Неточные совпадения
Допустим, однако ж,
что жизнь какого-нибудь простеца не настолько интересна, чтоб вникать в нее и сожалеть о ней. Ведь простец — это незаметная тля, которую высший организм ежемгновенно давит ногой, даже не сознавая,
что он что-нибудь давит! Пусть так! Пусть гибнет простец жертвою недоумений! Пусть осуществляется на нем великий закон борьбы за существование, в силу которого крепкий приобретает еще
большую крепость, а слабый без разговоров отметается за пределы жизни!
Я смотрю по указываемому направлению и вижу,
что вдали действительно раскинулось словно
большое село. Это сложенные стопы бревен, тесу, досок, сажени всякого рода дров: швырковых, угольных, хворосту и т. д.
«Сам ты, говорит, передо мной, Богдан Богданыч, сейчас сознался,
что деньги с меня сполна получил, следственно, и дожидаться тебе
больше здесь нечего».
Я догадался,
что имею дело с бюрократом самого новейшего закала. Но — странное дело! —
чем больше я вслушивался в его рекомендацию самого себя, тем
больше мне казалось,
что, несмотря на внешний закал, передо мною стоит все тот же достолюбезный Держиморда, с которым я когда-то был так приятельски знаком. Да, именно Держиморда! Почищенный, приглаженный, выправленный, но все такой же балагур, готовый во всякое время и отца родного с кашей съесть, и самому себе в глаза наплевать…
Да и не только не погиб, но даже встал на страже, встал бескорыстно, памятуя и зная,
что ремесло стража общественной безопасности вознаграждается у нас
больше пинками, нежели кредитными рублями.
— В Москве, сударь! в яме за долги года с два высидел, а теперь у нотариуса в писцах, в самых, знаете, маленьких… десять рублей в месяц жалованья получает. Да и какое уж его писанье! и перо-то он не в чернильницу, а
больше в рот себе сует. Из-за того только и держат,
что предводителем был, так купцы на него смотреть ходят. Ну, иной смотрит-смотрит, а между прочим — и актец совершит.
— Слуга покорный-с. Нынче, сударь, все молодежь пошла. Химии да физики в ходу, а мы ведь без химий век прожили, а наипаче на божью милость надеялись. Не годимся-с. Такое уж нонче время настало,
что в церкву не ходят, а
больше, с позволения сказать, в удобрение веруют.
— Он самый-с. В земстве-с, да-с. Шайку себе подобрал… разночинцев разных… все места им роздал, — ну, и держит уезд в осаде. Скоро дождемся,
что по
большим дорогам разбойничать будут. Артели, банки, каммуны… Это дворянин-с! Дворянин, сударь, а какими делами занимается! Да вот батюшка лучше меня распишет!
— Извините, Сергей Иваныч, я вредным идеям не обучался-с. В университетах не бывал-с. Знаю,
что вредные, и
больше мне ничего не требуется! да-с!
— Да видится мне,
что слова-то наши как будто не внушают вам
большого доверия…
— А
что же ему
больше делать, сударь?
А потом: du choc des opinions jaillit la verite [в споре рождается истина (франц.)] — точь-в-точь как в «La fille de Dominique», где, сколько я ни переодевалась, а в конце пьесы все-таки объяснилось,
что я — дочь Доминика, и
больше ничего.
И вдруг —
что ж слышим!"А
что, говорит, не объясните ли вы мне, сестрицы,
чего во мне
больше: малодушия или малоумия?
— И, сверх того, я убежден,
что с помощью этого ничтожного клочка бумаги, которому, по-видимому, придается такое узкое значение, можно, при некоторой ловкости, дойти до поразительнейших разветвлений и заключений! — продолжал я, увлекаясь
больше и
больше и даже незаметно для самого себя переходя в запальчивость.
Много помог мне и уланский офицер, особливо когда я открыл ему раскаяние Филаретова. Вот истинно добрейший малый, который даже сам едва ли знает, за
что под арестом сидит! И сколько у него смешных анекдотов! Многие из них я генералу передал, и так они ему пришли по сердцу,
что он всякий день, как я вхожу с докладом, встречает меня словами:"Ну,
что, как наш улан! поберегите его, мой друг! тем
больше,
что нам с военным ведомством ссориться не приходится!"
Я не только на тебя не сержусь, но думаю,
что все это со временем еще к лучшему поправиться может. Так, например: отчего бы тебе немного погодя вновь перед генералом не открыться и не заверить его,
что все это от неопытности твоей и незнания произошло? Генералы это любят, мой друг, и раскаивающимся еще
больше протежируют!
— Посмотри!
что ж, и посмотреть не худое дело! Старики говаривали:"Свой глазок — смотрок!"И я вот стар-стар, а везде сам посмотрю.
