Неточные совпадения
И после того как философия
была превращена Гегелем в идол, философия
была свергнута, она пала так низко, как не падала еще никогда в истории
человеческого самосознания.
Теория Гарнака о том, что догматы
были рационализацией христианства, интеллектуализмом, внесением начал греческой философии, опровергается всей историей Церкви, которая учит, что все догматы
были мистичны и безумны, опытны и для разума
человеческого антиномичны, ереси же
были рационалистичны,
человеческим разумом устраняли антиномичность,
были выдумкой
человеческой.
Философия, т. е. раскрытие разумом вселенской истины, не может
быть ни только индивидуальным, ни только
человеческим делом, она должна
быть делом сверхиндивидуальным и сверхчеловеческим, т. е. соборным, т. е. церковным.
Кант
был гениальным выразителем серьезной болезни в бытии
человеческом, он философски формулировал роковой разрыв с корнями и истоками бытия.
Именно те, которые переносят веру и мистику исключительно в субъективную действительность
человеческого духа, те, которые отрицают мистическую реальность бытия и пути соединения с ней, отрицают чудесную тайну преосуществления в мире объективном, в мировой душе, те должны
быть признаны рационалистами.
Лишь рационалистическое рассечение целостного
человеческого существа может привести к утверждению самодовлеющей теоретической ценности знания, но для познающего, как для существа живого и целостного, не рационализированного, ясно, что познание имеет прежде всего практическую (не в утилитарном, конечно, смысле слова) ценность, что познание
есть функция жизни, что возможность брачного познания основана на тождестве субъекта и объекта, на раскрытии того же разума и той же бесконечной жизни в бытии, что и в познающем.
Когда разуму
было придано исключительно гносеологическое или субъективно-психологическое значение, он потерял свой вселенский характер и превратился в разум малый, в
человеческий рассудок.
Для критической гносеологии познание
есть все же дело
человеческое, и потому освобождение от психологизма
есть поднятие себя за волосы.
В глубине человека заложена реальная вселенная, в нем живет вселенский разум, и найденная в человеке вселенная и вселенский разум всего менее могут
быть названы
человеческим субъективизмом, субъективным
человеческим «переживанием».
Отвлеченный рационализм в самой постановке проблемы знания породил эту оторванность от бытия, но сам рационализм
был более чем ошибкой сознания,
был тяжелой и общей болезнью
человеческого духа.
Рационализм
есть состояние
человеческого духа, а не гносеологическая доктрина.
Гнет позитивизма и теории социальной среды, давящий кошмар необходимости, бессмысленное подчинение личности целям рода, насилие и надругательство над вечными упованиями индивидуальности во имя фикции блага грядущих поколений, суетная жажда устроения общей жизни перед лицом смерти и тления каждого человека, всего человечества и всего мира, вера в возможность окончательного социального устроения человечества и в верховное могущество науки — все это
было ложным, давящим живое
человеческое лицо объективизмом, рабством у природного порядка, ложным универсализмом.
Духовное плебейство
человеческого происхождения сделали гарантией аристократического будущего человека: человек — ничто и потому
будет всем, человек — червь и потому
будет царем, человек не божествен по своим истокам и потому именно
будет божественным.
Все факты земной
человеческой истории имеют единственную и неповторимую важность; жизнь каждого человека на земле
есть момент абсолютного бытия, и другого такого момента не
будет уже дано для дела спасения.
Христос
есть таинственный примиритель
человеческой свободы с божественным фатумом, Он — та свободная любовь творения, которая утверждает бытие в Творце.
В дохристианских религиях Бог
был далеким и страшным или так затуманивался слабостью
человеческого зрения, что виделся в форме многобожия.
Греческая религия безнадежна, в ней нет спасения; она
была апофеозом могущественных сил природы и обожествлением слабых сил
человеческих.
Для греческого религиозного сознания мир
был бессмысленным круговоротом играющих сил природы и не
было никакого разрешения этой игры, никакого исхода, никакой надежды для
человеческого лица.
Родовые религии сделали возможными первые стадии
человеческой истории; в них открылись элементарно необходимые истины; но откровения о личности и ее идеальной природе в них не
было еще, не настало еще для этого время.
Пантеистическое чувство бытия, лежавшее в основании язычества,
было не дифференцировано; в этом первоначальном пантеизме не выделялся еще ни человек, ни человечество, ни смысл
человеческой истории; все тонуло в стихии первозданного хаоса, начинавшего лишь оформливаться.
Человечество жаждало Спасителя, явления в мире самого Бога, так как натуральные
человеческие пути
были изжиты и привели к ужасу и мраку.
То, что
было не по силам
человеческим, не по силам природным, оказалось по силам Сына
Человеческого и Сына Божьего.
Христос
есть единственная, неповторимая точка соединения божеского и
человеческого; только однажды в истории мира можно
было увидеть Бога во плоти, притронуться к Нему, прикоснуться к Его телу, ощутить Его близость.
