— Ах, нет, он меня любит, но любит и карты, а ты представить себе не можешь, какая это пагубная страсть в мужчинах к картам! Они
забывают все: себя, семью, знакомятся с такими людьми, которых в дом пустить страшно. Первый год моего замужества, когда мы переехали в Москву и когда у нас бывали только музыканты и певцы, я была совершенно счастлива и покойна; но потом год от году все пошло хуже и хуже.
Входя в дом Аггея Никитича, почтенный аптекарь не совсем покойным взором осматривал комнаты; он, кажется, боялся встретить тут жену свою; но, впрочем, увидев больного действительно в опасном положении, он
забыл все и исключительно предался заботам врача; обложив в нескольких местах громадную фигуру Аггея Никитича горчичниками, он съездил в аптеку, привез оттуда нужные лекарства и, таким образом, просидел вместе с поручиком у больного до самого утра, когда тот начал несколько посвободнее дышать и, по-видимому, заснул довольно спокойным сном.
Неточные совпадения
— Нет, это еще не
все, мы еще и другое! — перебил его снова с несколько ядовитой усмешкой Марфин. — Мы — вы, видно,
забываете, что я вам говорю: мы — люди, для которых душа человеческая и ее спасение дороже
всего в мире, и для нас не суть важны ни правительства, ни границы стран, ни даже религии.
— Но они
все мужики, вы
забываете это!
— Чуть было не
забыл!.. Иван Петрович Артасьев убедительно просил меня… Надеюсь, что здесь присутствуют
все близкие люди?..
— Ах, пожалуйста, не ссылайся ты на
всех этих наших хлыстов, поповцев, беспоповцев! — заговорила с явным неудовольствием и как бы
забыв свою сдержанность gnadige Frau. —
Все они русские плуты, мужики и больше ничего!
На этом месте разговор по необходимости должен был прерваться, потому что мои путники въехали в город и были прямо подвезены к почтовой станции, где Аггей Никитич думал было угостить Мартына Степаныча чайком, ужином, чтобы с ним еще побеседовать; но Пилецкий решительно воспротивился тому и, объяснив снова, что он спешит в Петербург для успокоения Егора Егорыча, просил об одном, чтобы ему дали скорее лошадей, которые вслед за громогласным приказанием Аггея Никитича: «Лошадей, тройку!» — мгновенно же были заложены, и Мартын Степаныч отправился в свой неблизкий вояж, а Аггей Никитич,
забыв о существовании всевозможных контор и о том, что их следует ревизовать, прилег на постель, дабы сообразить
все слышанное им от Пилецкого; но это ему не удалось, потому что дверь почтовой станции осторожно отворилась, и пред очи своего начальника предстал уездный почтмейстер в мундире и с лицом крайне оробелым.
— Будет;
все уж, вероятно, готово, — ответила ему gnadige Frau и хотела было пойти узнать, накрывают ли ужин,
забыв совершенно, что она была в запоне и даже с значком на груди; но Антип Ильич остановил ее...
—
Все это, не спорю, правда, — начала она, — но ты
забываешь, что мне, после моего первого несчастного брака, страшно даже подумать выйти когда-нибудь опять замуж.
— Не перешибешь, — согласился Лябьев с нескрываемой иронией, — я вот
все забываю, как вы говорите это слово «прощай!». Давно я собираюсь на музыку положить его.
Отец же Василий, идя дорогой, размышлял: «Сия дама, по своему узкому протестантизму,
все решила, а Фауста-то и
забыла, хоть и немка!»
Когда вскоре за тем пани Вибель вышла, наконец, из задних комнат и начала танцевать французскую кадриль с инвалидным поручиком, Аггей Никитич долго и пристально на нее смотрел, причем открыл в ее лице заметные следы пережитых страданий, а в то же время у него
все более и более созревал задуманный им план, каковый он намеревался начать с письма к Егору Егорычу, написать которое Аггею Никитичу было нелегко, ибо он заранее знал, что в письме этом ему придется много лгать и скрывать; но могущественная властительница людей — любовь — заставила его
все это
забыть, и Аггей Никитич в продолжение двух дней, следовавших за собранием, сочинил и отправил Марфину послание, в коем с разного рода экивоками изъяснил, что, находясь по отдаленности места жительства Егора Егорыча без руководителя на пути к масонству, он, к великому счастию своему, узнал, что в их городе есть честный и добрый масон — аптекарь Вибель…
Все ее бальные платья у нее были прошлогоднего фасона; значит, неизбежно надобно было сделать по крайней мере два — три совершенно новых платья, и тут уж пани Вибель,
забыв всякое благородство и деликатность, побежала сама в сопровождении Танюши к Аггею Никитичу и застала его собирающимся идти к ней.
Все это дошло, конечно, до Екатерины Петровны, которая, узнав о болезни Аггея Никитича, встревожилась до такой степени, что,
забыв строгость уездных приличий, вдруг приехала навестить его и хотя не была им принята, но через три дня снова посетила Аггея Никитича, причем горничная Агаша, по приказанию барина, объявила ей, что Аггей Никитич никого из дам не принимает и принимать не будет, каковой ответ крайне обидел и огорчил Екатерину Петровну.
— Правило ужасное! — сказал окончательно растерявшийся камер-юнкер. — Впрочем, что ж я, и
забыл совсем; я сейчас же могу вам представить поручителя! — воскликнул он, как бы мгновенно оживившись, после чего, побежав на улицу к Максиньке, рассказал ему
все, и сей благородный друг ни минуты не поколебался сам предложить себя в поручители. Пожав ему руку с чувством благодарности, камер-юнкер ввел его к Миропе Дмитриевне.
К счастию, однако ж, на этот раз опасения оказались неосновательными. Через неделю прибыл из губернии новый градоначальник и превосходством принятых им административных мер заставил
забыть всех старых градоначальников, а в том числе и Фердыщенку. Это был Василиск Семенович Бородавкин, с которого, собственно, и начинается золотой век Глупова. Страхи рассеялись, урожаи пошли за урожаями, комет не появлялось, а денег развелось такое множество, что даже куры не клевали их… Потому что это были ассигнации.
Неточные совпадения
А я князей Утятиных // Холоп — и
весь тут сказ!» // Не может барских милостей //
Забыть Ипат!
«Бабенка, а умней тебя! — // Помещик вдруг осклабился // И начал хохотать. — // Ха-ха! дурак!.. Ха-ха-ха-ха! // Дурак! дурак! дурак! // Придумали: господский срок! // Ха-ха… дурак! ха-ха-ха-ха! // Господский срок —
вся жизнь раба! //
Забыли, что ли, вы: // Я Божиею милостью, // И древней царской грамотой, // И родом и заслугами // Над вами господин!..»
Правдин. Да и ступай к своим свиньям. Не
забудь, однако ж, повестить
всем Скотининым, чему они подвержены.
Правдин. Это
все хорошо; не
забудьте, однако ж, сударыня, что гость ваш теперь только из Москвы приехал и что ему покой гораздо нужнее похвал вашего сына.
Он с холодною кровью усматривает
все степени опасности, принимает нужные меры, славу свою предпочитает жизни; но что
всего более — он для пользы и славы отечества не устрашается
забыть свою собственную славу.