Неточные совпадения
— Это такие, я тебе скажу, мошенники, — говорил он,
ходя с азартом
по комнате, в то время как Бегушев полулежал на диване и с любопытством слушал его, — такие, что… особенно Янсутский. (На последнего
граф очень злился за дочь.) Все знают, что он вместе обделывал разные штуки с Хмуриным, а выходит чист, как новорожденный младенец… Следователь, надобно отдать ему честь, умел читать душу у всех нас; но Янсутский и тому отводил глаза: на все у него нашлось или расписочка от Хмурина, или приказ Хмурина!
Лакей быстро побежал наверх к
графу, который,
по решительному отсутствию денег, несколько дней не выходил из дома, а все время употреблял на то, что читал скабрезные французские романы, отрытые им в библиотеке Бегушева. На приглашение хозяина он немедленно
сошел к нему.
Бегушев после того ушел к себе в диванную. Нетерпение отражалось во всем существе его: он то садился на диван, то ложился на нем, то вставал и
ходил по комнате, заглядывая каждоминутно в окна; не было никакого сомнения, что так нетерпеливо он поджидал
графа Хвостикова. Тот, наконец, вернулся.
Бегушев ничего не отвечал на перевранное
графом Хвостиковым изречение священного писания, а встал и несколько времени
ходил по комнате.
Долгов, прочитав письма, решился лучше не дожидаться хозяина: ему совестно было встретиться с ним.
Проходя, впрочем, переднюю и вспомнив, что в этом доме живет и
граф Хвостиков, спросил, дома ли тот? Ему отвечали, что
граф только что проснулся. Долгов
прошел к нему.
Граф лежал в постели, совершенно в позе беспечного юноши, и с первого слова объявил, что им непременно надобно ехать вечером еще в одно место хлопотать
по их делу. Долгов согласился.
Неточные совпадения
— Здорово, Василий, — говорил он, в шляпе набекрень
проходя по коридору и обращаясь к знакомому лакею, — ты бакенбарды отпустил? Левин — 7-й нумер, а? Проводи, пожалуйста. Да узнай,
граф Аничкин (это был новый начальник) примет ли?
— Прошу покорно, садитесь, а меня извините. Я буду
ходить, если позволите, — сказал он, заложив руки в карманы своей куртки и ступая легкими мягкими шагами
по диагонали большого строгого стиля кабинета. — Очень рад с вами познакомиться и, само собой, сделать угодное
графу Ивану Михайловичу, — говорил он, выпуская душистый голубоватый дым и осторожно относя сигару ото рта, чтобы не сронить пепел.
Прошла осень,
прошла зима, и наступила снова весна, а вместе с нею в описываемой мною губернии совершились важные события: губернатор был удален от должности, — впрочем,
по прошению; сенаторская ревизия закончилась, и сенатор — если не в одном экипаже, то совершенно одновременно — уехал с m-me Клавской в Петербург, после чего
прошел слух, что новым губернатором будет назначен Крапчик, которому будто бы обещал это сенатор, действительно бывший последнее время весьма благосклонен к Петру Григорьичу; но вышло совершенно противное (Егор Егорыч недаром, видно, говорил, что
граф Эдлерс — старая остзейская лиса): губернатором, немедля же
по возвращении сенатора в Петербург, был определен не Петр Григорьич, а дальний родственник
графа Эдлерса, барон Висбах, действительный статский советник и тоже камергер.
Вслед за тем Гоголь попотчевал
графа лакомством другого сорта: он продекламировал с свойственным ему искусством великорусскую песню, выражая голосом и мимикою патриархальную величавость русского характера, которою исполнена эта песня: «Пантелей государь
ходит по двору, Кузьмич гуляет
по широкому» и т. д.
Косых. Он-то? Жох-мужчина!
Пройда, сквозь огонь и воду
прошел. Он и
граф — пятак пара. Нюхом чуют, где что плохо лежит. На жидовке нарвался, съел гриб, а теперь к Зюзюшкиным сундукам подбирается. Об заклад бьюсь, будь я трижды анафема, если через год он Зюзюшку
по миру не пустит. Он — Зюзюшку, а
граф — Бабакину. Заберут денежки и будут жить-поживать да добра наживать. Доктор, что это вы сегодня такой бледный? На вас лица нет.