людей, на которое всякая порядочная женщина должна смотреть совершенно бесстрастными глазами, перестает быть безразличным сбродом, и напротив того, в нем выясняются для нее совершенно определительные фигуры, между которыми она начинает уже различать красивых от уродов, глупых от умных, как будто не
все они одни и те же — о, mon Dieu, mon Dieu! [о, боже мой, боже мой! (франц.)]
Разговаривая с ней за ужином, я вижу, как этот взор беспрестанно косит во
все стороны, и в то время, когда, среди
самой любезной фразы, голос ее внезапно обрывается и принимает тоны надорванной струны, я заранее уж знаю, что кто-нибудь из приглашенных взял два куска жаркого вместо одного, или что лакеи на один из столов, где должно стоять кагорское, ценою не свыше сорока копеек, поставил шато-лафит в рубль серебром.
Во-первых, я постоянно страшусь, что вот-вот кому-нибудь недостанет холодного и что даже
самые взоры и распорядительность хозяйки не помогут этому горю, потому что одною распорядительностью никого накормить нельзя; во-вторых, я вижу очень ясно, что Марья Ивановна (так называется хозяйка дома) каждый мой лишний глоток считает личным для себя оскорблением; в-третьих, мне кажется, что, в благодарность за вышеозначенный лишний глоток, Марья Ивановна чего-то ждет от меня, хоть бы, например, того, что я, преисполнившись яств, вдруг сделаю предложение ее Sevigne, которая безобразием превосходит всякое описание, а потому менее
всех подает надежду когда-нибудь достигнуть тех счастливых островов, где царствует Гименей.
Замечу мимоходом, что Марья Ивановна очень хорошо знает это обстоятельство, но потому-то она и выбрала Анфису Петровну в поверенные своей сплетни, что, во-первых, пренебрежение мсьё Щедрина усугубит рвение Анфисы Петровны, а во-вторых,
самое имя мсьё Щедрина
всю кровь Анфисы Петровны мгновенно превратит в сыворотку, что также на руку Марье Ивановне, которая, как дама от природы неблагонамеренная, за один раз желает сделать возможно большую сумму зла и уязвить своим жалом несколько персон вдруг.
mais vous concevez, mon cher, делай же он это так, чтоб читателю приятно было; ну, представь взяточника, и изобрази там… да в конце-то, в конце-то приготовь ему возмездие, чтобы знал читатель, как это не хорошо быть взяточником… а то так на распутии и бросит — ведь этак и понять, пожалуй, нельзя, потому что, если возмездия нет, стало быть, и факта
самого нет, и
все это одна клевета…
В патетических местах она оборачивается к публике
всем корпусом, и зрачки глаз ее до такой степени пропадают, что
сам исправник Живоглот — на что уж бестия — ни под каким видом их нигде не отыскал бы, если б на него возложили это деликатное поручение.
Но Василий Николаич за
все радушие хозяйки отплачивает
самою черною неблагодарностью. Он тут же распускает слух, что собственными глазами видел, как собирали с полу упавшее с блюда желе и укладывали вновь на блюдо, с очевидным намерением отравить им гостей. Марья Ивановна терпит пытку, потому что гарнизонные офицеры, оставшиеся за штатом и больше
всех других заслужившие право на ужин, в голодной тоске переглядываются друг с другом.
Прислушиваясь к ее говору, я
сам начинаю сознавать возможность и законность этого неудержимого стремления к душевному подвигу, которое так просто и так естественно объясняется
всеми жизненными обстоятельствами, оцепляющими незатейливое существование простого человека.
— Это, брат,
самое худое дело, — отвечает второй лакеи, — это
все равно значит, что в доме большого нет. Примерно, я теперь в доме у буфета состою, а Петров состоит по части комнатного убранства… стало быть, если без понятия жить, он в мою часть, а я в его буду входить, и будем мы, выходит, комнаты два раза подметать, а посуду, значит, немытую оставим.
— Это именно удивления достойно-с! — продолжал философствовать писарь, — сколько их тут через
все лето пройдет, и даже никакой опаски не имеют! Примерно, скажем хочь про разбойников-с; разбойник, хошь ты как хошь,
все он разбойник есть, разбойничья у него душа… но эвтому
самому и называется он кровопийцею… так и разбойника даже не опасаются-с!
Так она после этого три дня без слов как бы немая пребывала, и в глазах
все то
самое сияние, так что стерпеть даже невозможно!
Другой спутник — птица небольшая, да и не малая, той
самой палаты столоначальник, которая и Хрептюгина, и Халатова, и
всех армян, еллинов и иудеев воспитывает,"да негладны и беспечальны пребывают".
— Пустяки, Архип, это
все по неразумию! рассуди ты
сам: змея гадина ядовитая, так может ли быть, чтоб мы о сю пору живы остались, жир ее кажный день пимши!
Он силится отнять хлеб, но руки Митьки закоченели, и
сам он
весь обозлился и позеленел. Анна Тимофевна внезапно принимает сторону ненаглядного детища.
Хотя ему, как он
сам выражается, с небольшим сто годков, однако он сохраняет еще
всю свою память и бродит довольно бойко, хоть и упирается при этом руками в коленки.
И вот, милостивый государь, с
самого этого времени и до сей минуты Федор Гаврилыч
все с охоты не возвращается!
— Уговорила меня, сударь, к себе тутошняя одна помещица к ней переселиться:"Живите, говорит, при мне, душенька Марья Петровна, во
всем вашем спокойствии; кушать, говорит, будете с моего стола; комната вам будет особенная; платьев в год два ситцевых и одно гарнитуровое, а занятия ваши будут
самые благородные".
Был у меня знакомый… ну,
самый, то есть, милый человек… и образованный и с благородными чувствами… так он даже целый год ходил, чтоб только место станового получить, и
все, знаете, один ответ (подражая голосу и манере князя Чебылкина...
Разбитной. И при
всем этом доброта! Во сне даже видит своих милых бедных… Согласитесь
сами, в наше время ведь это редкость!
Налетов (не слушая его и
все более и более разгорячаясь). Наконец, это дело мне денег стоило! Я это докажу! Что ж, в
самом деле, разве уж правосудия добиться нельзя!.. Это, наконец, гнусно! я жаловаться буду, я дворянин!
Шифель. Точно так-с, ваше сиятельство.
Сами изволите знать, нынче весна-с, солнце греет-с… а если к этому еще головка сильно работает… Ваше сиятельство! наша наука, конечно, больше простых людей имеет в виду, но нельзя, однако ж, не согласиться, что
все знаменитые практики предписывают в весеннее время моцион, моцион и моцион.
Ты посуди
сам: ведь я у них без малого целый месяц
всем как есть продовольствуюсь: и обед, и чай, и ужин —
все от них; намеднись вот на жилетку подарили, а меня угоразди нелегкая ее щами залить; к свадьбе тоже
все приготовили и сукна купили — не продавать же.