Неточные совпадения
Но вот долетают до вас звуки колоколов, зовущих
ко всенощной; вы еще далеко от города, и звуки касаются слуха вашего безразлично, в виде общего гула, как будто весь воздух полон чудной музыки, как будто все вокруг вас живет и дышит; и если вы когда-нибудь
были ребенком, если у вас
было детство, оно с изумительною подробностью встанет перед вами; и внезапно воскреснет в вашем сердце вся его свежесть, вся его впечатлительность, все верованья, вся эта милая слепота, которую впоследствии рассеял опыт и которая так долго и так всецело утешала ваше существование.
— А ну-ка ты, Гришуха, держи-ко покойника-то за нос, чтоб мне тут ловчей резать
было.
— А у меня сегодня
был случай! — говорит Алексей Дмитрич, обращаясь к Михаиле Трофимычу, который, как образованный человек, следит шаг за шагом за его высокородием, — приходит
ко мне Маремьянкин и докладывает, что в уезде отыскано туловище… и как странно! просто одно туловище, без головы! Imaginez-vous cela! [Вообразите себе! (франц.)]
Княжна вообще очень
ко мне внимательна, и даже не прочь бы устроить из меня поверенного своих маленьких тайн, но не хочет сделать первый шаг, а я тоже не поддаюсь, зная, как тяжело
быть поверенным непризнанных страданий и оскорбленных самолюбий.
И такая это
была жена благочестивая, что когда богу молилася, так даже пресветлым облаком вся одевалась и премногие радостные слезы
ко всевышнему проливала.
Живновский. У меня дело верное. Жил я, знаете, в Воронежской губернии, жил и, можно сказать, бедствовал! Только Сашка Топорков — вот, я вам доложу, душа-то! — «скатай-ко, говорит, в Крутогорск; там, говорит, винцо тенериф
есть — так это точно мое почтение скажешь!» — ну, я и приехал!
Ижбурдин. Какие они, батюшка, товарищи? Вот
выпить, в три листа сыграть — это они точно товарищи, а помочь в коммерческом деле — это, выходит, особь статья. По той причине, что им же выгоднее, коли я опоздаю
ко времени, а как совсем затону — и того лучше. Выходит, что коммерция, что война — это сюжет один и тот же. Тут всякий не то чтоб помочь, а пуще норовит как ни на
есть тебя погубить, чтоб ему просторнее
было. (Вздыхает.)
И как скоро, как беспрепятственно совершается процесс этого превращения! С какою изумительною быстротой поселяется в сердце вялость и равнодушие
ко всему, потухает огонь любви к добру и ненависти
ко лжи и злу! И то, что когда-то казалось и безобразным и гнусным, глядит теперь так гладко и пристойно, как будто все это в порядке вещей, и так ему и
быть должно.
Примись за это дело другой — вся эта штука беспременно бы удалась, как лучше нельзя, потому что другой знает, к кому обратиться, с кем дело иметь, — такие и люди в околотке
есть; ну, а он
ко всем с доверенностью лезет, даже жалости подобно.
Пришел
ко мне мужик и говорит, чтоб я вошел в его положение."У тебя, братец, свое там начальство
есть, — отвечаю я ему, — сход там, что ли, голова, писаря".
Первый случай
был в Черноборском уезде. В селе Березине произошел пожар; причина пожара заключалась в поджоге, признаки которого
были слишком очевидны, чтобы дать место хотя малейшему сомнению. Оставалось раскрыть, кто
был виновником поджога, и
был ли он умышленный или неумышленный. Среди разысканий моих по этому предмету являются
ко мне мужик и баба, оба очень молодые, и обвиняют себя в поджоге избы. При этом рассказывают мне и все малейшие подробности поджога с изумительною ясностию и полнотою.
Я не внял этому голосу по той простой причине, что я только следователь, что я tabula rasa, [чистая доска (лат.).] которая обязана
быть равнодушною
ко всему, что на ней пишется.
— Еще бы он не
был любезен! он знает, что у меня горло
есть… а удивительное это, право, дело! — обратился он
ко мне, — посмотришь на него — ну, человек, да и все тут! И говорить начнет — тоже целые потоки изливает: и складно, и грамматических ошибок нет! Только, брат, бесцветность какая, пресность, благонамеренность!.. Ну, не могу я! так, знаешь, и подымаются руки, чтоб с лица земли его стереть… А женщинам нравиться может!.. Да я, впрочем, всегда спать ухожу, когда он к нам приезжает.
— Брось, братец, ты все эти мельницы и переезжай
ко мне! Тебе чего нужно? чтоб
был для тебя обед да
была бы подушка, чтоб под голову положить? ну, это все у меня найдется… Эй, Ларивон, водки!