Только однажды в истории мира
была дана возможность увидеть Бога в
человеческом образе, и то
было чудом истории, единственным по своему значению, чудесным фактом искупления и спасения.
Великая тайна
человеческой свободы сокрыта в том, что Сын Бога умер на кресте,
был унижен и растерзан.
Человечество должно
было в избранной своей части принять внутрь себя Христа, обожить
человеческую природу слиянием с Христом.
О, мы прекрасно знаем, что средневековые люди нередко
были полны грубости и жестокости, что средневековая теократия
была подменой власти Божьей властью
человеческой, что с веками этими связана инквизиция и суеверия, но все это только подчеркивает двойственный и сложный характер эпохи.
Богочеловек явился в мир; мистический акт искупления совершился, но богочеловеческий путь истории еще не
был найден, все еще оставалось обширное поле для подмены божеского
человеческим, для соблазнов князя этого мира, который всегда охотно подсказывает, как лучше устроить мир, когда Дух Святой не вдохновляет еще человечества.
Католичество
было очень антропологично, в нем
было слишком много
человеческого, и оно создало ложную теократию — папоцезаризм, в котором власть божеская
была подменена властью
человеческой, папа
был признан заместителем Христа, и человек этот
был почти обоготворен.
Лжерелигиозная антропология западного папоцезаризма, положенная в основу католической теократии,
была принижением личности Христа, отделением
человеческого от божеского; в ней не достигалось богочеловечество и не давалось непосредственное общение с Богочеловеком.
Безумна
была мысль, что можно найти на земле заместителя Христа, что можно обожить
человеческую природу превращением Церкви в государство, а не свободным принятием внутрь себя Христа.
Ту же правду, которая провозглашена
была протестантизмом и
была началом революции
человеческого духа, еще смелее и крайнее утверждал гуманизм.
Человечество должно
было освободиться от ложных, сомнительных теократий, стать на ноги, очеловечиться и очеловечить всю свою культуру, чтобы явилась почва для истинной, подлинной теократии, чтобы вольно и сознательно подчиниться власти Бога, Бога, а не папы или цезаря, не
человеческого иерархизма.
Католичество
было пропитано этой языческой антропологией и теряло связь с божеским; православие сохранило связь с божеским, но не имело никакой самостоятельной антропологии, отражало восточную приниженность
человеческой стихии.
В Великой французской революции и во всех освободительных революциях
была несомненная правда, восстание против несомненной лжи, освобождение от первоначального рабства, но
было и новое зло, обоготворение
человеческой стихии, поклонение новому земному богу вместо Отца Небесного, с которым соединил нас Христос.
Социализм верит, что старый мир разрушится, что над старым злом
будет произнесен окончательный суд, что настанет совершенное состояние на земле, царство
человеческой правды, что люди
будут как боги.
Человеческая стихия
была, с одной стороны, принижена христианством в истории, а с другой — ложно возвеличена в лице папы, царя, иерархии, в
человеческом быте и
человеческих мнениях, выданных за божеские.
Католичество
было разом и унижением человека, и непомерным возвеличением; в нем сильна властолюбивая и самолюбивая
человеческая стихия.
Православие
было принижением
человеческой стихии, подчинением ее Божеству, столь характерным для Востока исчезновением человека и Боге.
Троицы,
будет изъявлением прав Бога и прав человека, что в истории
было до сих пор разделено,
будет раскрытием богочеловечности человека и человечества, новой близости
человеческого к божескому.
Человечество, по выражению Вл. Соловьева,
есть становящееся абсолютное, и в этом религиозный смысл истории и религиозная задача
человеческой культуры.
Новое религиозное сознание Третьего Завета изобличит ложь старых теократий, смешавших
человеческое с божеским, и новых демократий, обожествивших
человеческое, и поведет к новой и вечной теократии, в которой власть
будет подлинно божеской, а человек, подчинившийся этой власти,
будет поднят на высоту божественную.
Тварная
человеческая природа
есть и величайшее добро, и величайшее зло.
Если самообожествление
человеческой природы
было источником зла, то обожение
человеческой природы
будет победой над злом, исходом, спасением.
Обожение
человеческой природы, богочеловечность и
есть новая религиозная антропология, противоположная безрелигиозной антропологии религии человечества, религии
человеческого самообожествления и самоудовлетворенности.
Идеология страдания
есть особый вид гедонизма, так как ставит сущность
человеческой жизни в зависимость от чувственного плюса или минуса, от страдания или наслаждения.
Только там, в католичестве,
есть настоящее водительство душами со всей жутью, которую несет за собою снятие бремени свободы с души
человеческой.
Церковная жизнь и
есть таинственное соединение божеского и
человеческого, активности и свободы
человеческой и благодатной помощи Божьей.
Унижение и падение церкви и
есть унижение и падение
человеческой активности, отвращение воли
человеческой от воли Бога, безбожный отказ человека нести возложенное Богом бремя свободы.
То, что переживается нами как рабье принуждение в церкви, то
есть лишь наша слабость, наша религиозная незрелость или
человеческий грех иерархии и быта, слишком о себе возомнившего.