Неточные совпадения
Я жму руки пустоплясам всех партий и лагерей, и не только не чувствую при этом никакой неловкости, но даже вполне убежден, что русский фрондёр, у которого
нет ничего
на уме, кроме «благих начинаний» (вроде, например, земских учреждений), иначе не может и поступать.
Нет ничего ужаснее, как искренность, примененная к насилию, и общество, руководимое фанатиками лжи, может наверное рассчитывать
на предстоящее превращение его в пустыню.
Для него лично
нет в мире угла, который не считался бы заповедным, хотя он сам открыт со всех сторон, открыт для всех воздействий,
на изобретение которых так тороват досужий человеческий ум.
Если человек беззащитен, если у него
нет средств бороться ни за, ни против немощной плоти, то ему остается только безусловно отдаться
на волю гнетущей необходимости, в какой бы форме она ни представлялась.
Увы! тут вовсе
нет никакой двойной морали, а что касается до угрызений совести, то самая надежда
на них оказывается пустым ребячеством.
Но какая же может пойти
на ум работа, если этот ум подавлен призраками, если он вращается в какой-то нескончаемой пустоте, из которой
нет другого выхода, кроме отчаяния?
— А крестьяне покудова проклажались, покудова что… Да и засилья настоящего у мужиков
нет: всё в рассрочку да в годы — жди тут! А Крестьян Иваныч — настоящий человек! вероятный! Он тебе вынул бумажник, отсчитал денежки — поезжай
на все четыре стороны! Хошь — в Москве, хошь — в Питере, хошь —
на теплых водах живи! Болотце-то вот, которое просто в придачу, задаром пошло, Крестьян Иваныч нынче высушил да засеял — такая ли трава расчудесная пошла, что теперича этому болотцу и цены по нашему месту
нет!
— Это ты насчет того, что ли, что лесов-то не будет?
Нет, за им без опаски насчет этого жить можно. Потому, он умный. Наш русский — купец или помещик — это так. Этому дай в руки топор, он все безо времени сделает. Или с весны рощу валить станет, или скотину по вырубке пустит, или под покос отдавать зачнет, — ну, и останутся
на том месте одни пеньки. А Крестьян Иваныч — тот с умом. У него, смотри, какой лес
на этом самом месте лет через сорок вырастет!
— Это чтобы обмануть, обвесить, утащить —
на все первый сорт. И не то чтоб себе
на пользу — всё в кабак! У нас в М. девятнадцать кабаков числится — какие тут прибытки
на ум пойдут! Он тебя утром
на базаре обманул, ан к полудню, смотришь, его самого кабатчик до нитки обобрал, а там, по истечении времени, гляди, и у кабатчика либо выручку украли, либо безменом по темю — и дух вон. Так оно колесом и идет. И за дело! потому, дураков учить надо. Только вот что диво: куда деньги деваются, ни у кого их
нет!
То же самое должно сказать и о горохах. И прежние мужицкие горохи были плохие, и нынешние мужицкие горохи плохие. Идеал гороха представлял собою крупный и полный помещичий горох, которого нынче
нет, потому что помещик уехал
на теплые воды. Но идеал этот жив еще в народной памяти, и вот, под обаянием его, скупщик восклицает: «
Нет нынче горохов! слаб стал народ!» Но погодите! имейте терпение! Придет Карл Иваныч и таких горохов представит, каких и во сне не снилось помещикам!
—
Нет, ты бы
на немца-то посмотрел, какая у него в ту пору рожа была! И испугался-то, и не верит-то, и за карман-то хватается — смехота, да и только!
— Ну, вот! вот он самый и есть! Так жил-был этот самый Скачков, и остался он после родителя лет двадцати двух, а состояние получил — счету
нет! В гостином дворе пятнадцать лавок, в Зарядье два дома,
на Варварке дом, за Москвой-рекой дом, в Новой Слободе… Чистоганом миллион… в товаре…
Будет ли нравоучение?