— А странный народ эти чиновники! — продолжал он, снова обращаясь
ко мне, — намедни приехал
ко мне наш исправник. Стал я с ним говорить… вот как с вами. Слушал он меня, слушал, и все не отвечает ни слова. Подали водки; он
выпил; закусил и опять
выпил, и вдруг его озарило наитие:"Какой, говорит, вы умный человек, Владимир Константиныч! отчего бы вам не служить?"Вот и вы, как
выпьете, может
быть, тот же вопрос сделаете.
— А знаете ли, отличная вещь
быть помещиком! — обратился он
ко мне, — как подумаешь этак, что у тебя всего вдоволь, всякого, что называется, злаку, так даже расслабнешь весь — так оно приятно!
Пошли наши по домам; стал и я собираться. Собираюсь, да и думаю:"Господи! что, если летошняя дурость опять
ко мне пристанет?"И тут же дал себе зарок, коли
будет надо мной такая пагуба — идти в леса к старцам душу спасать. Я
было и зимой об этом подумывал, да все отца-матери будто жалко.
А дело вот в чем, — продолжал Яков Петрович, обращаясь
ко мне, — нужно
было ихнему хозяину съездить из городу на фабрику; поехал он на лодке, а гребцами
были вот эти два молодца.
Он
был плотно сложен и небольшого роста; лицо его не поражало с первого взгляда ни чрезмерною глупостью, ни чем-либо особенно порочным или злым; но, вглядевшись в него пристальнее, нельзя
было не изумиться той подавляющей ограниченности, той равнодушной
ко всему пошлости, о которых свидетельствовали: и узкий, покатый лоб, окаймленный коротко обстриженными, но густыми и черными волосами, и потупленные маленькие глаза, в которых светилось что-то хитрое, но как бы недоконченное, недодуманное, и наконец, вся его фигура, несколько сутуловатая, с одною рукою, отделенною от туловища в виде размышления, и другою, постоянно засунутою в застегнутый сюртук.
— А Христос ее знает! Бает, с Воргушина, от немки от управительши по миру ходит! Летось она и
ко мне эк-ту наслалась:"Пусти, говорит, родименькой, переночевать". Ну, и порассказала же она мне про ихние распорядки! Хошь она и в ту пору на язык-от не шустра
была, а наслушался я.
Остался я после отца по двадцатому году; ни братьев, ни сестер не
было: один как перст с матушкой. Года
были подходящие; матушка стала стара; хозяйство в расстрой пошло… вот и стала
ко мне приставать старуха: женись да женись.
Слухом земля полнится; стали и на Москве знать, что есть-де такой-то ревнитель; ну, и засылать
ко мне зачали.
— Кто же это прибывает… кажется, мы все старые: мы, сударь, никого ведь неволить ни к себе, ни от себя не можем… Да что ж ты
ко мне-то, сударь? Ведь тут, кажется, и мужчины
есть — вон хоть бы Иван Мелентьич…
— Нет, об этом надо ладком поговорить — приходи как-нибудь
ко мне, а теперь некогда, другие дела
есть… А что, Кузьмовна, кабы ты эти дела-то оставила? — прибавил я как будто стороною.
— Так вот-с эта Мавра Кузьмовна, — продолжал он, — и задумала учредить здесь свою эпархию Скитов ей, пожалуй, не жалко, потому что в ту пору хоть и
была она в уваженье, да все как-то на народе ее не видать
было; там, что ни выдет, бывало, все-таки больше не к ней, а
ко всем скитам сообща относят, ну, а теперь она действует сама собой, и у всех, значит, персонально на виду.
— Ну, — говорю, — у меня цыц!
пей и блажи сколько душе угодно, а из-под моей власти не выходить! слышишь! Как выдет у вас что-нибудь новенькое, а пуще всего даст свой дух Андрюшка — живым манером
ко мне!
Ну, этот точно обидчик
был; давай ему и того, и сего, даже из полей наших четвертую часть отделил: то, говорит, ваше, а эта часть моя; вы, говорит, и посейте, и сожните, и обмолотите, и
ко мне в город привезите.
— Как не живы — живут; только один-от, на старости лет, будто отступился, стал вино
пить, табак курить; я, говорит, звериному образу подражать не желаю, а желаю, говорит, с хорошими господами завсегда компанию иметь; а другой тоже прощенья приезжал
ко мне сюда просить, и часть мою, что мне следовало, выдал, да вот и племянницу свою подарил… я, сударь, не из каких-нибудь…