Неточные совпадения
По самодовольному и спокойному выражению лица его можно было судить, как далек он был от мысли, что с первого же шагу маленькая, худощавая Настенька была совершенно уничтожена представительною наружностью старшей дочери
князя Ивана, девушки лет восьмнадцати и обаятельной красоты, и что, наконец, тут же сидевшая в зале ядовитая исправница
сказала своему смиренному супругу, грустно помещавшемуся около нее...
В настоящий свой проезд
князь, посидев со старухой, отправился, как это всякий раз почти делал, посетить кой-кого из своих городских знакомых и сначала завернул в присутственные места, где в уездном суде, не застав членов,
сказал небольшую любезность секретарю, ласково поклонился попавшемуся у дверей земского суда рассыльному, а встретив на улице исправника, выразил самую неподдельную, самую искреннюю радость и по крайней мере около пяти минут держал его за обе руки, сжимая их с чувством.
—
Скажите, пожалуйста! — воскликнул
князь. — Роман написал.
— Нет, Жак, это не каприз, а просто предчувствие, — начала она. — Как ты
сказал, что был у тебя
князь, у меня так сердце замерло, так замерло, как будто все несчастья угрожают тебе и мне от этого знакомства. Я тебя еще раз прошу, не езди к генеральше, не плати визита
князю: эти люди обоих нас погубят.
— Действительно не умею, — отвечал
князь, — хоть и жил почти весь век свой между литераторами и, надобно
сказать, имел много дорогих и милых для меня знакомств между этими людьми, — прибавил он, вздохнув.
— Как вам, кузина,
сказать, — возразил
князь, — пожалуй, что да, а пожалуй, и нет; вначале, в молодости, может быть, это и было.
— Как, однако,
князь, ты хорошо представляешь этого Сольфини; я как будто вижу его перед собою, —
сказала Полина.
После обеда перешли в щегольски убранный кабинет, пить кофе и курить. М-lle Полине давно уж хотелось иметь уютную комнату с камином, бархатной драпировкой и с китайскими безделушками; но сколько она ни ласкалась к матери, сколько ни просила ее об этом, старуха, израсходовавшись на отделку квартиры, и слышать не хотела. Полина, как при всех трудных случаях жизни,
сказала об этом
князю.
— Merci, cousin! [Спасибо, кузен! (франц.).] —
сказала Полина и с глубоким чувством протянула
князю руку, которую тот пожал с значительным выражением в лице.
— Ну, как вы нашли сего молодого человека? —
сказал по уходе его
князь.
— Ах, конечно, это очень приятно! —
сказала кротко и тихим голосом княгиня, до сих пор еще красавица, хотя и страдала около пяти лет расстройством нерв, так что малейший стук возбуждал у ней головные боли, и поэтому
князь оберегал ее от всякого шума с неусыпным вниманием.
Надобно
сказать, что при всей деликатности, доходившей до того, что из всей семьи никто никогда не видал
князя в халате, он умел в то же время поставить себя в такое положение, что каждое его слово, каждый взгляд был законом.
Она вдруг обратилась к
князю и начала рассуждать с ним о повести Калиновича, ни дать ни взять, языком тогдашних критиков, упомянула об объективности,
сказала что-то в пользу психологического анализа.
Всем этим, надобно
сказать, герой мой маскировал глубоко затаенную и никем не подозреваемую мечту о прекрасной княжне, видеть которую пожирало его нестерпимое желание; он даже решался несколько раз, хоть и не получал на то приглашения, ехать к
князю в деревню и, вероятно, исполнил бы это, но обстоятельства сами собой расположились совершенно в его пользу.
В тот же вечер пришел Калинович.
Князь с ним был очень ласков и, между прочим разговором, вдруг
сказал...
После этого чайного завтрака все стали расходиться. М-r ле Гран ушел с своим воспитанником упражняться в гимнастике; княгиня велела перенести свое кресло на террасу, причем
князь заметил ей, что не ветрено ли там, но княгиня
сказала, что ничего — не ветрено. Нетльбет перешла тоже на террасу, молча села и, с строгим выражением в лице, принялась вышивать бродери. После того
князь предложил Калиновичу, если он не устал, пройтись в поле. Тот изъявил, конечно, согласие.
— Вы решительно устроили у себя земной раек, —
сказал он
князю.
— Не держите так крепко! —
сказал ему
князь, видя, что он трусит. Калинович ослабил поводья. Поехали. Ле Гран начал то горячить свою лошадь, то сдерживать ее, доставляя тем большое удовольствие княжне и маленькому князьку, который в свою очередь дал шпоры своему клеперу и поскакал.
Пришли священники и еще раз поздравили знаменитого именинника с тезоименитством, а семинарист-философ, выступив вперед,
сказал приветственную речь, начав ее воззванием: «Достопочтенный болярин!..»
Князь выслушал его очень серьезно и дал ему трехрублевую бумажку. Священнику, дьякону и становому приказано было подать чай, а прочий причет отправился во флигель, к управляющему, для принятия должного угощения.
Первого
князь встретил с некоторым уважением, имея в суде кой-какие делишки, а двум последним
сказал по несколько обязательных любезностей, и когда гости введены были к хозяйке в гостиную, то судья остался заниматься с дамами, а инвалидный начальник и винный пристав возвратились в залу и присоединились к более приличному для них обществу священника и станового пристава.
Князь, выйдя на террасу, поклонился всему народу и
сказал что-то глазами княжне. Она скрылась и чрез несколько минут вышла на красный двор, ведя маленького брата за руку. За ней шли два лакея с огромными подносами, на которых лежала целая гора пряников и куски лент и позументов. Сильфидой показалась княжна Калиновичу, когда она стала мелькать в толпе и, раздавая бабам и девкам пряники и ленты, говорила...