Нет, его не будет, потому что нравоучения вообще скучны и бесполезны. Вспомните пословицу: ученого учить — только портить, — и раз навсегда откажитесь от роли моралиста и проповедника. Иначе вы рискуете
на первом же перекрестке услышать: «Дурак!»
—
Нет уж, слуга покорный! ты и
на меня еще кляузу напишешь! — попробовал отшутиться Терпибедов. — Вот, сударь! — переменяя разговор, обратился он ко мне, — нынче и трубку уж сам закуриваю! а преждестал ли бы я! Прошка! венХ-зиси! — и трубка в зубах!
— По здешнему месту эти концы очень часто, сударь, бывают. Смотришь, это,
на человека: растет, кажется… ну, так растет! так растет! Шире да выше, краше да лучше, и конца-краю, по видимостям, деньгам у него
нет. И вдруг, это, — прогорит. Словно даже свечка, в одну минуту истает. Либо сам запьет, либо жена сбесится… разумеется, больше от собственной глупости. И пойдет, это, книзу, да книзу, уже да хуже…
— Сделайте ваше одолжение! зачем же им сообщать! И без того они ко мне ненависть питают! Такую, можно сказать, мораль
на меня пущают: и закладчик-то я, и монетчик-то я! Даже
на каторге словно мне места
нет! Два раза дело мое с господином Мосягиным поднимали! Прошлой зимой, в самое, то есть, бойкое время, рекрутский набор был, а у меня, по их проискам, два питейных заведения прикрыли! Бунтуют против меня — и кончено дело! Стало быть, ежели теперича им еще сказать — что же такое будет!
P. S. Помните ли вы Ерофеева, милая маменька? того самого Ерофеева, который к нам по праздникам из школы хаживал? Теперь он адвокат, и представьте себе, какую штуку удрал! — взял да и объявил себя специалистом по части скопцов! До тех пор у него совсем дел не было, а теперь от скопцов отбою
нет!
На днях выиграл одно дело и получил сорок тысяч. Сорок тысяч, милая маменька!! А ведь он даже не очень умный!
Другой весь век
на одном месте сидит, и никто его не замечает: все равно, что он есть, что его
нет.
Разве стоят того «Труды», чтоб по поводу их затевать недозволенные сборища и тратиться
на извозчиков? — вот вопросы, которыми я задался, милая маменька, и
на которые сам себе дал ответ:
нет, это неспроста!
Но так как в Петербурге
нет такого количества способных
на защиту скопцов адвокатов, то некоторым из защитников предоставлено будет участвовать в нескольких парах и, таким образом, кюмюлировать несколько гонораров.
Рассказывает, что нынче
на все дороговизна пошла, и пошла оттого, что"прежние деньги
на сигнации были, а теперьче
на серебро счет пошел"; рассказывает, что дело торговое тоже трудное, что"рынок
на рынок не потрафишь: иной раз дорого думаешь продать, ан ни за что спустишь, а другой раз и совсем, кажется, делов
нет, ан вдруг бог подходящего человека послал"; рассказывает, что в скором времени"объявления набору ждать надо"и что хотя набор — "оно конечно"…"одначе и без набору быть нельзя".
— Что и говорить! Вот и у вас, сударь, головка-то беленька стала, а об стариках и говорить нечего. Впрочем, я
на себя не пожалуюсь: ни единой во мне хворости до сей поры
нет! Да что же мы здесь стоим! Милости просим наверх!
— И земля не бессудная, и резону не платить
нет, а только ведь и деньга защитника любит.
Нет у нее радетеля — она промеж пальцев прошла! есть радетель — она и сама собой в кармане запутается. Ну, положим, рассрочил ты крестьянам уплату
на десять лет… примерно, хоть по полторы тысячи в год…
— Да ведь
на грех мастера
нет. Толковал он мне много, да мудрено что-то. Я ему говорю:"Вот рубль — желаю
на него пятнадцать копеечек получить". А он мне:"Зачем твой рубль? Твой рубль только для прилику, а ты просто задаром еще другой такой рубль получишь!"Ну, я и поусомнился. Сибирь, думаю. Вот сын у меня, Николай Осипыч, — тот сразу эту механику понял!
