Неточные совпадения
— Сколько смеху у нас тут было — и
не приведи господи!
Слушай, что еще дальше будет. Вот только немец сначала будто
не понял, да вдруг как рявкнет: «Вор ты!» — говорит. А наш ему: «Ладно, говорит; ты, немец, обезьяну, говорят, выдумал, а я, русский, в одну минуту всю твою выдумку опроверг!»
Я
слушал этот обвинительный акт, и, признаюсь откровенно,
слушал не без страха.
Может быть, он раскается!» И стал я ему говорить: «
Не для забавы, Валериан Павлыч, и
не для празднословия пришел я к вам, а по душевному делу!» — «Слушаю-с», говорит.
— Гм!.. да! возвратимся прежде к вашему случаю. Из рассказа вашего я понял, что вы
не совсем осторожно
слушали у дверей, и господину Парначеву это
не понравилось. В чем же тут, собственно, злоумышление?
— Позволю себе спросить вас: ежели бы теперича они
не злоумышляли, зачем же им было бы опасаться, что их подслушают? Теперича, к примеру, если вы, или я, или господин капитан… сидим мы, значит, разговариваем… И как у нас злых помышлений нет, то неужели мы станем опасаться, что нас подслушают! Да милости просим! Сердце у нас чистое, помыслов нет — хоть до завтрева
слушайте!
Хорошо по воскресеньям в церкви проповеди на этот счет
слушать (да и то
не каждое воскресенье, мой друг!), но ежели каждый день всячески будут тебя костить, то под конец оно и многонько покажется.
Слушает папенька все эти рассказы и тоже
не вытерпит — молвит...
—
Послушайте, однако ж: почему же вы полагаете, что я
не получу? Ведь это странно: вы получите, а я
не получу!
Надо вам сказать, милая Марья Потапьевна, что никто никогда в целом мире
не умел так стучать зубами, как стучал адвокат Легкомысленный.
Слушая его, я иногда переносился мыслью в Испанию и начинал верить в существование кастаньет. Во всяком случае, этот стук до того раздражил мои возбужденные нервы, что я, несмотря на все страдания,
не мог ни на минуту уснуть.
— «
Слушайте! — говорит, — я человек спокойный, в судах никогда
не бывал и теперь должен судиться, нанимать адвокатов… поймите, как это неприятно!» — «Совершенно понимаю-с, но интересы моих клиентов для меня священны, и я, к сожалению, ничего
не могу сделать для вашего спокойствия».
Но я уже
не слушал: я как-то безучастно осматривался кругом. В глазах у меня мелькали огни расставленных на столах свечей, застилаемые густым облаком дыма; в ушах раздавались слова: «пас»,"проберем","
не признает собственности, семейства"… И в то же время в голове как-то назойливее обыкновенного стучала излюбленная фраза:"с одной стороны, должно сознаться, хотя, с другой стороны, — нельзя
не признаться"…
По старой привычке, мне все еще кажется, что во всяких желаниях найдется хоть крупица чего-то подлежащего удовлетворению (особливо если тщательно рассортировывать желания настоящие, разумные от излишних и неразумных, как это делаю я) и что если я люблю на досуге
послушать, какие бывают на свете вольные мысли, то ведь это ни в каком случае никому и ничему повредить
не может.
Одним словом, я представляю собой то, что в нашем кружке называют un liberal ires pronounce, [ярко выраженный либерал (франц.)] или, говоря другими словами, я человек, которого никто никогда
не слушает и которому, если б он сунулся к кому-нибудь с советом, бесцеремонно ответили бы: mon cher!
То видится ему, что маменька призывает его и говорит:"
Слушай ты меня, друг мой сердечный, Сенечка! лета мои преклонные, да и здоровье
не то, что было прежде…"и в заключение читает ему завещание свое, читает без пропусков (
не так, как Митеньке:"там, дескать, известные формальности"), а сплошь, начиная с во имяи кончая «здравым умом и твердою памятью», и по завещанию этому оказывается, что ему, Сенечке, предоставляется сельцо Дятлово с деревнею Околицей и село Нагорное с деревнями, а всего тысяча сорок две души…
—
Послушайте! — отвечал я, — во-первых, я
не понимаю, о чем вы говорите, а во-вторых, объясните мне, почему вы говорите «хвендрик», тогда как отлично произносите"фост"?