Большая у меня сеть раскинута, и не оглядишь всеё — а все как-то сердце не на месте, как где сам недосмотришь! Так день-деньской и маюсь. А, право, пять тысяч дал бы! и деньги припасены в столе — ровно как тебя ждал!
— Ежели даже теперича срубить их, парки-то, — продолжал Лукьяныч, — так от одного молодятника через десять лет новые парки вырастут! Вон она липка-то — робёнок еще! Купят, начнут кругом
большие деревья рубить — и ее тут же зря замнут. Потому, у него, у купца-то, ни бережи, ни жаления: он взял деньги и прочь пошел… хоть бы тот же Осип Иванов! А сруби теперича эти самые парки настоящий хозяин, да сруби жалеючи — в десять лет эта липка так выхолится,
что и не узнаешь ее!
— Теперь, брат, деревню бросить надо! — говорили другие, — теперь там целая стена сердцеведцев образовалась. Смотрят, уставив брады, да умозаключают каждый сообразно со степенью собственной невежественности!
Чем больше который невежествен, тем
больше потрясений и подкопов видит. Молви ты в присутствии сердцеведца какое-нибудь неизвестное ему слово — ну, хоть «моветон»,
что ли — сейчас"фюить!", и пошла писать губерния.
Однако, как он сразу в своем деле уверился, так тут ему
что хочешь говори: он всё мимо ушей пропущает!"Айда домой, Федор! — говорит, — лес первый сорт! нечего и смотреть
больше! теперь только маклери, как бы подешевле нам этот лес купить!"И купит, и цену хорошую даст, потому
что он настоящий лес видел!
— И не пять тысяч, а
больше даст — вот
что! Потому, сейчас ты его в трактир сводил, закуску потрафил:"Тихон Иваныч! сделай милость!"
И
чем дольше я думал, тем
больше и
больше таяла моя недавняя решимость действовать с умом. И по мере того как она исчезала, на ее место, сначала робко, но потом все настойчивее и настойчивее, всплывала другая решимость: бросить! Бросить все и бежать!
Лучше скажу тебе: даже немец здешний такое мнение об нас, русских, имеет,
что в худом-то платье человеку
больше верят, нежели который человек к нему в карете да на рысаках к крыльцу подъедет.
— Парень-то уж больно хорош. Говорит:"Можно сразу капитал на капитал нажить". Ну, а мне
что ж! Состояние у меня достаточное; думаю, не все же по гривенникам сколачивать, и мы попробуем, как люди разом
большие куши гребут. А сверх того, кстати уж и Марья Потапьевна проветриться пожелала.
Рослая, ширококостая, высокогрудая, с румяным, несколько более
чем нужно круглым лицом, с
большими серыми навыкате глазами, с роскошною темно-русою косой, с алыми пухлыми губами, осененными чуть заметно темным пушком, она представляла собой совершенный тип великорусской красавицы в самом завидном значении этого слова.
Признаюсь откровенно, в эту минуту я именно только об этом и помнил. Но делать было нечего: пришлось сойти с ослов и воспользоваться гостеприимством в разбойничьем приюте. Первое,
что поразило нас при входе в хижину, — это чистота, почти запустелость, царствовавшая в ней. Ясное дело,
что хозяева, имея постоянный промысел на
большой дороге, не нуждались в частом посещении этого приюта. Затем, на стенах было развешано несколько ружей, которые тоже не предвещали ничего доброго.
В первом смысле, никто не мог подать более делового совета, как в данном случае поступить (разумеется, можно было следовать или не следовать этому совету — это уже зависело от
большей или меньшей нравственной брезгливости, — но нельзя было не сознавать,
что при известных условиях это именно тот самый совет, который наиболее выгоден); во втором смысле, никто не знал столько"Приключений в Абруццских горах"и никто не умел рассказать их так занятно.
Генерал, который нарочно приезжал в К., чтоб доказать Осипу Иванычу,
что в его рубле даже надобности никакой нет,
что он нужен только для прилику, для видимости, а
что два других рубля на этот мнимый рубль придут сами собой, — успел в этом
больше,
чем надо.
Он как бы чувствует,
что его уже не защищает
больше ни «глазок-смотрок», ни"колупание пальцем", ни та бесконечная сутолока, которой он с утра до вечера, в качестве истого хозяина-приобретателя, предавался и которая оправдывала его в его собственном мнении, а пожалуй, и в мнении других.
Что такое Schneider? — это несколько усовершенствованная Alphonsine — и ничего
больше!
Проворен он был изумительно, и я думаю,
что в этом случае ему в весьма
большой степени помогала бочковатость его существа.
