Неточные совпадения
Если вы нынешнюю уездную барышню спросите, любит ли она музыку, она скажет: «да» и сыграет вам две — три польки; другая, пожалуй, пропоет из «Нормы» [«Норма» — опера итальянского композитора Винченцо Беллини (1801—1835).], но если вы попросите спеть и сыграть какую-нибудь русскую песню или романс, не совсем новый, но который вам
нравился бы по своей задушевности, на это вам сделают гримасу и встанут из-за рояля.
— Как мне ваш браслет
нравится! Combien l'avez vous paye? [Сколько вы за него заплатили? (франц.).]
— У вас, Марья Ивановна, у самих дочь невеста, — сказала она, — если вам так
нравится Медиокритский, так вам лучше выдать за него вашу дочь.
— Ничего-с! Маменька только наказывала: «Ты, говорит, Ванюшка, не разговаривай много с новым начальником: как еще это, не знав тебя, ему
понравится; неравно слово выпадет, после и не воротишь его», — простодушно объяснил преподаватель словесности.
— Отчего ж не стоит? Здесь люди все почтенные… Вот это в тебе, душенька, очень нехорошо, и мне весьма не
нравится, — говорил Петр Михайлыч, колотя пальцем по столу. — Что это за нелюбовь такая к людям! За что? Что они тебе сделали?
Все тут дело заключалось в том, что им действительно ужасно
нравились в Петербурге модные магазины, торцовая мостовая, прекрасные тротуары и газовое освещение, чего, как известно, нет в Москве; но, кроме того, живя в ней две зимы, генеральша с известною целью давала несколько балов, ездила почти каждый раз с дочерью в Собрание, причем рядила ее до невозможности; но ни туалет, ни таланты мамзель Полины не произвели ожидаемого впечатления: к ней даже никто не присватался.
Экономка тупилась, модничала и, по-видимому, отложила свое обыкновение вставать из-за стола. За горячим действительно следовала стерлядь, которой Калинович оказал достодолжное внимание. Соус из рябчиков с приготовленною к нему подливкою он тоже похвалил; но более всего ему
понравилась наливка, которой, выпив две рюмки, попросил еще третью, говоря, что это гораздо лучше всяких ликеров.
— Не знаю-с, — отвечал Петр Михайлыч, — я говорю, как понимаю. Вот как перебранка мне их не
нравится, так не
нравится! Помилуйте, что это такое? Вместо того чтоб рассуждать о каком-нибудь вопросе, они ставят друг другу шпильки и стараются, как борцы какие-нибудь, подшибить друг друга под ногу.
— Неужели вам Лермонтов не
нравится? — спросила Настенька.
— Кроме этих трех писателей, мне и другие очень
нравятся, — проговорила она после минутного молчания.
— Например, Загоскин [Загоскин Михаил Николаевич (1789—1852) — русский писатель, автор многочисленных романов, из которых наибольшей известностью пользовались «Юрий Милославский» и «Рославлев».], Лажечников [Лажечников Иван Иванович (1792—1869) — русский писатель, автор популярных в 30-40-е годы XIX в. исторических романов: «Ледяной дом» и др.], которого «Ледяной дом» я раз пять прочитала, граф Соллогуб [Соллогуб Владимир Александрович (1814—1882) — русский писатель, повести которого пользовались в 30-40-х годах большим успехом.]: его «Аптекарша» и «Большой свет» мне ужасно
нравятся; теперь Кукольник [Кукольник Нестор Васильевич (1809—1868) — русский писатель, автор многочисленных драм и повестей, проникнутых охранительными крепостническими идеями.], Вельтман [Вельтман Александр Фомич (1800—1870) — русский писатель, автор произведений, в которых идеализировалась патриархальная старина...
Все это, освещенное довольно уж низко спустившимся солнцем, которое то прорезывалось местами в аллее и обозначалось светлыми на дороге пятнами, то придавало всему какой-то фантастический вид, освещая с одной стороны безглавую Венеру и бездланную Минерву, — все это, говорю я, вместе с миниатюрной Настенькой, в ее черном платье, с ее разбившимися волосами, вместе с усевшимся на ступеньки беседки капитаном с коротенькой трубкой в руках, у которого на вычищенных пуговицах вицмундира тоже играло солнце, — все это, кажется,
понравилось Калиновичу, и он проговорил...
— Вон дяденьке так очень
нравится Ральф, — продолжала Настенька, указывая на дядю, и потом отнеслась к нему...
— Дяденька, вам
нравится Ральф — помните, этот англичанин… третьего дня читали?
Насчет дальнейших видов Палагеи Евграфовны старик был тоже не прочь и, замечая, что Калинович
нравится Настеньке, любил по этому случаю потрунить.
— И я, папаша, видела, что хорошо! — возразила Настенька. — Но чтоб так, вдруг, всем
понравилось… Я думаю, ни один литератор не начинал с таким успехом.
— Именно готова, — отвечала она, — впрочем, он и тогда мне
понравился: очень милый.
Калинович отвечал тоже по-французски, что он слышал о болезни генеральши и потому не смел беспокоить. Князь и Полина переглянулись: им обоим
понравилась ловко составленная молодым смотрителем французская фраза. Старуха продолжала хлопать глазами, переводя их без всякого выражения с дочери на князя, с князя на Калиновича.
— Вкусу нет… во рту неприятно… кушанья, которые любила прежде, не
нравятся… — продолжала старуха, не обращая внимания на слова князя и опять относясь к Калиновичу.
