— Все
человеческое есть человеческое только посредством мысли, то есть ума, — говорил далее ученый, — и самое высшее знание — это мысль, занятая сама собой, ищущая и находящая самое себя.
Неточные совпадения
— Нет, это еще не все, мы еще и другое! — перебил его снова с несколько ядовитой усмешкой Марфин. — Мы — вы, видно, забываете, что я вам говорю: мы — люди, для которых душа
человеческая и ее спасение дороже всего в мире, и для нас не
суть важны ни правительства, ни границы стран, ни даже религии.
— Напротив, очень
человеческое! — возразил Евгений с усмешкою. — Испокон веков у людей
было стремление поиграть в попы… в наставники… устроить себе церковь по собственному вкусу.
— Но форму их жизни я знаю, и она меня возмущает! — отстаивал себя доктор. — Вы вообразите, что бы
было, если б все люди обратились в аскетов?.. Род
человеческий должен
был бы прекратиться!.. Никто б ничего не делал, потому что все бы занимались богомыслием.
На востоке идея является в своей чистой бесконечности, как безусловная субстанция в себе, an sich, безо всякой формы, безо всякого определения, поглощающая и подавляющая все конечное,
человеческое; поэтому единственная форма общества здесь
есть теократия, в которой человек безусловно подчинен божеству…
В Греции идея уже получает конечную форму и определение;
человеческое начало выступает и выражает свободно идею в определенных прекрасных образах и созданиях, то
есть для себя бытие идеи, fur sich sein, в области идеального созерцания и творчества.
— Символы наши
суть: молоток, изображающий власть, каковую имеет убеждение над
человеческим духом; угломер — символ справедливости, поэтому он же и символ нравственности, влекущий человека к деланию добра; наконец, циркуль — символ круга, образуемого
человеческим обществом вообще и союзом франкмасонов в частности.
Довольно, что все вообще признают целью приближение человека к некоторому образу совершенства, не говоря,
есть ли то состояние первозданной славы и невинности, или преобразование по Христу, или тысячелетнее царствие, или глубоко-добродетельная, радостная мудрость, в сем ли мире то совершится, или по ту сторону гроба, но токмо каждый стремится к совершенству, как умеет, по любезнейшему образу своего воображения, и мудрейший не смеется ни над одним из них, хоть иногда и все заставляют его улыбаться, ибо в мозгу
человеческом ко всякому нечто примешивалось.
Положение сие
есть общее, особенно относительно возрождения
человеческого, и все, что в натуре можно видеть телесно, то в нас духовно происходить должно.
Может быть, мы станем даже злыми потом, даже пред дурным поступком устоять будем не в силах, над слезами
человеческими будем смеяться и над теми людьми, которые говорят, вот как давеча Коля воскликнул: «Хочу пострадать за всех людей», — и над этими людьми, может быть, злобно издеваться будем.
Согласитесь сами, что в этом постоянном, неестественном напряжении всех струн души
человеческой есть тоже своя поэтическая сторона, которая, к сожалению, ускользает от взора пристрастных наблюдателей.
Неточные совпадения
"
Была в то время, — так начинает он свое повествование, — в одном из городских храмов картина, изображавшая мучения грешников в присутствии врага рода
человеческого.
Сделавши это, он улыбнулся. Это
был единственный случай во всей многоизбиенной его жизни, когда в лице его мелькнуло что-то
человеческое.
[Ныне доказано, что тела всех вообще начальников подчиняются тем же физиологическим законам, как и всякое другое
человеческое тело, но не следует забывать, что в 1762 году наука
была в младенчестве.
Есть законы мудрые, которые хотя
человеческое счастие устрояют (таковы, например, законы о повсеместном всех людей продовольствовании), но, по обстоятельствам, не всегда бывают полезны;
есть законы немудрые, которые, ничьего счастья не устрояя, по обстоятельствам бывают, однако ж, благопотребны (примеров сему не привожу: сам знаешь!); и
есть, наконец, законы средние, не очень мудрые, но и не весьма немудрые, такие, которые, не
будучи ни полезными, ни бесполезными, бывают, однако ж, благопотребны в смысле наилучшего
человеческой жизни наполнения.
2. Да памятует градоправитель, что одною строгостью, хотя бы оная
была стократ сугуба, ни голода людского утолить, ни наготы
человеческой одеть не можно.