— Да вы спросите, кто медали-то ему выхлопотал! — ведь я же! — Вы меня спросите,
что эти медали-то стоят! Может, за каждою не один месяц, высуня язык, бегал… а он с грибками да с маслицем! Конечно, я за
большим не гонюсь… Слава богу! сам от царя жалованье получаю… ну, частная работишка тоже есть… Сыт, одет… А все-таки, как подумаешь: этакой аспид, а на даровщину все норовит! Да еще и притесняет! Чуть позамешкаешься — уж он и тово… голос подает: распорядись… Разве я слуга… помилуйте!
Улисс развертывает другую карту, на которой Россия разрисована тоже разными красками, показывающими
большее или меньшее развитие льняной промышленности. К*** покрыт краскою жидко,
что означает слабое развитие.
— Уж на
что больше труда, ваше сиятельство!
— Позвольте вам, ваше сиятельство, доложить! Это точно,
что по нашему месту… по нашему, можно сказать, необразованию… лен у нас, можно сказать, в
большом упущении… Это так-с. Однако, ежели бы теперича обучить, как его сеять, или хоша бы, например, семена хорошие предоставить…
большую бы пользу можно от этого самого льна получить! Опять хоша бы и наша деревенская баба… нешто она хуже галанской бабы кружева сплетет, коли-ежели ей показать?
Это точно,
что по нынешнему времю все господа
большую претензию имеют…
Он из первых покончил с крестьянами выкупною сделкой,
что, впрочем, доставило ему
больше радости, нежели материальных выгод.
Прочитав это письмо, генерал окончательно поник головой. Он даже по комнатам бродить перестал, а сидел, не вставаючи, в
большом кресле и дремал. Антошка очень хорошо понял,
что письмо Петеньки произвело аффект, и сделался еще мягче, раболепнее. Евпраксея, с своей стороны, прекратила неприступность. Все люди начали ходить на цыпочках, смотрели в глаза, старались угадать желания.
Он не спросил себя,
чем он будет жить лично (у него, впрочем, оставалась в резерве пенсия), — он понял только,
что посылать
больше нечего.
— Помилуйте, ваше превосходительство! даже осчастливите-с! Авдотья Григорьевна! — крикнул он, приотворив дверь в соседнюю комнату, — чайку-то! да сами-с! сами подайте!
Большого гостя принимаем! Такого гостя! такого гостя,
что, кажется, и не чаяли себе никогда такой чести! — продолжал он, уже обращаясь к Петеньке.
— Оне у меня, ваше превосходительство, к своему делу приставлены-с, потому, мы так насчет этого судим,
что коли-ежели эта самая… хочь бы дама-с… да ежели по нашему месту без трудов-с…
больших тут мечтаниев ожидать нужно-с!
Может быть, возможно было бы и
больше выручить, да
что ж, ежели они внимать ничему не хотят!
— Леску у Гололобова десятин с полсотни, должно быть, осталось — вот Хрисашка около него и похаживает. Лесок нешто, на худой конец, по нынешнему времени, тысяч пяток надо взять, но только Хрисашка теперича так его опутал, так опутал,
что ни в жизнь ему
больше двух тысяч не получить. Даже всех прочих покупателев от него отогнал!
— А у нас, брат, толкуют,
что в русском человеке предприимчивости мало! А как тебя послушать, так, пожалуй, ее даже
больше,
чем следует!
— Послушай! Да какой же еще
больше розни,
чем та, которая, по твоим же словам, теперь идет! Ни собственности, ни нравственности. Французская болезнь…
чего хуже!
— Позвольте, — сказал он, — не лучше ли возвратиться к первоначальному предмету нашего разговора. Признаться, я
больше насчет деточек-с. Я воспитатель-с. Есть у нас в заведении кафедра гражданского права, ну и, разумеется, тут на первом месте вопрос о собственности. Но ежели возможен изложенный вами взгляд на юридическую истину, если он, как вы говорите, даже обязателен в юридической практике…
что же такое после этого собственность?
— Прост-то прост. Представьте себе, украдется как-нибудь тайком в общую залу, да и рассказывает, как его Бобоша обделала! И так его многие за эти рассказы полюбили,
что даже потчуют. Кто пива бутылку спросит, кто графинчик, а кто и шампанского. Ну, а ей это на руку: пускай, мол, болтают, лишь бы вина
больше пили! Я даже подозреваю, не с ее ли ведома он и вылазки-то в общую залу делает.
Если даже мужчина способен упереться лбом в уставы судопроизводства и не идти никуда дальше, то женщина упрется в них тем с
большим упоением,
что для нее это дело внове.
Я знаю,
что вопросов существует
больше,
чем нужно!
Опять мысль, и опять откровение! В самом деле, ведь оникак будто о том
больше хлопочут, чтоб было что-то на бумажке написано? Их интригует не столько факт, сколько то,
что вот в такой-то книжке об этом так-то сказано! Спрашивается: необходимо ли это, или же представляется достаточным просто, без всяких законов, признать совершившийся факт, да и дело с концом?