— Да, я недурно копирую, — отвечал он и снова обратился к Калиновичу: — В заключение всего-с: этот господин влюбляется в очень миленькую даму, жену весьма почтенного человека, которая была, пожалуй, несколько кокетка, может быть, несколько и завлекала его, даже не мудрено, что он ей и
нравился, потому что действительно был чрезвычайно красивый мужчина — высокий, статный, с этими густыми черными волосами, с орлиным, римским носом; на щеках, как два розовых листа, врезан румянец; но все-таки между ним и какой-нибудь госпожою в ранге действительной статской советницы оставался salto mortale…
Как тебе
нравится?» — спрашивает.
Ему даже очень
понравилась княгиня с своим увядающим, но все еще милым лицом и какой-то изящной простотою во всех движениях.
Калиновичу он очень не
понравился; и его чрезвычайно неприятно поразило исключительное уважение, с которым встретили хозяева Четверикова. Он высказал это Полине. Та улыбнулась и отвечала полушепотом...
—
Понравилось, видно, вам? — отнесся инвалидный начальник к почтмейстеру, который с глубоким вниманием и зажав глаза слушал певца.
— Даже и
нравился, — отвечал он, — но это выходило из правил света. Выйти за какого-нибудь идиота-богача, продать себя — там не смешно и не безобразно в нравственном отношении, потому что принято; но человека без состояния светская девушка полюбить не может.
— Где ж как сороки?..
Нравилось, особенно этой генеральской дочери, — заметил Петр Михайлыч.
Капитан действительно замышлял не совсем для него приятное: выйдя от брата, он прошел к Лебедеву, который жил в Солдатской слободке, где никто уж из господ не жил, и происходило это, конечно, не от скупости, а вследствие одного несчастного случая, который постиг математика на самых первых порах приезда его на службу: целомудренно воздерживаясь от всякого рода страстей, он попробовал раз у исправника поиграть в карты, выиграл немного —
понравилось… и с этой минуты карты сделались для него какой-то ненасытимой страстью: он всюду начал шататься, где только затевались карточные вечеринки; схватывался с мещанами и даже с лакеями в горку — и не корысть его снедала в этом случае, но ощущения игрока были приятны для его мужественного сердца.
— Мне
нравится Настасья Петровна…
Лошадь, наконец, заскакала. Ему и это не
понравилось.
С мужем он больше спорил и все почти об одном и том же предмете: тому очень
нравилась, как и капитану, «История 12-го года» Данилевского, а Калинович говорил, что это даже и не история; и к этим-то простым людям герой мой решился теперь съездить, чтобы хоть там пощекотать свое литературное самолюбие.
— А! Даша, как это тебе
нравится? — обратился он к жене.
— Тебе, собственно, моя повесть могла не
понравиться, но чтоб вообще спрашивать таким тоном… — проговорил он.
— Перестань ты сердиться! Ей-богу, скажу доктору, — произнесла она с укоризною. — Не верьте ему, Яков Васильич, повесть ваша
понравилась и ему, и мне, и всем, — прибавила она Калиновичу, который то бледнел, то краснел и сидел, кусая губы.
— Да, — отвечал тот, не без досады думая, что все это ему очень
нравилось, особенно сравнительно с тем мутным супом и засушенной говядиной, которые им готовила трехрублевая кухарка. То же почувствовал он, выпивая стакан мягкого и душистого рейнвейна, с злобой воображая, что дома, по предписанию врача, для здоровья, ему следовало бы пить такое именно хорошее вино, а между тем он должен был довольствоваться шестигривенной мадерой.
Потом, я положительно знаю, что вы тогда ей
нравились… но что и как теперь — богу ведомо.
Мне ужасно
понравилось; действительно, мне хотелось — что ж тут глупого или смешного?
— Госпожа эта, — возразил князь с усмешкою, — пустилась теперь во все тяжкие. Он, может быть, у ней в пятом или четвертом нумере, а такими привязанностями не очень дорожат. Наконец, я поставил ему это первым условием, и, значит, все это вздор!.. Главное, чтоб он вам
нравился, потому что вы все-таки будете его жена, а он ваш муж — вопрос теперь в том.
Конечно, ей, как всякой девушке, хотелось выйти замуж, и, конечно, привязанность к князю, о которой она упоминала, была так в ней слаба, что она, особенно в последнее время, заметив его корыстные виды, начала даже опасаться его; наконец, Калинович в самом деле ей
нравился, как человек умный и даже наружностью несколько похожий на нее: такой же худой, бледный и белокурый; но в этом только и заключались, по крайней мере на первых порах, все причины, заставившие ее сделать столь важный шаг в жизни.
Не дальше как сегодня вы приходите и говорите, что девушка вам
нравится, просите сделать ей предложение; вам дают почти согласие, и вы на это объявляете, что любите другую, что не можете оставить ее…
—
Нравлюсь ли я вам, Калинович, скажите вы мне? Я знаю, что я не молода, не хороша… — начала Полина.
— Что ж тебе так не
нравится князь? — спросил он.
Это вот, например, палата государственных имуществ… это палата финансовая… там юстиция… удел и, наконец, ваше губернское правление с своими исправниками, городничими — и очень понятно, по самому простому, естественному течению дел, что никому из всех этих ведомств не
понравится, когда другое заедет к нему и начнет умничать…
— А отчего это вы все подергиваетесь? Не
нравится, что ли, вам ваше платье?
— А как вам
нравится, ваше превосходительство, наша Минаева? — спросил он с несколько лукавым взором.
— Ах, очень рада, что я вам
нравлюсь! — отвечала та жеманно, и затем вице-губернатор ушел со сцены.