Неточные совпадения
— Да! — протянул предводитель. — Не такого бы по нашим
делам нам надобно
прислать сенатора.
Придумав и отменив множество способов к исцелению во тьме ходящего родственника, Егор Егорыч
пришел наконец к заключению, что веревки его разума коротки для такого
дела, и что это надобно возложить на бесконечное милосердие провидения, еже вся содевает и еже вся весть.
Егор Егорыч ничего не мог разобрать: Людмила, Москва, любовь Людмилы к Ченцову, Орел, Кавказ — все это перемешалось в его уме, и прежде всего ему представился вопрос, правда или нет то, что говорил ему Крапчик, и он хоть кричал на того и сердился, но в то же время в глубине души его шевелилось, что это не совсем невозможно, ибо Егору Егорычу самому
пришло в голову нечто подобное, когда он услыхал от Антипа Ильича об отъезде Рыжовых и племянника из губернского города; но все-таки, как истый оптимист, будучи более склонен воображать людей в лучшем свете, чем они были на самом
деле, Егор Егорыч поспешил отклонить от себя эту злую мысль и почти вслух пробормотал: «Конечно, неправда, и доказательство тому, что, если бы существовало что-нибудь между Ченцовым и Людмилой, он не ускакал бы на Кавказ, а оставался бы около нее».
— Теперь, моя прелесть, довольно поздно, — сказала в ответ на это gnadige Frau, — а об этом придется много говорить; кроме того, мне трудно будет объяснить все на словах; но лучше вот что… завтрашний
день вы поутру
приходите в мою комнату, и я вам покажу такой ковер, который я собственными руками вышила по канве.
Сусанна до глубины души обрадовалась такому предложению и на другой
день, как только оделась, сейчас же
пришла в комнату gnadige Frau, где и нашла ковер повешенным, как ландкарта, на стену, и он ее первоначально поразил пестротой своей и странными фигурами, на нем изображенными. Она увидала тут какие-то колонны, солнце, луну, но gnadige Frau прежде всего обратила ее внимание на другое.
Аксинья поверила, и он, обещав ей
прийти на другой же
день поутру в их деревню, отправился домой, неся в душе бешеный гнев против супруги своей за ее подсматриванье.
— Василий Иваныч, я сегодня проголодалась и буду ужинать;
приходите разделить со мной mon souper froid! [мой холодный ужин! (франц.).]
Приходи ты опять
дня через два!» Я
пришел.
— Это уж мое
дело!.. Он ближайший друг Егора Егорыча!.. Но я спрашиваю о том, как я должен ехать?.. Не отпуска же мне испрашивать?.. И черт его знает, когда он еще
придет ко мне!..
— При Сусанне Николаевне я не хотел говорить, чтобы не встревожить ее; но вот что мне
пришло в голову: если племянник мой действительно стрелял в жену свою, так это уголовщина!.. Это покушение на убийство!..
Дело должно об этом начаться!..
Во второй
день они
пришли к другому странноприемлющему мужу, и тот пожелал, чтобы они благословили его сына; но ангел, взяв отрока за гортань, задушил его.
Отец Василий, разумеется, изъявил полную готовность и в тот же
день вечером
пришел к Марфиным.
— В голову не
пришло; вообще Егор Егорыч говорит, что
дело это теперь в руках правительства и что следствие раскроет тут все, что нужно!
Бились они таким манером долгое время; хорошо, что еще на ум им
пришло, — взяли наших ухтомцев, и те в пять
дней, как пить дали, вырыли.
В среду, в которую Егор Егорыч должен был приехать в Английский клуб обедать, он поутру получил радостное письмо от Сусанны Николаевны, которая писала, что на другой
день после отъезда Егора Егорыча в Петербург к нему приезжал старик Углаков и рассказывал, что когда генерал-губернатор узнал о столь строгом решении участи Лябьева, то
пришел в удивление и негодование и, вызвав к себе гражданского губернатора, намылил ему голову за то, что тот пропустил такой варварский приговор, и вместе с тем обещал ходатайствовать перед государем об уменьшении наказания несчастному Аркадию Михайлычу.
Тулузов, с которым она даже не простилась, после объяснения с нею, видимо, был в каком-то афрапированном состоянии и все совещался с Савелием Власьевым, перед сметкой и умом которого он заметно начал пасовать, и когда Савелий (это было на второй
день переезда Екатерины Петровны на новую квартиру)
пришел к нему с обычным докладом по
делам откупа, Тулузов сказал ему...
— Для нас очень хорошо и полезно, что черт его унес… Ну, а
дела моего еще не
прислали сюда?
Скрыть это происшествие от пани Вибель Аггей Никитич нашел невозможным, и на другой
день,
придя после обеда в аптеку, он рассказал ей все и задал тот же вопрос, который делал самому себе, о том, кто же могли быть эти два человека?
Целые два
дня после того старый аптекарь ничего не предпринимал и ничего не говорил жене. Наконец, на третий
день, когда она к нему
пришла в кабинет, заискивающая и ласкающаяся, он проговорил ей...
На другой
день, впрочем, пани Вибель эту сторону жизни успела на время обеспечить себе кредитом в съестных и бакалейных лавках,
придя в которые, она с гонором объявила сидельцам, что будет
присылать свою девушку Танюшу, составлявшую единственное крепостное достояние ее шляхетского наследства, и та будет брать запасы на книжку, по которой сама пани как-нибудь зайдет и расплатится.
Отправиться с Аггеем Никитичем — это значило прямо указать всем на ее отношения к нему; так что на другой
день, когда Аггей Никитич
пришел к ней, она стала с ним советоваться, как лучше поступить.
Несмотря на то, Марья Станиславовна все-таки весь следующий
день, разумеется, ожидала, что Аггей Никитич
придет к ней.
— И я ему сказала через швейцара, чтобы ноги его не было у нас в доме, — подхватила Муза Николаевна, — потому что, согласитесь, Аграфена Васильевна, на все же есть мера: он довел мужа до Сибири, а когда того ссылали, не
пришел даже проститься к нам, и хоть Аркадий всегда сердится за это на меня, но я прямо скажу, что в этом ужасном нашем
деле он менее виноват, чем Янгуржеев.
— Знаю-с, несколько еще
дней тому назад я услыхал об этом от Александра Яковлевича Углакова, который, собственно, и
прислал меня спросить вас, известно ли вам это?