— Вот это самое и он толковал, да вычурно что-то. Много, ах, много нынче безместных-то шляется! То с тем, то с другим. Намеднись тоже Прокофий Иваныч — помещик здешний, Томилиным прозывается — с каменным углем напрашивался: будто бы у него в имении не есть этому углю конца. Счастливчики вы, господа дворяне! Нет-нет да что-нибудь у вас и окажется! Совсем было капут вам — ан вдруг
на лес потребитель явился. Леса извели — уголь явился. Того гляди, золото окажется — ей-богу, так!
—
Нет, я
на этот счет с оглядкой живу. Ласкать ласкаю, а баловать — боже храни! Не видевши-то денег, она все лишний раз к отцу с матерью забежит, а дай ей деньги в руки — только ты ее и видел. Э, эх! все мы, сударь, люди, все человеки! все денежку любим! Вот помирать стану — всем распределю, ничего с собой не унесу. Да ты что об семье-то заговорил? или сам обзавестись хочешь?
— А я так денно и нощно об этом думаю! Одна подушка моя знает, сколь много я беспокойств из-за этого переношу! Ну, да ладно. Давали христианскую цену — не взяли, так
на предбудущее время и пятидесяти копеек напроситесь.
Нет ли еще чего нового?
— Поступков не было. И становой, сказывают, писал: поступков, говорит,
нет, а ни с кем не знакомится, книжки читает… так и ожидали, что увезут! Однако ответ от вышнего начальства вышел: дожидаться поступков. Да барин-то сам догадался, что нынче с становым шутка плохая: сел
на машину — и айда в Петербург-с!
С минуты
на минуту я ждал, что от намеков он перейдет к прямым обвинениям и что я, к ужасу своему, встречусь лицом к лицу с вопросом: нужны ли армии или
нет?
Вот мы, жители столиц, часто
на начальство ропщем. Говорим:"Стесняет, прав не дает".
Нет, съездите-ка в деревню да у станового под началом поживите!
А"кандауровский барин"между тем плюет себе в потолок и думает, что это ему пройдет даром. Как бы не так! Еще счастлив твой бог, что начальство за тебя заступилось,"поступков ожидать"велело, а то быть бы бычку
на веревочке! Да и тут ты не совсем отобоярился, а вынужден был в Петербург удирать! Ты надеялся всю жизнь в Кандауровке, в халате и в туфлях, изжить, ни одного потолка неисплеванным не оставить — ан
нет! Одевайся, обувайся, надевай сапоги и кати, неведомо зачем, в Петербург!
Когда давеча Николай Осипыч рассказывал, как он ловко мужичков окружил, как он и в С., и в Р. сеть закинул и довел людей до того, что хоть задаром хлеб отдавай, — разве Осип Иваныч вознегодовал
на него? разве он сказал ему:"Бездельник! помни, что мужику точно так же дорога его собственность, как и тебе твоя!"?
Нет, он даже похвалил сына, он назвал мужиков бунтовщиками и накричал с три короба о вреде стачек, отнюдь, по-видимому, не подозревая, что «стачку», собственно говоря, производил он один.
С каким злорадством доказывал он мне, что я ничего из Чемезова не извлеку и что
нет для меня другого выхода, кроме как прибегнуть к нему, Дерунову, и порешить это дело
на всей его воле!
Нет, лучше уйти! какие тут тысячи, десятки тысяч саженей дров! Пойдет ли
на ум все это обилие гвоздья, кирпича, изразца, которым соблазняет меня старик! Кончить и уйти — вот это будет хорошо!
—
Нет, Лукьяныч, мне здесь жить незачем! — сказал я однажды, когда старик с особенным рвением начал разводить передо мною
на бобах.
— А я так, право, дивлюсь
на вас, господа"калегварды"! — по своему обыкновению, несколько грубо прервал эти споры Осип Иваныч, — что вы за скус в этих Жюдиках находите! Смотрел я
на нее намеднись: вертит хвостом ловко — это так! А настоящего фундаменту, чтоб, значит, во всех статьях состоятельность чувствовалась — ничего такого у нее
нет! Да и не может быть его у французенки!