Все это вряд ли увернулось от глаз
князя. Проходя будто случайно мимо дочери, он
сказал ей что-то по-английски. Та вспыхнула и скрылась;
князь тоже скрылся. Княжна, впрочем, скоро возвратилась и села около матери. Лицо ее горело.
— Очень верю, — подхватил
князь, — и потому рискую говорить с вами совершенно нараспашку о предмете довольно щекотливом. Давеча я говорил, что бедному молодому человеку жениться на богатой, фундаментально богатой девушке, не быв даже влюблену в нее, можно, или, лучше
сказать, должно.
Последние слова
князь говорил протяжно и остановился, как бы ожидая, не
скажет ли чего-нибудь Калинович; но тот молчал и смотрел на него пристально и сурово, так что
князь принужден был потупиться, но потом вдруг взял его опять за руку и проговорил с принужденною улыбкою...
— Очень бы желал, — начал он, подняв голову, — сделать для
князя приятное… Теперь у меня времени нет, но, пожалуйста, когда вы будете писать к нему, то
скажите, что я по-прежнему его люблю и уважаю и недоволен только тем, что он нынче редко стал ездить в Петербург.
Князь тогда приехал в город; я, забывши всякий стыд, пошла к нему… на коленях почти умоляла
сказать, не знает ли чего о тебе.
— Здравствуй, Михайло, —
сказал ему
князь ласково.
— Помилуйте! Хорошее?.. Сорок процентов… Помилуйте! — продолжал восклицать
князь и потом, после нескольких минут размышления, снова начал, как бы рассуждая сам с собой: — Значит, теперь единственный вопрос в капитале, и, собственно говоря, у меня есть денежный источник; но что ж вы прикажете делать — родственный! За проценты не дадут, —
скажут: возьми так! А это «так» для меня нож острый. Я по натуре купец: сам не дам без процентов, и мне не надо. Гонор этот, понимаете, торговый.
Про героя моего я по крайней мере могу
сказать, что он искренно и глубоко страдал: как бы совершив преступление, шел он от
князя по Невскому проспекту, где тут же встречалось ему столько спокойных и веселых господ, из которых уж, конечно, многие имели на своей совести в тысячу раз грязнейшие пятна. Дома Калинович застал Белавина, который сидел с Настенькой. Она была в слезах и держала в руках письмо. Не обратив на это внимания, он молча пожал у приятеля руку и сел.
— Конечно; впрочем, что ж?.. — заговорил было
князь, но приостановился. — По-настоящему, мне тут говорить не следует; как ваше сердце
скажет, так пусть и будет, — присовокупил он после короткого молчания.
— Необходимо так, — подхватил
князь. — Тем больше, что это совершенно прекратит всякий повод к разного рода вопросам и догадкам: что и как и для чего вы составляете подобную партию? Ответ очень простой: жених человек молодой, умный, образованный, с состоянием — значит, ровня… а потом и в отношении его, на случай, если б он объявил какие-нибудь претензии, можно прямо будет
сказать: «Милостивый государь, вы получили деньги и потому можете молчать».
— Прошу вас,
князь, не говорить таким образом. Цинизм ваш вообще дурного тона, а тут он совершенно некстати. Говоря это, вы сами не чувствуете, как становитесь низко, очень низко, —
сказал он раздраженным голосом.
— Все очень хорошо понимаю, — возразил
князь, — и
скажу вам, что все зло лежит в вашем глупом университетском воспитании, где набивают голову разного рода великолепными, чувствительными идейками, которые никогда и нигде в жизни неприложимы.
— И ежели вы теперича, — продолжал старик еще с большим одушевлением, — в настоящем звании преемник его чинов, крестов и правил, вы прямо
скажете: «Гришка! Поди ты, братец, возьми в своей кухне самое скверное помело и выгони ты этого самого
князя вон из моего дома!» А я исполнить то должен, и больше ничего!
— Конечно, мы хоть и рабы, — продолжал Григорий Васильев, — а тоже чувствовали, как их девичий век проходил: попервоначалу ученье большое было, а там скука пошла; какое уж с маменькой старой да со скупой развлеченье может быть?.. Только свету и радости было перед глазами, что
князь один со своими лясами да балясами… ну, и втюрилась, по нашему, по-деревенски
сказать.
— Что ваша, однако, баронесса,
скажите? Я видел ее как-то на днях и говорил с ней о вас, — начал было
князь.
— Не знаю, ваше превосходительство, — начал он нерешительным тоном, — какие вы имеете сведения, а я, признаться
сказать, ехавши сюда, заезжал к
князю Ивану. Новый вице-губернатор в родстве с ним по жене — ну, и он ужасно его хвалит: «Одно уж это, говорит, человек с таким состоянием… умный, знающий… человек с характером, настойчивый…» Не знаю, может быть, по родству и прибавляет.
Вице-губернатор торопливо поклонился им и, как бы желая прекратить эту тяжелую для него сцену, проворно вышел.
Князь тотчас же юркнул за ним. Проходя по канцелярии, Калинович
сказал ему что-то очень тихо. Красный цвет в лице
князя мгновенно превратился в бледный. Некоторые писцы видели, как он, почти шатаясь, сошел потом с лестницы, где ожидал его полицеймейстер, с которым он и поехал куда-то.
— Ваш губернатор, господа, вообще странный человек; но в деле
князя он поступал решительно как сумасшедший! —
сказал он по крайней мере при сотне лиц, которые в ответ ему двусмысленно улыбнулись, но ничего не возразили, и один только толстый магистр, сидевший совершенно у другого столика, прислушавшись к словам молодого человека, довольно дерзко обратился к нему и спросил...