—
Послушайте! неужели вы, однако,
не видите, что я, наконец, измучен?
Карьера моя разбита. Пойми, petite mere, что я даже
не могу опровергнуть эту клевету, потому что никто
не станет
слушать мои объяснения. C'est un parti pris; [Это подстроено (франц.)] «шуба» тут ни при чем — это просто отвод, придуманный фон Шпеками и Цыбулей…
—
Послушай ты моего мужицкого разума!
не упущай ты этого случаю!
—
Слушайте! да как же я мог
не отдать «Кусточков»? Ведь чемезовским крестьянам без этой земли просто жить нельзя!
Покуда мы таким образом беседовали, все остальные молчали. Нонночка с удовольствием
слушала, как ее Поль разговаривает с дяденькой о чем-то серьезном, и только однажды бросила хлебным шариком в беленького Головлева. Филофей Павлыч, как глиняный кот, наклонял голову то по направлению ко мне, то в сторону Добрецова. Машенька по-прежнему
не отрывала глаз от тарелки.
Головлев долго что-то рассказывал, возбуждая общую веселость, но я уже
не слушал. Теперь для меня было ясно, что меня все поняли. Филофей Павлыч вскинул в мою сторону изумленно-любопытствующий взор; Добрецов — язвительно улыбнулся. Все говорили себе:"Каков! приехал законы предписывать!" — и единодушно находили мою претензию возмутительною.
Я взглянул на них: Филофей Павлыч делал вид, что
слушает… но
не больше, как из учтивости, Машенька даже
не слушала; она смотрела совсем в другую сторону, и вся фигура ее выражала:"Господи! сказано было раз… чего бы, кажется!"
—
Послушайте! да
не много ли десять-то процентов! Ведь ежели Набрюшникову десять процентов, сколько же Удодов себе возьмет! сколько возьмут его агенты!
— Да, — сказал он после минутного молчания, — какая-нибудь тайна тут есть."
Не белы снеги"запоют —
слушать без слез
не можем, а обдирать народ — это вольным духом, сейчас! Или и впрямь казна-матушка так уж согрешила, что ни в ком-то к ней жалости нет и никто ничего
не видит за нею! Уж на что казначей — хранитель, значит! — и тот в прошлом году сто тысяч украл!
Не щемит ни в ком сердце по ней, да и все тут! А что промежду купечества теперь происходит — страсть!
Неточные совпадения
Осип (выходит и говорит за сценой).Эй,
послушай, брат! Отнесешь письмо на почту, и скажи почтмейстеру, чтоб он принял без денег; да скажи, чтоб сейчас привели к барину самую лучшую тройку, курьерскую; а прогону, скажи, барин
не плотит: прогон, мол, скажи, казенный. Да чтоб все живее, а
не то, мол, барин сердится. Стой, еще письмо
не готово.
Послушайте, Иван Кузьмич, нельзя ли вам, для общей нашей пользы, всякое письмо, которое прибывает к вам в почтовую контору, входящее и исходящее, знаете, этак немножко распечатать и прочитать:
не содержится ли нем какого-нибудь донесения или просто переписки.
Артемий Филиппович. Смотрите, чтоб он вас по почте
не отправил куды-нибудь подальше.
Слушайте: эти дела
не так делаются в благоустроенном государстве. Зачем нас здесь целый эскадрон? Представиться нужно поодиночке, да между четырех глаз и того… как там следует — чтобы и уши
не слыхали. Вот как в обществе благоустроенном делается! Ну, вот вы, Аммос Федорович, первый и начните.
Хлестаков.
Послушай, любезный, там мне до сих пор обеда
не приносят, так, пожалуйста, поторопи, чтоб поскорее, — видишь, мне сейчас после обеда нужно кое-чем заняться.
Я раз
слушал его: ну, покамест говорил об ассириянах и вавилонянах — еще ничего, а как добрался до Александра Македонского, то я
не могу вам сказать, что с ним сделалось.