Сломанный нравственно, больной физически, Калинович решился на новый брак единственно потому только, что ни на что более не надеялся и ничего уж более
не ожидал от жизни, да и Настенька, более уж, кажется, любившая Калиновича по воспоминаниям, оставила театр и сделалась действительною статскою советницею скорее из сознания какого-то долга, что она одна осталась в мире для этого человека и обязана хоть сколько-нибудь поддержать и усладить жизнь этой разбитой, но все-таки любезной для нее силы, и таким образом один только капитан стал вполне наслаждаться жизнию, заправляя по всему дому хозяйством и постоянно называя племянника и племянницу: «ваше превосходительство».
Неточные совпадения
Петр Михайлыч и учителя вошли в горенку, в которой нашли дверь в соседнюю комнату очень плотно притворенною.
Ожидали они около четверти часа; наконец, дверь отворилась, Калинович показался. Это был высокий молодой человек, очень худощавый, с лицом умным, изжелта-бледным. Он был тоже в новом, с иголочки, хоть и
не из весьма тонкого сукна мундире, в пике безукоризненной белизны жилете, при шпаге и с маленькой треугольной шляпой в руках.
Петр Михайлыч даже чай пил
не с сахаром, а с медом, и в четверг перед последним ефимоном [Ефимон — великопостная церковная служба.], чопорно одетый в серый демикотоновый сюртук и старомодную с брыжами манишку, он сидел в своем кабинете и
ожидал благовеста.
На другой день Петр Михайлыч
ожидал Калиновича с большим нетерпением, но тот
не торопился и пришел уж вечером.
Наперед
ожидая посланного от Годневых, он
не велел только сказываться, но сам был целый день дома и, так сказать, предвкушал тонкое авторское наслаждение, которым предстояло в тот вечер усладиться его самолюбию.
Калинович, нехотя танцевавший все остальные кадрили и почти ни слова
не говоривший с своими дамами,
ожидал только мазурки, перед началом которой подошел к княжне, ходившей по зале под руку с Полиной.
Последние слова князь говорил протяжно и остановился, как бы
ожидая,
не скажет ли чего-нибудь Калинович; но тот молчал и смотрел на него пристально и сурово, так что князь принужден был потупиться, но потом вдруг взял его опять за руку и проговорил с принужденною улыбкою...
Калинович
не без волнения развернул свою повесть и начал как бы читать ее,
ожидая, что
не скажет ли ему половой что-нибудь про его произведение. Но тот, хоть и стоял перед ним навытяжку, но, кажется, более
ожидал, что прикажут ему подать из съестного или хмельного.
Мелкая торговля, бьющаяся изо всех сил вылезти в магазины, так и стала ему кидаться в глаза со всех сторон; через каждые почти десять шагов ему попадался жид, и из большей части домов несло жареным луком и щукой; но еще более безобразное зрелище
ожидало его на Садовой: там из кабака вывалило по крайней мере человек двадцать мастеровых; никогда и нигде Калинович
не видал народу более истощенного и безобразного: даже самое опьянение их было какое-то мрачное, свирепое; тут же, у кабака, один из них, свалившись на тротуар, колотился с ожесточением головой о тумбу, а другой, желая, вероятно, остановить его от таких самопроизвольных побоев, оттаскивал его за волосы от тумбы, приговаривая...
Молодой человек как-то украдкою и болезненно взглянул, как бы
ожидая, что и его познакомят; но ему
не выпало этой чести.
— Ты и
не говори, я тебе все расскажу, — подхватил с участием Калинович и начал: — Когда мы кончили курс — ты помнишь, — я имел урок, ну, и решился выжидать. Тут стали открываться места учителей в Москве и, наконец, кафедры в Демидовском. Я
ожидал, что должны же меня вспомнить, и ни к кому, конечно,
не шел и
не просил…
— Но все-таки для начала нужна хоть маленькая протекция, — перебил Калинович и остановился,
ожидая, что
не вызовется ли в этом случае Белавин помочь ему.
— Калинович, — отвечал он,
ожидая, что тот спросит,
не автор ли он известной повести «Странные отношения», но студент
не спросил.
Ему отвечала жена Зыкова: «Друга вашего, к которому вы пишете, более
не существует на свете: две недели, как он умер, все
ожидая хоть еще раз увидеться с вами.
Между тем Настенька глядела ему в глаза,
ожидая утешения; но он ни слова больше
не сказал. Белавин только посмотрел на него.
На крыльце их
ожидал, стоя навытяжку, полицеймейстер. Губернатор величественно махнул рукой, чтоб подавали экипаж, и когда Калинович хотел сесть в свой фаэтон, он
не пустил его.
От вице-губернатора тоже
ожидали по крайней мере одного бала, хоть он и
не показывал никакой склонности к общественной жизни.
— Еще шампанского! — крикнул было Козленев, но вице-губернатор,
не желая, может быть, чтоб одушевление дошло еще до большей фамильярности, поспешил уйти, отзываясь тем, что его
ожидают партнеры.
Мужчины только качали головами и с часу на час
ожидали, что управляющему губернией будет, наконец, сверху такой щелчок, после которого он и
не опомнится.
— Леший! — подтвердил директорский кучер, и затем более замечательного у подъезда ничего
не было; но во всяком случае вся губернская публика, так долго скучавшая, была на этот раз в сборе,
ожидая видеть превосходную, говорят, актрису Минаеву в роли Эйлалии, которую она должна была играть в известной печальной драме Коцебу [Коцебу Август (1761—1819) — немецкий реакционный писатель.] «Ненависть к людям и раскаяние».
Впрочем, надобно сказать, что и вся публика, если и
не так явно, то в душе ахала и охала. Превосходную актрису, которую предстояло видеть, все почти забыли, и все
ожидали, когда и как появится новый кумир, к которому устремлены были теперь все помыслы. Полицейский хожалый первый завидел двух рыжих вице-губернаторских рысаков и, с остервенением бросившись на подъехавшего в это время к подъезду с купцом извозчика, начал его лупить палкой по голове и по роже, говоря...
Неточные совпадения
— Анна Андреевна именно
ожидала хорошей партии для своей дочери, а вот теперь такая судьба: именно так сделалось, как она хотела», — и так, право, обрадовалась, что
не могла говорить.
Но как ни строго хранили будочники вверенную им тайну, неслыханная весть об упразднении градоначальниковой головы в несколько минут облетела весь город. Из обывателей многие плакали, потому что почувствовали себя сиротами и, сверх того, боялись подпасть под ответственность за то, что повиновались такому градоначальнику, у которого на плечах вместо головы была пустая посудина. Напротив, другие хотя тоже плакали, но утверждали, что за повиновение их
ожидает не кара, а похвала.
Толпе этот ответ
не понравился, да и вообще она
ожидала не того. Ей казалось, что Грустилов, как только приведут к нему Линкина, разорвет его пополам — и дело с концом. А он вместо того разговаривает! Поэтому, едва градоначальник разинул рот, чтоб предложить второй вопросный пункт, как толпа загудела:
Как и должно было
ожидать, странные происшествия, совершившиеся в Глупове,
не остались без последствий.
Ионка изумлялся все больше и больше этому приступу и
не столько со страхом, сколько с любопытством
ожидал, к каким Бородавкин придет выводам.