— Я, сударыня, настоящий разговор веду. Я натуральные виды люблю, которые, значит, от бога так созданы. А что создано, то все
на потребу, и никакой в том гнусности или разврату
нет, кроме того, что говорить об том приятно. Вот им, «калегвардам», натуральный вид противен — это точно. Для них главное дело, чтобы выверт был, да погнуснее чтобы… Настоящего бы ничего, а только бы подлость одна!
Все мелкие виды грабежа, производимые над живым материалом и потому сопровождаемые протестом в форме оханья и криков, он предоставляет сыну Николашеньке и приказчикам, сам же
на будущее время исключительно займется грабежом «отвлеченным», не сопряженным с оханьями и криками, но дающим в несколько часов рубль
на рубль."И голова у тебя слободка, и совесть чиста — потому"разговоров
нет!" — так, я уверен, рассуждает он в настоящее время.
Генерал, который нарочно приезжал в К., чтоб доказать Осипу Иванычу, что в его рубле даже надобности никакой
нет, что он нужен только для прилику, для видимости, а что два других рубля
на этот мнимый рубль придут сами собой, — успел в этом больше, чем надо.
—
Нет, chere Марья Потапьевна, я в этом отношении строго следую предписаниям гигиены: стакан воды
на ночь — и ничего больше! — И, подав Марье Потапьевне руку, а прочим сделав общий поклон, он вышел из гостиной в сопровождении Ивана Иваныча, который, выпятив круглый животик и грациозно виляя им, последовал за ним. Пользуясь передвижением, которое произвело удаление дипломата, поспешил и я ускользнуть в столовую.
—
Нет, сударь, это сущую правду он сказал: поколе он жив, все карманы его будут! А которого, он видит, ему сразу не одолеть, он и сам от него
на время отойдет, да издали и поглядывает, ровно бы посторонний человек. Уже так-то вороват, так-то вороват!
— Вот он каков! — шепнул мне
на ухо Зачатиевский, — даже не хотел подождать, покуда я доложу! А осетрины-то в соку между тем
нет! да и стерлядь копченая…
И виду
нет, и скотным двором воняет, и дом
на казарму похож, и река далеко.
Взглянул генерал
на Архипушку, подумал: в самом деле, неужели Архипушку освободят? — и решил:
нет, это было бы даже не великодушно!
— В ответе — это так точно, другому некому быть! Ах! только посмотрю я, ваше превосходительство,
на чины
на эти! Почет от них — это слова
нет! ну, однако, и ответу
на них лежит много! то есть — столько ответу! столько ответу!
— Стыдно, сударь! звание дворянина унижаете! — крикнул ему Утробин, но так как в эту минуту Анпетов находился
на другом конце полосы, то неизвестно, слышал ли он генеральское вразумление или
нет.
Наконец генерал надумался и обратился к «батюшке». Отец Алексей был человек молодой, очень приличного вида и страстно любимый своею попадьей. Он щеголял шелковою рясой и возвышенным образом мыслей и пленил генерала, сказав однажды, что"вера — главное, а разум — все равно что слуга
на запятках: есть надобность за чем-нибудь его послать — хорошо, а
нет надобности — и так простоит
на запятках!"
Что же, однако, случилось? прошел один день — генерала
нет; прошел другой день — опять
нет генерала;
на третий день обеспокоенные подчиненные идут в лес — и что находят? обглоданный дикими зверьми генеральский остов, и при сем столь искусно, что мундир и даже сапоги со шпорами оставлены нимало не тронутыми.
«Сгною подлецов во временнообязанных, а
на выкуп не пойду…
нет! никогда!» — воскликнул он тогда — и что же? теперь он не только пошелна выкуп, но и вынужден был совершить его «по требованию одного владельца»…
—
Нет уж… А вот у нас, в Кашине, один купец в Петербурге был, так сказывал: каждый день, говорит,
на Невскиим в золотых каретах…